Она была уже всего в нескольких ярдах[21], и в этот момент студент поднес камеру к глазам. Я услышал щелчок затвора, когда он нажал на спуск, фотографируя ее. Она, должно быть, тоже слышала, поскольку на миг приостановилась, расширив глаза, будто потрясенная внезапным узнаванием. Но было что-то и кроме одного лишь узнавания, что заставило ее лицо окаменеть словно от ужаса, а в глубине мелькнуло что-то наподобие странного волнения.

Все это пронеслось в одно мгновение, тем не менее ее выражение живо отпечаталось в моей памяти. Она справилась с потрясением в ту же секунду и продолжила путь, пройдя совсем рядом со мной. И снова наши взгляды встретились, и мне показалось, что она раздумывала, не заговорить ли со мной. Но она прошла мимо, взглянув на массивные часы на своем запястье, наподобие тех, что носят дайверы. Она оказалась более плотной, чем мне показалось поначалу, довольно крепкая на вид молодая женщина с раскачивающимися бедрами и мускулистыми икрами под темно-синей юбкой. Перед входом на корабль ей пришлось ждать, пока пройдет группа школьников, и она, запрокинув голову, стала разглядывать мачты «Катти Сарк». Затем, за секунду до того, как скрыться из виду, она слегка задержалась, быстро обернувшись в мою сторону. Но смотрела ли она на меня или на студента, я не смог определить.

Снова повесив камеру на плечо, он как будто собрался последовать за ней. Но потом замешкался, понимая, я так думаю, что это было бы слишком явно. Я стоял прямо у него на пути, и теперь, когда я видел его лицо, я отчасти понимал, чем он, возможно, так ее взволновал. Бронзовая кожа под шапкой блестящих черных волос. Очень красивое лицо, на первый взгляд. Но за привлекательными правильными чертами скрывалась едва уловимая жестокость.

Мы всего несколько секунд стояли, глядя друг на друга, хотя мне тогда показалось, что дольше. Я уже чуть было не заговорил с ним, но потом подумал, что он, возможно, не знает английского. Его темные недружелюбные глаза казались такими чужеродными. Тогда я развернулся и быстро пошел через док. Я решил повременить еще пять минут, прежде чем подняться на борт. Когда я дошел до носа парусника, студент уже перебирался по трапу на палубу. Быстро глянув в мою сторону, он исчез на судне, и тогда я мысленно вернулся к предстоящей встрече и тому, что из этого может получиться. Я стал думать о письме Веллингтона, о его упоминании корабля, представляющего такой интерес для Национального морского музея, и о каких-то необычных обстоятельствах. Что это за обстоятельства?

Проходя под бушпритом и девой с простертой рукой и развевающимися волосами, я заметил, как сквозь ограждения проехал автомобиль и припарковался недалеко от военно-морского училища. Из него вышли трое мужчин, все одетые в темные костюмы, среди них был Виктор Веллингтон. Они о чем-то серьезно переговаривались между собой, пока быстро шли к судну, затем по трапу поднимались на шканцы. Там они ненадолго задержались, глядя на такелаж в носовой части, но, по всей видимости, были полностью сосредоточены на предмете своей беседы, не обращая внимания ни на судно, ни на что иное в частности.

Еще с минуту они диссонировали своими строгими костюмами с обстановкой, затем двинулись в заднюю часть корабля и исчезли из виду, спустившись вниз по трапу. Обогнув корму парусника, я направился ко входу. Ступив на палубу, я объяснил дежурному офицеру, продающему билеты за столиком слева от входа, по какому вопросу явился, и он направил меня в небольшую служебную каюту на противоположной стороне, где за столом сидел капитан «Катти Сарк» с кружкой чая.

— Мистер Кеттил? — переспросил он, глядя на листок с отпечатанным на машинке текстом на столе перед собой.

Он поднялся на ноги и пожал мне руку.

— Встреча состоится в кормовой кают-компании. Вы знаете, как туда пройти?

Я покачал головой.

— Я бывал здесь раньше, но не помню, где что находится.

— Тогда я вас провожу.

Он залпом проглотил остатки своего чая.

— Остальные уже прибыли. Все, кроме одного.

После этого он повел меня на палубу, поднялся по лестнице на шканцы и далее к корме, где у самого штурвала медные ступени уводили в обшитые темным деревом недра парусника. Поперек судна располагался великолепно оборудованный обеденный зал, занимая всю кормовую часть офицерских жилых помещений.

Как только я вошел в двери, тут же вспомнил отменное качество деревянной отделки. Стены были облицованы темными панелями глазкового клена и тикового дерева красноватого оттенка. Таким же был длинный стол, стоящий поперек зала, простые сиденья по обе его стороны в виде дощатых скамей со складывающимися спинками, а за ними роскошный буфет с зеркальной задней стенкой и встроенным посередине барометром. Потолок над столом был застеклен, с него, блестя латунными деталями, свисала большая масляная лампа. По другую сторону стола находился небольшой чугунный зарешеченный камин.

За столом расположились четверо мужчин: Виктор Веллингтон, те двое, что поднялись на борт вместе с ним, и еще какой-то сухопарый человек. С противоположной стороны стола сидела та молодая женщина, которая так привлекла мое внимание, пока шла от своего автомобиля к кораблю. Когда я вошел, она подняла на меня глаза от своей тетради, и я снова ощутил на себе ее оценивающий взгляд, в котором сквозило еще что-то трудноуловимое, какое-то подобие одобрения, что-то явно сексуальное, хотя и не вполне чувственное.

Капитан удалился, и Виктор Веллингтон представил меня собравшимся: сначала худощавому джентльмену с лицом энергичного человека, адмиралу, директору Национального морского музея, затем сидящей за ним молодой женщине.

— Миссис Сандерби.

Ее лицо на мгновение осветила улыбка.

— Айрис Сандерби.

В электрическом свете висящей над ее головой латунной лампы ее глаза сияли особенно ярко-синим.

— Это из-за меня эти любезные джентльмены тратят свое драгоценное время.

Она улыбнулась мне, всего на секунду, и обратила взгляд на дверь.

Первый из остальных двоих оказался председателем Морского благотворительного общества. Рядом с ним сидел, можно сказать, легендарный человек, спасший «Катти Сарк», после чего он занялся созданием Всемирного корабельного общества. Виктор Веллингтон жестом пригласил меня садиться напротив миссис Сандерби, и, после того как я протиснулся на указанное мне место, я вспомнил, почему ее фамилия показалась мне знакомой. После некоторого колебания я склонился над столом:

— Простите, что спрашиваю вас об этом, вы все еще замужем? Я имею в виду, ваш супруг жив?

Она, помрачнев, напряженно сжала губы.

— Нет, мой муж умер. Почему вы спрашиваете?

— Он был гляциологом, верно?

— Откуда вам это известно?

Подумав, я решил рассказать ей о странном разговоре со служившим на Фолклендских островах полковником авиабазы, но, поскольку я не был уверен, знает ли она о психическом состоянии своего мужа, о его боязни льда, нужно было деликатно обойти щекотливую тему. Этим я и был занят, когда дискуссия о присуждении премии «Всемирного корабельного общества» была прервана появлением человека, которого явно все ждали.

Его звали Айан Уорд, и все сидевшие за столом поднялись, хотя это было не так и просто — полированный край скамьи при этом уперся мне в подколенные впадины. Думаю, причина была скорее во врожденных хороших манерах, нежели в почтении к богатству, хотя тот факт, что он неожиданно стал обладателем чека более чем на миллион, вероятно, оказал определенное влияние.

Дружелюбно улыбаясь, первым заговорил директор Национального морского музея:

— Спасибо, что приехали, несмотря на долгий путь, мистер Уорд.

Протянув руку, он представился, не упоминая своего звания. Когда они пожимали друг другу руки, я обратил внимание на раздувшийся правый рукав вошедшего, из которого торчала одетая в черную перчатку ладонь. Он задержался у дверей, слегка склонив голову, словно боясь стукнуться о потолочные балки. Ему было примерно столько же лет, сколько и мне, был он высок и крепко сбит, его лицо украшали баки и будто бы застенчивая улыбка.