В солнечный день любой город производит хорошее впечатление, особенно если ты настроен на получение позитива и не склонен обращать внимание на негатив. Данилов присвоил Монакову статус места, вполне подходящего для временного проживания.

Двухэтажное общежитие Монаковской ЦРБ снаружи выглядело не самым лучшим образом: оштукатурить не мешало бы по новой, рамы сменить бы не мешало, но впечатления разрухи и упадка не было, и это внушало надежду. В общежитии во весь голос шел диалог двух культур. Из одного распахнутого окна доносилось не то двух-, не то трехголосое нестройное хоровое пение:

Из другого надрывались «Йе-йе-йес», явно не вживую (что могло привести американскую рок-троицу в общежитие медиков города Монаково?):

«Отдежурили – и культурно отдыхаем, – констатировал Данилов. – Ну-ну…»

В общежитии охранника не полагалось. Оно и верно: что тут охранять? Данилов вошел внутрь и удовлетворенно отметил, что ничем таким (ароматами сырости и отхожих мест) здесь не пахнет.

Лестница привела Данилова на середину второго этажа. Комната 12-а оказалась последней в правом крыле. Расположение было удачным – и место непроходное, и от туалета далеко. Туалет и душевые комнаты, находившиеся в конце левого крыла, подверглись осмотру в первую очередь и получили твердую четверку по гигиене. Не так чисто, как в домашнем санузле, конечно, но дома они тоже ведь разные бывают.

– Что ж, теперь осмотрим апартаменты! – скомандовал Данилов себе на выходе из туалета.

Апартаменты оказались вполне достойными: примерно четырнадцать-пятнадцать квадратных метров, на потолке – плафон (две лампы дневного света без крышки), плотные шторы на окне, шкаф, дверки которого свободно закрывались и открывались, стол, который не шатался, два стула, кресло, простецкое, но не продавленное, и кровать. Кровать стала самой неожиданной – не какое-нибудь музыкальное чудо на пружинах, а медицинская кровать с ложем металлической решетки. Она была заслуженной, со следами ремонтно-сварочных работ на каркасе, но крепкой. И матрац, не имевший ни запаха, ни пятен, порадовал Данилова. Огорчило только одно обстоятельство: отсутствие подушки, одеяла и постельного белья. Елена обещала привезти Данилову из дома все необходимое для обустройства, но она могла приехать только в субботу… Данилов достал из большой сумки маленькую, убрал в нее документы, решив, что завтра положит их в сейф в отделении, а до тех пор будет носить при себе, и ушел обзаводиться постельным бельем.

Сразу по выходу на улицу зазвонил мобильный. То, что звонит Елена, было ясно и без взгляда на дисплей. Данилову давно уже следовало отзвониться и рассказать о своих достижениях.

– У меня все нормально, устроился на работу, получил комнату в общежитии, сейчас иду покупать постельное белье и подушку с одеялом, – кратко, но в то же время обстоятельно доложил Данилов.

– Если ты устроился на работу, то все это можешь получить у своей сестры-хозяйки, – проявила практичность Елена.

– С меня хватит медицинской кровати в апартаментах, – ответил Данилов. – И как ты вообще представляешь эту картину: «Здрасьте, нельзя ли мне разжиться казенными постельными причиндалами?» Как-то не очень…

– Ты не приватизатор, Данилов, – констатировала Елена. – Другие заводами казенными разживаются, а то и рудниками…

– Это упрек? – удивился Данилов.

– Это похвала, замаскированная под упрек. Ладно, подробности я у тебя выпытаю вечером…

– Да, к тому времени я успею провести ревизию местных дам и…

– За дам я тебе так дам – не обрадуешься! – пригрозила Елена и отсоединилась.

«Да – я не приватизатор, – подумал Данилов. – Видел бы меня сейчас дядя Гоша – перестал бы уважать». В Москве в Карачарове был у Данилова сосед, дядя Гоша, отставной прапорщик и талантливый, идейный приватизатор. Дома у него многое было приватизированным – и посуда, и постельное белье, и кое-что из мебели. «Когда в отставку вышел, так непривычно было покупать лампочки, мыло, зубную пасту и прочую хрень за живые кровные деньги, – вздыхал дядя Гоша и с видом мученика добавлял: – Такое уж существо человек – ко всему привыкает».

Идти без вещей было приятно. Не спрашивая ни у кого дороги, Данилов вышел к станции и порадовался тому, что уже начал ориентироваться в Монаково. Голод уже напоминал о себе бурчанием в животе, но правильнее было сначала обжиться на новом месте, а потом уже отпраздновать новоселье. Купить каких-нибудь вкусных пирожков (откуда-то взялась у Данилова уверенность в том, что в Монаково должны быть вкусные пирожки), приличного чаю (кипятильник и кружка имелись)… Мысли о чае сменились мыслями о пиве. «Однако какая навязчивость, – удивился Данилов. – Это природа местная, что ли, так действует, или удаленность от родных московских мест?» Времени на дальнейшие рассуждения не осталось, потому что Данилов уже шел по пристанционному рынку, и уже попалась на его пути женщина с лотком, на котором аккуратными стопочками было разложено постельное белье.

Белый, без затей, полуторный комплект обошелся Данилову в пятьсот рублей.

– Лучше цены, чем у меня, не найдете, – гордо сказала торговка. – За пятьсот рублей такое качество да две наволочки!

Данилов открыл пакет с угла и двумя пальцами пощупал материю, оказавшуюся довольно плотной на ощупь.

– Не марля, – ударение почему-то было сделано на последней букве, – и сшито хорошо, без перекоса.

– А где тут у вас можно подушку и одеяло купить? – поинтересовался Данилов.

– Пух-перо или синтепон какой?

– Синтепон, – пуховых и перьевых спальных принадлежностей Данилов не любил за тяжесть и за то, что в них с удовольствием размножалась всякая мелкая живность.

– Двести пятьдесят – подушка, пятьсот пятьдесят – одеяло.

Данилов оглядел торговое место, но никаких одеял не увидел.

– Семьсот за все! – скинула торговка, истолковав замешательство Данилова как недовольство ценой. – Ниже – только если подарить.

– А где? – спросил Данилов.

– Сейчас принесу! – сверкнула золотыми зубами торговка и попросила соседку, продававшую носки: – Вер, пригляди за моим товаром! У молодого человека комплект оплачен. Может, вам еще чего, так вы разом скажите.

– Спасибо, больше ничего не надо, – ответил Данилов, думая о том, в каком возрасте его перестанут называть молодым человеком.

Самой торговке было на вид 45–46 лет.

На обратном пути Данилов зашел в салон связи и купил местную сим-карту не столько для того, чтобы не тратить лишних денег на роуминг, сколько ради отсечения московских знакомых, не посвященных в его жизненные передряги.

За время отсутствия Данилова репертуар в общежитии успел смениться. Любители отечественной классики теперь пели «Сиреневый туман», а «Йе-йе-йес» сменились металлом «Драгон Форс».

У подъезда стояли две женщины средних лет и, свободно перекрывая музыку и пение, беседовали.

– Уколы этому идиоту я колю стоя, потому что он не может лежать кверху голым задом, ему совесть не позволяет небесам зад показывать, как тебе это?

– Ну, не небесам ведь, а потолку, не во дворе же колешь.