– Скорее всего, так и будет.
Елена уселась на кровати, скрестив ноги, Данилов указал рукой на кресло, но она отрицательно потрясла головой. Данилов придвинул стол к кровати, разлил чай по чашкам и сел рядом с Еленой.
– Говорят, что со дня на день с Москвы снимут Кепку! – Елена сделала паузу, ожидая, какое впечатление новость произведет на Данилова.
«Кепка» была одним из прозвищ московского мэра Жулкова, предпочитавшего данный головной убор всем прочим.
– Эти слухи ходили, еще когда мы учились на первом курсе! – скривился Данилов. – Кепка и Целышевский вечны. Нас не станет, а они еще будут.
Директора московского департамента здравоохранения Целышевского слухи снимали и отправляли на пенсию по три раза в год, но он выходил сухим из любой грязной воды, в крайнем случае жертвуя кем-то из подчиненных.
– Напрасно ты так думаешь. Ты телевизор не смотришь?
– Какой телевизор, Лен?! Посмотри, где ты тут его видишь?
– А в отделении? Или в вашей больнице нет телевизоров?
– Есть, но врачей не хватает. Я как зашел в больницу во вторник, так до субботы из нее не выходил. Знаешь, что такое тридцатипроцентная укомплектованность реанимации врачами? Это отработал – упал, потом встал, еще отработал и снова упал. Какой, к чертям собачьим, телевизор?
– И новости вы с коллегами не обсуждаете?
– Не забывай, что это Монаково, а не Москва. Большая политика здесь заканчивается на главе районной администрации, все остальное монаковцев не интересует. Кадровые перестановки в Москве? Я тебя умоляю! Гораздо важнее, что жена доктора Заречного пообещала утопиться, если муж к ней не вернется, что магазин «Свежачок» у Аветиса купил Самвел, и теперь там водочный кредит без залога невозможен, что на улице Парижской комунны наконец-то засыпали яму…
Ямы этой Данилов увидеть не успел, но местные жители, например, тот же доктор Дударь, на полном серьезе утверждали, что вырыта она была еще в далеком 1941 году и служила окопом то ли нашим войскам, то ли немецким (в руках врага Монаково находилось недолго, меньше месяца), и с тех пор ее все никак не могли засыпать.
– Это и есть местные новости!
– А ты, я вижу, освоился здесь, – улыбнулась Елена.
– Есть немного, – подтвердил Данилов. – Так что с Кепкой?
– По центральным каналам идут передачи, в которых его чихвостят и в хвост и в гриву. Причем делается это не голословно, а с фактами. Сам понимаешь, что такого дыма без хорошего огня не будет. И сам понимаешь, какие тут открываются перспективы.
– Так-так, сейчас попробую сообразить! – Данилов прикрыл глаза, чтобы лучше думалось. – Значит, Кепку с Москвы снимут, а следом пойдут кадровые перестановки на всех уровнях…
– Правильно мыслишь, – одобрила Елена.
– Целышевского попрут, на его место скорее всего посадят Гучкова…
Когда-то давно главный врач «Станции скорой и неотложной медицинской помощи города Москвы» Михаил Юрьевич Гучков был заместителем директора столичного департамента здравоохранения. Отношения с Целышевским у него не сложились, как часто не бывает у руководителей и их чересчур прытких подчиненных. Испугавшись, что Гучков его подсидит, Целышевский принял меры, в результате которых Михаил Юрьевич пересел в кресло главного врача одной из самой худших московских больниц, бросил его на усиление. Разумеется, в надежде, что Гучков не справится, его можно будет снять как не оправдавшего доверия и забыть о нем навсегда.
Расчет оказался неверным. Гучков не только решительно, но и умело взялся за дело и вскоре навел в своей больнице такой порядок, что бригады «скорой помощи» перестали брать с пациентов деньги за то, чтобы только не везти в эту «кузницу здоровья», и начали брать за то, чтобы туда отвезти. Целышевский похвалил Гучкова и назначил его главным врачом московской «Скорой». Вроде как повышение, но скорее всего не без надежды на то, что здесь Гучков непременно потерпит фиаско. Впрочем, нельзя исключить и того, что руководитель департамента по достоинству оценил организаторские таланты Гучкова и нашел им новое применение.
– …кресло главного врача освободится, и в него сядешь ты! – Данилов открыл глаза и уставился на Елену.
– Вынуждена тебя разочаровать, – рассмеялась Елена. – Преемником Гучкова стану не я. Кто именно – сказать не возьмусь, но то, что не я – это стопудово. Я имела в виду твои перспективы…
– Чтобы я стал главным врачом «Скорой»? – Данилов опешил, но чашку свою не уронил, успев поставить на стол.
– Вова, не тупи! Включи мозг! – потребовала Елена. – Кадровые перестановки будут не только в медицине, но и везде, в том числе и в ГУВД. Улавливаешь?
– Да, – кивнул Данилов, которого к отъезду из Москвы вынудил конфликт с одним из гувдешных генералов. – Это обнадеживает и вдохновляет. Теперь я уверенно буду смотреть в будущее…
– Ладно, не издевайся. – Елена прикрыла рот Данилова своей ладонью. – Я тебе рассказала новость, теперь ты рассказывай про себя и про Монаково. А то по телефону только и слышу, что «угу» и «нормально»…
Снизу грянули хором:
Не отрекаются любя,
Ведь жизнь кончается не завтра.
Я перестану ждать тебя,
А ты придешь совсем внезапно…
[2]– На первом этаже общежития живут большие любители хорового пения, – сказал Данилов, – только я еще не успел с ними познакомиться.
– И не надо, – посоветовала Елена. – Петь они точно не умеют.
А ты придешь, когда темно,
Когда в окно ударит вьюга,
Когда припомнишь, как давно
Не согревали мы друг друга…
– Зато как душевно, – возразил Данилов. – И репертуар богатый – одно и то же подряд не поют. Нет, ты только послушай…
Пропустив куплет (сказки все это, что из песни слова не выкинешь) про «теплоту» и «трех человек у автомата», хор затянул:
За это можно все отда-а-а-а-ать,
И до того я в это верю-у-у-у-у
Что трудно мне тебя не жда-а-а-а-ать…
Елена спрыгнула с кровати, подбежала к открытому окну и закрыла его:
Весь день не отходя от двери-и-и-и-и…
– докончили певуны.
– Здесь очень хорошая слышимость, так что окно можно открыть, – сказал Данилов.
– Пугачева убила бы их за такое пение! – сказала Елена, снова открывая окно.
– Она бы порадовалась, – сказал Данилов. – Это ж квинтэссенция любви народной, когда твои песни помнят и поют. Если я не ошибаюсь, это песня времен нашего детства:
Огней так много золотых
На улицах Саратова…»
[3] —
затянул одинокий женский голос.
Парней так много холостых
А я люблю женатого-о-о… —
поддержали остальные.
Елена невнятно помянула чью-то мать (такое случалось редко) и вернулась на кровать.
– Не обращай внимания, – посоветовал Данилов. – Судя по душевности пения, они уже хорошо набрались, так что еще одна-две песни, и все. Потом другие соседи врубят рок или металл.
– Лучше металл, чем это унылое соплежуйство! «Я от себя любовь таю, а от него тем более!» – передразнила Елена. – Ладно, рассказывай о себе, только погромче. Как вам здесь живется, доктор Данилов?
– Живется мне ничего, – начал Данилов, – можно сказать, нормально. Имею эти прекрасные апартаменты, – он сделал широкий жест рукой, – всего за семьсот рублей в месяц, только еще не успел понять, электричество в эту сумму входит или нет. В городе, кстати говоря, меньше чем за три тысячи комнату не найти. Также я имею калорийные горячие обеды на работе, всего по тридцать два рубля за обед. Мидий, конечно, не подают, но в целом обеды достойные. Короче говоря, моя социальная защищенность на должном уровне. На работу хожу пешком, существенно экономя на транспорте, так что оклада в восемь тысяч рублей мне вполне хватит…