– Будьте так любезны, закройте рот, вы слишком болтливы, – попросил Штейр преувеличенно любезным тоном. Он читал какие-то документы, держа папку на коленях. За рулем сидел колумбиец с профилем черепахи. Справа от него расположился телохранитель Штейра, некто Груббер, который, по глубокому убеждению Хааса, был тупее коровы. Диего не смущало то, что Эрих Штейр попросил его заткнуться. Он продолжал свой треп:

– Я не успел познакомиться с Европой так, как хотел. Когда вы, нацисты, стали заниматься там туристическим бизнесом, я почти уговорил Мамиту – мою маму дать мне денег, чтобы годик-другой пожить в Париже. Но не получилось, именно поэтому я также считаю себя жертвой Третьего рейха.

– У вас очень глупые шутки, Хаас. Еще одна, и я дам указание Грубберу набить вам морду. Будьте уверены, он сделает это с превеликим удовольствием.

Час назад в аэропорту Боготы Эльдорадо произвел посадку самолет, прибывший из Каракаса. Трое прилетевших этим рейсом мужчин тем временем уже подъезжали к центру города. Был пятый час утра. В Боготе было холодно, моросил мелкий дождь, сказывалось местоположение столицы – более двух с половиной тысяч метров над уровнем моря.

Мужчины сразу же направились в отель, расположенный рядом с дворцом Сан-Карлос (здесь когда-то проживал Боливар). Портье подал Штейру записку. Она была на испанском языке и подписана неким Энрике Хаардтом. В переводе Диего она гласила: «Если вы по-прежнему желаете купить эти картины, то меня вы можете найти после шести вечера по адресу: карреро де Бакато, 8, в квартале Чапинерро».

Вначале Штейр подумал, что займется этим завтра, однако желание увидеть полотна пересилило, и он решил ехать сегодня же.

В восемнадцать пятнадцать они подъехали по указанному адресу. Квартира находилась в недавно построенном жилом доме. Было видно, что он еще не полностью заселен.

Однако, едва они подошли к входной двери, появился мужчина и подтвердил, что в квартиру на шестом этаже жилец уже въехал. Это сеньор Энрике Хаардт, он недавно прошел к себе.

На первом этаже дома располагался узкий холл. Здесь была комната привратника и две лестницы. Одна из них вела в подвал, а другая – из шести ступенек – на второй этаж. На этом этаже был еще один холл с большой площадкой для двух лифтов и запасная лестница.

Первым, как обычно, опережая шефа метра на три, шел Груббер. Он первым и подошел к лифтам. Диего Хаас немного задержался, поскольку приостановился поговорить с привратником, который показался ему довольно странным.

Хаас спокойно шел по лестнице и подходил уже к площадке на втором этаже, как вдруг совершенно неожиданно раздались три оглушительных выстрела. Он стал лихорадочно соображать, что ему делать: исчезнуть под видом того, что он бежит за помощью, или действительно звать на помощь. Но дальнейшие события не оставили ему выбора: перед ним, словно из-под земли, возникла высокая фигура молодого человека, который приказал ему по-испански:

– Немедленно вызовите привратника, здесь произошел несчастный случай.

Привратник уже сам спешил сюда, так что звать его не пришлось. В этот момент Диего вспомнил, что есть еще шофер-колумбиец. Однако тот выстрелов не слышал, поскольку наружная дверь была заперта. Незнакомый молодой человек с пистолетом в руке был абсолютно спокоен, поэтому Хаас также успокоился и преодолел еще несколько ступенек.

На площадке второго этажа, прислонившись к металлической двери одного из лифтов, лежал мертвый Груббер. Из раны на затылке тонкой струйкой вытекала кровь.

В нескольких метрах от мертвого охранника стоял Эрих Штейр. Он был невредим, но перепуган до смерти. На его лице застыло выражение удивления, смешанного с ужасом.

– Ложись на пол, – услышал Хаас команду и выполнил ее, как и появившийся на площадке привратник. Длинная худая рука парня с пистолетом принялась обыскивать Хааса.

– У меня оружия нет. Я его боюсь. Я могу пораниться даже маникюрными ножницами.

– Если вы будете вести себя смирно, то останетесь целы, – спокойно сказал ему незнакомец.

– Я буду тих, как ангел, и согласен пролежать весь вечер вот так, на животе, – произнес Диего со всей убедительностью, на которую только был способен.

На всякий случай незнакомец обыскал и привратника. В событиях наступила недолгая пауза. Незнакомец заговорил на немецком:

– Ну что, Эрих Штейр, ты узнал меня?

– Да, Реб Климрод, хотя ты и сильно вырос.

– Она погибла в Белжеце, Эрих. Там же погибли мои сестры. Это по твоей команде их отправили в Белжец или же эсэсовцам из Львова было предоставлено право выбора?

– Лагерь я специально не выбирал. Реб, молодой блондин, которому ты приказал лечь на пол, знает немецкий, поэтому он все понимает. Тебе придется его пристрелить.

– Я был в замке Хартхайм.

– Я приказал Эпке показать тебе фотографии перед тем, как тебя убить. Надеюсь, ты их видел.

– Да, видел.

– Как тебе удалось меня разыскать?

– Благодаря тебе же, вернее, той почтовой открытке, которую ты прислал жене из Буэнос-Айреса, чтобы сообщить, что добрался благополучно. Однажды ночью я обыскал ее квартиру и нашел открытку. Вначале я не обратил на нее должного внимания, но потом вспомнил имя Тарантелло. Именно так звали героя твоей пьесы.

– Да, оказывается литературный талант иметь небезопасно. У тебя действительно есть полотна Клее, Марка и Марке?

– Нет, с тех пор как ты их украл. Сейчас, Эрих Штейр, ты отправишься в правый лифт.

– Реб, все это в Кордове, и если ты дашь мне время, то я все верну. Абсолютно все.

– Я велел тебе идти в лифт.

– Но если я умру, ты не вернешь то, что принадлежало твоему отцу. А ведь ты, Реб, боготворил отца и его картины.

Раздался выстрел. Диего Хаас вздрогнул и приподнял голову. Он увидел, что Штейр по-прежнему стоит, но только на левой ноге, поскольку пуля раздробила ему правое колено.

– Не заставляй меня просто пристрелить тебя, это тебе не удастся. Делай то, что я сказал, – заходи в лифт.

Ковыляя, Эрих Штейр направился к лифту.

– Вы действительно говорите по-немецки?

Диего Хаас сразу даже не сообразил, что вопрос относится к нему, поэтому не успел солгать.

– Да, свободно, – ответил он. – Но я всегда ездил в Европу только для того, чтобы посмотреть, что у европейских дам под юбками.

Он поднялся и сел. Теперь он впервые увидел лицо человека, которого патрон называл Реб Климрод. Черты лица этого юноши были искажены гримасой ненависти и отвращения. Однако голос его, отдающий приказания, оставался фантастически спокойным:

– Встаньте и подойдите сюда поближе.

Хаас подошел к кабине лифта. Ее стены были сделаны из стальных пластин. Кабина была открыта. На стене на уровне глаз висели три фотографии с мученическим изображением инвалида-мужчины. Человек ползал по полу подвала, а его рот кривился в страдальческой гримасе. Было понятно, что человек задыхается.

– Это мой отец, Иоганн Климрод. У тебя, Эрих, будет время хорошенько рассмотреть эти фотографии.

Штейр шагнул в кабину и упал на пол в углу. Он еще пытался что-то сказать, но металлическая дверь закрылась, и щелчок замка заглушил звук его голоса.

В двери было маленькое застекленное окошечко. Очень скоро в нем показалось лицо Эриха Штейра. Хаас видел, как шевелятся его губы, произнося никому не слышные звуки.

– Как вас зовут?

– Диего Хаас.

– Отойдите и сядьте там, где сидит привратник. Хотя он вовсе не привратник, поэтому ни за что не отвечает. Сидите оба смирно, и гарантирую, что вы останетесь невредимы.

Реб Климрод принялся действовать. Из кабины второго лифта он достал холщовую сумку и электропровода. Его приготовления на несколько секунд прервались. Диего видел, как у парня задрожали губы, казалось, он сейчас расплачется. Но это была секундная пауза. Юноша сосредоточенно подключал провода, а по тыльной стороне его левой ладони стекала тоненькая струйка крови. Диего увидел в рукаве куртки окровавленную дырку и понял, что парня задела пуля, выпущенная Груббером.