Согласно версии свидетеля, Эрих был расстрелян в упор на одной из улиц Праги очередью из автомата, выпущенной солдатом Советской Армии. Суд без проведения расследования удовлетворил это заявление, и фамилия Штейра исчезла из списка нацистских преступников. Хотя Реб сомневался в том, что она вообще там присутствовала.

Был известен только факт участия Штейра в неудавшемся путче 1934 года. В докладе полиции указано, что в защите этого человека активно участвовал сам Иоганн Климрод.

Несколько позже, в 1938 году, Эрих Штейр вступил в нацистскую партию и получил членский билет под номером 6330372. С этого времени он стал официальным юристом – специалистом по «еврейскому вопросу»[18]. Таковы официальные данные о личности Эриха Иоахима Штейра. Более детальные сведения о его жизни и преступлениях собрал Дэвид Сеттиньяз.

Являясь активным представителем фашистской Германии, Штейр стремился не афишировать свою нацистскую деятельность. Завоеваниями фашистов он пользовался исключительно в личных целях, пользовался крайне цинично и на удивление эффективно. У него была цель: отобрать и присвоить личное состояние Климродов, состояние, которое эта семья зарабатывала столетиями. Ведь несмотря на то, что старик Климрод был болен, он пользовался уважением и популярностью как очень хороший адвокат и имел огромное количество клиентов.

Но материальное состояние не было главным для Эриха. Особую ценность для него представляла жена Климрода – Ханна Климрод. В процессе расследования Дэвид Сеттиньяз нашел фотографию Ханны Климрод, сделанную 7 августа 1937 года на пляже Лидо в Венеции. Молодая и очень красивая женщина стоит в окружении своих троих детей. Ханна смотрела в объектив фотоаппарата своими необыкновенными глазами, красоту которых унаследовал от нее сын Реб. Это была женщина той поразительной красоты, которая бывает только у женщин не просто очень красивых, но еще и очень умных.

На фотографии видно, что Штейр стоит в нескольких шагах от Ханны… Ему не удалось завладеть этим сокровищем. Совершенно хладнокровно Эрих уничтожил Ханну и ее детей в концлагере.

Но даже здесь проявился его крайний цинизм. Вначале он достал заграничные паспорта и отправил женщину во Львов, дав гарантию, что они в полной безопасности. Сам же прекрасно знал, что отправляет их на верную гибель, которую сам и уготовил этой прекрасной женщине и ее детям.

Сеттиньяз был уверен, что арест Иоганна Климрода и помещение его в замок Хартхайм в качестве подопытного кролика и объекта бесчеловечных экспериментов для тренировки будущих палачей в лагерях смерти – это дело рук только Эриха Штейра. Он ограбил особняк Климродов, одних слуг уволил, других просто убил, как, например, старика Антона, дворецкого Климродов.

Так где же укрылся Эрих Штейр после капитуляции Германии?

Первое время он скрывался в американском лагере для военнопленных под вымышленной фамилией, выжидая момент, когда можно будет легализоваться и даже «всплыть на поверхность» официально. Но как только он узнал, что Реб Климрод жив, то понял, что находится в гораздо большей опасности, чем мог себе представить.

Таким образом в судебных органах Австрии и появилось заявление фрау Штейр…

Далее был эпизод в Штирии и бегство нациста в марте 1947 года в Южную Америку. Сеттиньяз ни капельки не сомневался в том, что, выбирая пути бегства, Эрих Штейр воспользовался вариантом под названием «Монастырская дорога».

Из дома в Мюнхене на Цеппелинштрассе, проходящей по набережной Изара, ровно в восемь часов утра вышел мужчина. Он был высокого роста и довольно плотного телосложения. Мужчина застегнул пальто, поднял лисий воротник и надел отлично сшитые замшевые перчатки на меху. Подышав несколько минут свежим воздухом, он подошел к гаражу и открыл двери. Новенький, сверкающий краской и стеклами автомобиль стоял на месте.

Мужчина еще несколько секунд любовался авто, оглядывая его со всех сторон, и только потом сел за руль. Нежной музыкой заурчал мотор, водитель включил первую скорость и в это же мгновение услышал:

– Не двигайтесь, пожалуйста.

Голос был настолько вежливым, что вначале мужчина подумал, будто ему почудилось. Он повернул голову и увидел столь знакомые ему глаза. Страх мгновенно обжег его изнутри. Мужчина закричал:

– Но это невозможно!

– Я боюсь разочаровать вас еще раз – это возможно! – ответил Реб. – Сейчас из дома выйдут дети, и вы, как всегда, повезете их в школу. Пока никаких изменений в вашем распорядке не будет. Но предупреждаю: если будет попытка их внести, то мне придется убить ваших детей, а я этого не хочу. Выезжайте, пожалуйста, из гаража.

– Михаэль…

– Выезжайте немедленно.

«Мерседес» с пассажирами медленно подкатил к парадной лестнице.

Из дома вышли двое мальчиков, укутанных в толстые шерстяные красно-голубые шарфы. Дети слегка удивились, увидев в машине незнакомца, но Реб улыбнулся им и сказал:

– Вашего отца я знаю давно. Целых двадцать месяцев он заботился обо мне так, как заботится о вас. Вместе мы доедем до школы.

Дети улыбнулись и принялись задавать ему вопросы:

– Как вас зовут?

– Ваш отец называл меня Михаэль, хотя у меня другое имя, но вашему отцу оно не нравилось.

– А какое имя ему не нравилось?

– О-о! – ответил Реб. – Это имя иностранное и, по мнению вашего отца, не самое подходящее. Что за имя, вам лучше спросить у отца.

В это время автомобиль уже подъехал к школе. Улыбнувшись, Реб обратился к водителю:

– Поцелуйте своих очаровательных детей.

Как только мальчики вошли в здание школы, машина тронулась с места.

– О, Михаэль, это все-таки вы…

– Мы едем в Дахау, – сказал Реб. – До Маутхаузена слишком далеко, надо переезжать границу, но нам подойдет и Дахау…

– Но, Михаэль…

– Реб, мое имя Реб, – сказал юноша, улыбаясь. – Сбавьте скорость, пожалуйста, иначе мы попадем в аварию, а мне этого не хочется. И прошу вас, молчите. От вашего голоса… в общем, вам лучше помолчать, понятно?

Дальнейший путь до концлагеря они проехали молча. Концлагерь совсем не изменился за прошедшие двадцать три месяца.

– Заезжать внутрь у нас нет необходимости. Езжайте вдоль ограды и остановитесь в том месте, где видны кремационные печи.

Прошло несколько минут, пока они остановились.

– Это здесь. Останавливайте машину и выходите, пожалуйста.

В одной руке Реб держал фляжку, в другой – пистолет.

– Вы действительно убили бы мальчиков? – глухим голосом спросил оберштурмбаннфюрер.

– Вероятно, да, – ответил Реб, – но не уверен. Меня душит ненависть, но не знаю, дошел ли бы я до того, чтобы убить ваших детей.

– Откройте, пожалуйста, эту флягу и выпейте, – Реб протянул флягу эсэсовцу.

Из открытой фляги донесся резкий запах.

– Но это же бензин.

– Да, это бензин, – сказал с улыбкой Реб. – Я надеюсь, вы не забыли юного француза, которого вы три года и четыре дня тому назад, примерно в это же время, заставили пить бензин. Но бензина у вас не хватило, и вы дали ему отработанное масло. Это был десятилетний мальчик из Бордо. Я отлично помню дату его рождения – 23 июля. Он умирал десять часов. Вот и вы выпьете этот бензин и будете надеяться до последней секунды, что я вас не прикончу. Вас на самом деле ждет сюрприз, небольшой, но очень приятный…

Из кармана куртки Реб вынул маленький бумажный сверток.

– У меня для вас есть подарок.

Эсэсовец развернул бумагу и увидел тюбик губной помады.

– Накрасьте губы, разрисуйте ею лицо.

Наступила тишина.

– Вы закончили? Отлично выглядите. А теперь пейте бензин. Объявляю, что это ваша личная фляга, на тот случай, если вы свою вещицу не узнаёте. А вот это письмо положите в карман. Его написал юный литовец Заккариус. Вы думаете, что он умер. Но дело не в этом. Здесь он описал все, что вы делали с теми детьми, в числе которых был и я… Пейте, пейте, прошу вас…