Дела действительно объединили — тут не надо быть пророком, экспертиза подтвердила идентичность способа убийства. Принял дело молодой следователь Максим Хомутов, которого Иван просто не переваривал. Из огня да в полымя. По сравнению с ним Чешенко был просто душкой.
Уехав с Просвещения, Иван успел побегать еще по трем делам, держа в уме четвертое, вернулся в родной кабинет, сочинил пару бумажек по убийствам в Лахте и на Черной речке и теперь прикидывал: успеет ли перекусить или сразу ехать к матери Ремизовой. Без Костика, его неофициального подмастерья, приходилось совсем туго. Зотов обещал съездить в страховую компанию, но только по бартеру и когда освободится. У него и своих дел по горло. Вот и сейчас он сидел, зарывшись в бумаги, и набирал на компьютере какую-то справку.
Таракан шлепнулся наконец на пол и быстро-быстро побежал за сейф.
«Что они только тут жрут?» — подумал Иван.
— Леш, как ты думаешь, чем у нас тут тараканы харчуются? — спросил он у Зотова, который наконец послал бумагу на печать. — У нас вроде, кроме кофе и сахара в закрытых банках, ничего нет.
— А они, сволочи, все лопают, что откусить могут. Бумагу, например. Бумаги у нас навалом.
Зотов озабоченно заглянул в принтер, зажевавший лист.
— Ты посмотри, Вань, какая зараза! Я тебе так скажу, принтеры из всей оргтехники — самые зловредные твари. Они любят только хозяина, и то когда он к ним с лаской. Любят, когда с ними разговаривают, как с детишками. А чужих вообще не признают. Пока к тебе не привыкнут — работать не будут.
— Ну и что?
— А то, что это бобровский принтер. Наш ведь в ремонт увезли. Вот и мучайся теперь. А у тебя печатает?
— Ни черта!
— Во! Ну, солнышко, будь дружком, напечатай дяде бумажку, — замурлыкал Алексей, запихивая в капризную машину новый лист.
В конце концов принтер сжалился, Зотов убрал отпечатанный лист в папку, собрал дела в сейф и собрался уже уходить, но остановился.
— Вань, а фотографии птички вашей новенькой готовы?
— Да, — Иван вытащил из конверта несколько снимков, — только что забрал.
Зотов разглядывал фотографии, и на лице его все сильнее проступало недоумение.
— Слушай, а ведь мордашка мне знакома. Не она сама, конечно, а вот похожа на одну девчонку. Тоже покойницу.
— Она на Колычеву похожа, которую у парка Победы убили. Тоже сонную артерию порезали.
— Да нет, Колычеву вашу я не видел. А вот была у меня несколько лет назад некая Лада Литвинова. «Глухарик». Так вот одно лицо с этой куколкой.
— И что там было? — спросил Иван, записывая на листке фамилию и имя.
— А ей тоже горло перерезали, только не сонную, а от уха до уха, вспомнишь — вздрогнешь. У нее же дома. У них там фамильная реликвия была — набор хирургических инструментов какого-то предка, так скальпель пропал. Видимо, имей горло и распороли. Мы тогда еще удивлялись, не проще ли было нож взять, у них на кухне целый набор висел швейцарский, от самых маленьких до меча-кладенца.
— Скальпелем, говоришь?! — Иван не поверил своим ушам. — И что? Так там ничего и не накопали?
— Видишь ли, девчонка наркотой промышляла. Держала такую сеть, прямо наркобарон, даже соседи из безопасности заинтересовались. Хотя сама — ни-ни. Впрочем, так чаще всего и бывает: кто торгует, не потребляет.
— А не проверяли случайно ее знакомых медиков? Все-таки скальпель…
Зотов обшарил карманы в поисках зажигалки, не нашел и засунул сигарету обратно в пачку, отказавшись от протянутого Иваном коробка спичек.
— Нет, Вань, я курить бросаю. Зажигалки нет, вот я и вспоминаю, а то ведь могу автоматом закурить.
— Не проще ли сигареты с собой не таскать? — удивился Иван.
— Не проще. Я могу у тебя попросить или в ларьке купить. Ну так вот, — вместо сигареты Алексей бросил в рот леденец, — медиков проверить как-то не додумались. Вернее, проверяли сначала, но на другой предмет, наркоманский, кто ее снабжать мог. Это уже потом ее поставщиков накрыли. Что касается самого убийства, Синицкий, ну следователь, знаешь его, так он на другое ставил. У этой самой Литвиновой был какой-то таинственный дружок, которого никто никогда не видел, хотя все это тянулось с давних пор. Ее мать рассказывала, что как-то случайно услышала разговор по телефону. Мол, прежде чем завязывать какие-то серьезные отношения, она должна обрубить старые хвосты. Нашли мужика, за которого она вроде замуж собиралась, рекламщик из Москвы. По его словам, тоже выходило, что у Литвиновой была какая-то многолетняя занудная связь, с которой она никак не могла покончить. Как раз в тот день, когда ее убили, она с ним по межгороду разговаривала и клятвенно обещала немедленно все похерить. Мало того, именно во время разговора кавалер был у нее дома. Мы тогда на уши встали, но этого загадочного хахаля так и не нашли. Прямо тайны мадридского двора.
— А почему я об этом впервые слышу?
— Да ты в отпуске был. Если хочешь, я тебе дело достану. Старый труп — лучше новых двух. Думаешь, один тип работал?
— Возможно. — Иван рассеянно запустил пятерню в волосы и стал похож на задумчивого ежика. — Три похожие девчонки, и все три с перерезанным горлом. Да еще скальпель. Правда, первая убита дома и не так аккуратно.
— Может, она действительно первая была? — Зотов снова сел за свой стол. — Если это серия, то должен быть отличительный признак, по которому убийца выбирает свои жертвы. В нашем случае — внешность. Может, это и есть тот самый загадочный кавалер Литвиновой? Представь, она с ним порвала, а он осерчал — и…
— Логично, Ватсон. Если так, тогда понятно, почему она была убита у себя дома.
Иван вскочил и возбужденно заходил по кабинету. Зотов забросил в рот еще один леденец и продолжил:
— А потом наш злодей рехнулся и начал мочить похожих девчонок. А может, он и раньше был психом, и поэтому Литвинова решила его бросить.
Иван остановился у окна и присел на подоконник.
— Леш, тут что-то не так. Между убийством Литвиновой и убийством Колычевой прошло, как ты говоришь, несколько лет. А между Колычевой и Ремизовой — меньше трех недель.
— Может, у него ухудшение наступило. А может, были еще трупы, да хорошо спрятанные. Надо будет «потеряшек» проверить.
— А потом он вдруг перестал их прятать?
Иван понимал, что наскоком тут ничего не решишь, надо сесть и хорошо подумать. По Ремизовой еще почти ничего нет. Надо торопиться, а как, если на контроле сверху два заказных. И тоже торопят, хотя всем ясно, ничего там не светит: и киллеров уже давно черви жуют, и до заказчиков, как до неба.
— Хорошо, — сказал он. — Давай исходить из того, что у нас имеется очередной маньяк, который убивает красивых блондинок, похожих на Барби. Слушай, а может, он просто эту куклу ненавидит?
— Не смешно! До чего я маньяков не люблю! Никогда не знаешь, где он в следующий раз выскочит. Не приставишь же к каждой блондинке охрану. И поймать такого можно разве что случайно. Если бы он еще в одном районе тусовался, а то одна в центре, другая в Московском районе, третья — вообще в Шувалове.
— А главное, его приметы — сказка! — Иван приоткрыл форточку и жадно вдохнул сырой холодный воздух. — Средний рост, среднее сложение, темная куртка. У меня тоже темная куртка и все остальное.
Он замолчал, глядя, как проспект переходит женщина в снежно-белом пальто. С ума сошла! В такую погоду — и в таком наряде. Да в нем только в «мерсе» кататься!
— Ладно, Лешик, ты мне Литвинову эту поищи и в страховую фирму поезжай, а я смотаюсь к мамаше Ремизовой, потом дело полистаю. Видать, судьба нам в нем вместе копаться.
Иван сидел за столом, зарывшись в дело об убийстве Лады Литвиновой. Рядом лежало дело Марины Колычевой и несколько бумажек по убийству Юлии Ремизовой. В кружке исходил паром крепкий кофе. Этой самой кружкой, подаренной Галей на Двадцать третье февраля, Иван не уставал любоваться. С одной стороны — страшнейшая лиловая харя, с другой — надпись изящным шрифтом: «ВАНЬКА — БАРМАГЛОТ». Леше и Косте Иван строго-настрого запретил прикасаться к раритету и держал кружку в сейфе среди оперативных дел.
