Это была Беатрикс.
— Он очнулся, — тихо произнесла она.
После ее слов из тумана проступило тревожное, по-домашнему знакомое лицо Гротона, настороженная и оценивающая Афра.
— У меня мозги не прокисли, — сказал он.
— Слава Богу, — вздохнула Афра.
— Что случилось, — одновременно с ней спросил Гротон.
— Ну, не нужно на него сразу набрасываться, — остановила их Беатрикс. — Ему следует отдохнуть. У него лоб горячий. — И она еще раз осторожно протерла его лоб губкой.
Ее диагноз несколько поверхностный, решил он, но вот лоб действительно горячий, и по всему телу разлилась свинцом усталость, он чувствовал себя совершенно разбитым.
Благодарный ей, он уснул.
Через несколько часов Иво был готов к беседе.
— Как близко корабль ООН?
— В дне пути от нас, я недавно посмотрел в телескоп, — ответил Гротон. — У нас не больше двадцати пяти часов до того, как мы попадем в зону действия лазера.
Иво вспомнил. В космосе лазер действует на очень больших расстояниях, но эффективен только тогда, когда прицел точен, как макроскоп. Без него лазер просто оружие ближнего боя для поражения маневрирующих целей на дистанции в пределах нескольких тысяч миль.
— Вы, — вы нашли решение? — воскрешение надежды на лице Афры было божественным зрелищем.
— Решение? — без видимой причины вопрос показался ему забавным. — Да. По крайней мере, что-то очень похожее на него. Но прежде я должен объяснить, что случилось.
— Иво, я не хочу вас торопить, — сказал Гротон. — Но если мы не уберемся побыстрее от этого ООНовского крейсера…
— Понимаю, но сначала я должен все объяснить. Существует определенная опасность, и если что-то случится, то один из вас должен будет принять на себя скоп.
— Я вас понял, — ответил Гротон. Так что же все-таки случилось? Афра влетела к нам с криками о разрушителе, и мы здорово перепугались; я искренне рад, что все обошлось. Вы, по-видимому, не вошли в него.
— Нет, я вошел. Я пытался защитить себя… ладно, не буду вдаваться в подробности. Я почти прошел программу, но поскользнулся — в ментальном смысле, и меня затянуло слишком далеко. Я думал, что мне уже конец, и даже не сопротивлялся, но, к счастью, у меня была некоторая орбитальная скорость, и я, пролетев сквозь корону, очутился на другой стороне.
— Не понимаю.
— Я поняла, Гарольд, — сказала Афра. — Это такая аналогия. Планетоид мчится к Солнцу. Но главное в том, что он прошел очень близко от разрушителя, и тот его только слегка ужалил.
— Да, физически. Но не в сознании, если так можно выразиться. А за разрушителем находится то, что я бы назвал галактическим сообществом.
— Вы видели того, кто послал сигнал-убийцу?
— Нет, это просто отдельный канал. Все происходит в вашем сознании, сигналы накладываются, так что нужно уметь их разделять. Но если уж изолирован разрушитель, то остальное лежит, как на ладони.
— Информация? — спросила Афра.
— Другие программы, они как радиостанции, но все работают на одной частоте и используют один и тот же символьный код. Если вы не придерживаетесь одной программы, то все забивает самый сильный сигнал, а это и есть разрушитель.
— Понимаю, — сказал Гротон. — Это как если бы пятеро человек заговорили одновременно, все вместе — это шум, и вы в состоянии понять только то, что говорит обладатель самого громкого голоса. Он забивает остальных, хотя вы и слышите их.
— Именно так. Только программ больше, чем пять, и нужно уметь по-настоящему сосредоточиться, но выбрать можно любую.
— А сколько их?
— Не знаю. Думаю, несколько тысяч. Хотя так сразу трудно определить.
— Несколько тысяч станций? — недоверчиво переспросила Афра. — И что же они передают?
— Информацию. Наука, философия, искусство — все можно выразить этими универсальными символами. Все, что известно — доступно. Научная библиотека.
— Но почему? — изумилась Афра. — Зачем они это передают, если все равно принять никто не может?
— Я пока еще не выяснил иерархию программ, но у меня сложилось впечатление, что почти все они старше разрушителя. По крайней мере, он в них не упоминается, и передаются они издалека. С другого рукава галактики.
Если сигнал разрушителя идет к нам четырнадцать тысяч лет, то программы — двадцать или даже сорок. Может, некоторые ретрансляторы закончили передачу до появления разрушителя, но мы узнаем об этом только через тысячи лет.
— Это меня и смущает, — заметила Афра. — Даже если не брать во внимание разрушитель, пройдут тысячи лет, прежде чем какая-то цивилизация примет их сигнал — это абсурдно, ведь невозможен обмен информацией между культурами.
— А может, пройдут и миллионы лет, — поправил Иво. Он рассортировывал в голове полученные знания. — Все передачи имеют точный обратный адрес. Но как я уже говорил, не могу пока точно установить пространственно-временные координаты, но, надеюсь, мне это удастся в ближайшее время. Но по некоторым признакам можно сказать, что кое-какие из них очень древние. Одна уж очень отлична от других. Совершеннее, что ли, я не знаю, как это выразить, но впечатление производит сильное. Будто икринка в капсуле…
— Миллионы лет! — воскликнула Афра, подавленная услышанным. — Это, должно быть, внегалактический источник. Но ведь макронные поля сильно искажаются?..
Иво пожал плечами.
— Может, для макронных передач есть другие законы. Насколько я понимаю, самые важные для нас станции находятся на расстоянии в три миллиона световых лет. Я прослушивал одну из них, самую мощную, да я уже говорил об этом.
— Я сняла с вас шлем и окуляры, как только вы потеряли сознание, — не унималась Афра. — Сколько же времени вам оставалось на прослушивание?
— Время не имеет значения. По крайней мере, при приеме. Все относительно… ну, как со светом, только…
— А! — сказал Гротон. Его это не так удивило, как Афру. — Ну, это известная аналогия. Скорость света в системе координат наблюдателя не зависит от скорости движения источника света. Эксперимент Майкельсона-Морли.
— Что-то в этом роде. Я получил информацию одной порцией и должен впоследствии все переработать и рассортировать. Мне нужно еще раз войти, чтобы выяснить детали, но я уже знаю, что искать.
— А что вы ищете? — спросила Афра. — Есть ли там что-то, способное помочь нам?
— Да. Это, по всей видимости, общая проблема — выживание при сильных перегрузках. Об этом можно узнать из внегалактической передачи, но все довольно сложно.
— И все же я не могу понять, — недоумевала Афра. Когда она чего-то не понимала, то обижалась, как ребенок. — Ведь не имеет смысла передавать программу, если вы знаете, что ответ придет лишь после вашей смерти. Три миллиона лет! К настоящему моменту умерла и сама цивилизация, и память о ней.
— Именно поэтому, — ответил Иво. — Ведь память не умирает, потому что каждый, кто примет программу, узнает о величии ушедшей цивилизации. Это все равно, что издать книгу, — пусть даже на свои деньги, тщеславия ради, — но если автору есть что сказать, люди прочтут ее, и она им понравится, они будут помнить об этом человеке долгие годы после его смерти.
— Или написать хорошую музыку, — подхватил Гротон. — Неважно, когда она была написана, важно то, насколько она заставляет слушателя сопереживать.
— Но ведь в нашем случае отсутствует обратная связь! — возразила Афра.
— Она здесь и не нужна. Не тот случай. Древние цивилизации заботились о далеком будущем. Они не заботились о величии в своем времени или своей звездной системе. Они знали себе цену. Но величие в веках, величие во вселенной — этого можно достичь, лишь передавая знания другим. Это доказывает, что они существовали не зря. Они оставили Вселенную богаче, чем приняли ее.
— Может и так, — задумчиво кивнула Афра.
— Нужно быть поэтом в душе, чтобы понять это, — сказал Иво. — Я не желал бы для себя лучшего памятника. Знание — что может быть лучше?
— Я, конечно, не поэт, — подхватил Гротон. — Но я понимаю это. Иногда мне бывает очень плохо, и я начинаю думать, что когда умру, никто, кроме моих близких, не вспомнит меня. Что я уйду без следа.
