В понедельник мы волохались с «БелАЗом». Мамонт еще тот, на нем двигатель тракторного типа. Подустали, но банный свой день соблюли — по понедельникам мы садимся бригадой и обсуждаем минувшую неделю. Взаимные упреки и разные намеки чтобы не копились.

Собрались мы в комнате отдыха. Ребята сидят смирноватые. Лишних три часа отмантулили, хотя я и был против, да Кочемойкин всех завлек.

— Мы сперва ударим, а в конце поправим, — начал я по заведенному обычаю. — Валерка, ты рессору к «газику» новую поставил… А и в старой можно листы заменить. Этак в стране никаких рессор не хватит.

— Спешили ведь, Фадеич.

Валерка, шинщик, парень высокий, тонкий и лохматый, да ухмыляется во весь свой гигантский рот.

— Эдик, между нами, слесарями, ты завтракаешь?

— Не успеваю, Фадеич.

— И в обед съел полсупа да кашу. Подохнуть хочешь?

— Фадеич, я для фигуры.

— Учти, не перестанешь поститься, начнем кормить тебя в складчину.

Эдик, автоэлектрик, копит на «Москвич», посему копейку бережет. Тоже парень видный, и лоб у него крутой и широкий, как бы эмалированный. И родители у него люди непростые. Готовили его в дипломаты, а вышел неплохой ремонтник. Одет с импортной иголочки, курит сигареты из черт-те каких пачек — тут он не экономит.

— Василий, клапана водителю Харину регулировал?

— Было дело.

— И пятерку за это хапнул?

— Не хапнул, а он сам дал.

— Это со своего-то, с трудяги?

— В карман сунул — на пиво, говорит.

— Где пятерка?

— По назначению.

Я достал пять рублей одной бумажкой, положил перед Василием:

— Завтра отдай.

Он схватил ее, как коршун цыплака, и бросил мне.

— Зря, Фадеич, давишь на психологию.

Обиделся. Значит, отдаст. Василий, моторист, тридцати лет, парень плотный и серьезный, да вот как ушла жена, загрустил. Ему как бы работать не для кого. Худо: на кой черт тогда бригада, коли пустое место жены заслонить не может?

— Николай, ты не надувайся, но не пойти ли тебе в школу?

— В какую школу?

— В вечернюю, в восьмой, скажем, класс…

— А чего?

— Тянешь ты бригаду по грамотности вниз.

— Фадеич, у тебя тоже семь классов.

— Меня-то в школу вряд ли примут из-за пенсионного возраста. А тебе всего тридцать восемь.

— Не выставляй меня на посмешище, Фадеич.

— А ты? Весь отдел кадров мрет со смеху над твоим заявлением. Пишешь, что ввиду, мол, кредитного отпуска жены…

От бригадного хохота рыбки в аквариуме чуть не задохлись. Надо сказать, что в комнате отдыха кроме рыбок есть цветы, пальмы, пара фонарей зеленых и столы с журналами и пешками. Рыбки-то что — Николай покраснел от натуги. Думаю, отбой нужен, а то Валерка уже вспоминает про медпункт, где Николай жаловался фельдшерице, что болит у него в перепонках.

— Потом мы, Коля, с тобой этот вопрос подработаем.

Николай, окрасчик, мелковатый и белобрысый, не

только мой тезка, но и мой землячок. Три деревни стояли на трех горах: Малое Дурашкино, просто Дурашкино и Большое Дурашкино. В Малом народ жил ничего себе, приемлемый. В просто Дурашкине собрались мужики работящие и дальнозоркие — два ученых из них вышло, инженера, зубной врач и один бригадир экспериментально-ремонтной бригады — это я про себя. Ну а в Большом Дурашкине, прости господи, дураков навалом получилось. Николай-то оттуда, из Большого.

— Матвеич, в выходные балдел?

— Чего там…

— Матвеич, ты помоложе меня всего на три года, посему не буду читать тебе стишки: кто водочку не пил, тот до пенсии дожил…

— В водке нету витамина, — ухмыльнулся Валерка во весь свой гигантский рот.

— И ты, Василий, тоже… Не купил небось на пятерку брынзы Эдику, а к ларьку поволокся.

— Я не ем брынзу, — сказал Эдик сердито.

— Ребята, вы же знаете, что я не словотреп. Могу и выпить, коли повод нужный. Но к трезвости призываю.

И я поведал им байку, мне мужик во дворе рассказал…

…Явился на работу забулдон с такого похмелья, что от его дыха вахтерша окосела. Идет это он по цеху, и на уме у него одно всем понятное. Глядь, приятель навстречу с банкой кондехает. Забулдон интересуется, что налито в банке-то. А спирт, мол, отвечает приятель, не хочешь ли хлебнуть? Забулдон банку-то хвать быстрее пули да и хлебнул досыта. Приятель банку вырвал, но поздненько. Свалился забулдон, и в больнице не откачали — помер. Какой-то там дихлоретан выпил. А приятеля судили за убийство по рассеянности. Зря, между прочим, поскольку он пошутил, как нормальный с нормальным. Короче, два человека из жизни выбыли — один временно, второй постоянно. Из-за водочки. Ну?

— Из-за дури, — сказал Кочемойкин.

— А дурь с бутылкой ходит в обнимку, — ответствовал я, зыркнув на Матвеича.

Плотник он крепкий, и вид у него дубленый. В свои годы другие авторемонтные специальности усвоил. Правда, хромает в буквальном смысле на правую ногу.

— Кочемойкин, а к тебе есть разговор длинный, но потом. Ну, теперь шуруйте камешки в мой огород.

— Работаем медленно. — Кочемойкин первым бросил.

— Мы с тобой поговорим, — уверил я.

— У меня того… в субботу день рождения, — сказал Матвеич, вроде бы сильно в этом сомневаясь.

— Придем! — Эдик хлопнул его по плечу.

— Умеренно отметим, — согласился и я.

— Аккумуляторы мы выбрасываем, а их бы перебрать, — дельно подметил Валерка.

— Фадеич, а заработки ты обещал повыше, — сказал Кочемойкин.

— Погоди, бригада еще мало существует. А вообще-то, ребята, дело не в заработках.

— В чем же? — залыбился Кочемойкин.

— Для Фадеича все дело в плане, — очнулся от дум Василий.

— И не в плане, — разъяснил я.

— В престиже, — подъелдыкнул Валерка.

— В почине, чтобы прославиться на всю страну. — И Эдик туда же.

— Бесплатных починов не бывает, — не согласился Матвеич.

— В буфете селедкой торгуют. — Тезка мой Николай не остался в стороне от разговора.

Подначили меня и глядят, чем буду крыть. Ну, думаю, тоже крючок закину:

— Все дело, ребята, в правильном притыке второй сущности к первой. Ну?

5

К своему дому теперь я подходил с какой-то пришибленностью. Укористые глаза жены, Генка молчащий…

В передней Мария чуть не придавила меня к стенке. Сама пунцовая, шепчет про какого-то гостя, который якобы сидит в комнате. Ну, я зачесал две волосинки на третью. И вошел.

Чай пила небольшая беленькая дамочка, которую я никогда не видел, но сразу узнал, поскольку чистая копия Весты-невесты.

— Коля, познакомься, это Лидия Аркадьевна…

Какие уж тут поскоки, коли родственниками

станем. Я протянул руку и поприветствовал ее по-свойски:

— Будем знакомы, сватья. Николай я, Фадеич.

Женщина она симпатичная, лет сорока пяти. Все

в ней мелкое — губки, носик, колечки белесых волосиков, — а вот глаза большущие, будто чужие, ей-богу, величиной с наручные часы, и серые с голубоватым подсветом.

— Давно бы пора познакомиться. — Она улыбнулась своими губками очень приятно.

— А коли пора, то давай, мать, полноценный обед, — предложил я Марии.

— Спасибо, Николай Фадеич, я сыта.

— Лидия Аркадьевна, все недомогания от недоедания.

— Это он шутит, — перевела Мария.

Гостья, а теперь наша сватья, глядит на меня проницательно — Марию, видать, она уже рассмотрела. Под этим ее взглядом налил я себе чаю.

— А Геннадий дома? — поинтересовалась она.

— Ушел, Лидия Аркадьевна. — Мария ответила поспешно, будто виновата в чем.

— Нет ни кота, ни кошечки, — уравновесил я спокойно.

— Какого… кота? — вроде бы не поняла она.

— Жених — это кот в мешке, а невеста — приблудная кошечка.

Гостья, то есть будущая сватья, глядит на меня с большим интересом, но чувствую, что слова мои проскользнули мимо.

— Коля, говори проще, — посоветовала Мария.

— Хочу этим сказать, Лидия Аркадьевна, что ни вы жениха, ни мы невесты толком не знаем.

— Николай Фадеич, лишь бы они друг друга знали.