– Ну, Василий, бери пулемет, харчи – и с Богом!

– Ты что, в Бога веришь? А я – так нет, комсомолец я.

– Да это так, вырвалось.

Чувствовалось, что уходить в ночь и под дождик Василию не хочется. Что с него возьмешь – пацан совсем еще. Ему бы с девками на околице деревни гулять. А тут темень, опасность – одному страшновато.

Васька поежился, встал, потоптался, закинул на плечо пулемет, в левую руку взял гимнастерку с консервами:

– Жду, командир. Не обмани, гляди.

– Если жив останусь. Ну, иди.

Василий ушел.

Я вздохнул. Увидимся ли мы еще? Проверил пистолет, сунул его в кобуру, не застегивая клапан, чтобы в случае крайней нужды выхватить быстрее. Но лучше бы этой нужды не возникло. Немцы – вояки сильные, решительные. На выстрел всей толпой выбегут и преследовать будут, пока не убьют.

Сердце гулко колотилось в груди. Я уже убил немца у мотоцикла. Но с нескольких шагов и из пистолета. А теперь предстояло топором – как разбойнику с большой дороги. Как-то не по себе было.

Я вышел из сарая, прошел несколько шагов, потом опустился на землю и пополз. Все равно мокрый и грязный.

Дополз до ближайшей избы и замер у хлипкого штакетника, обратившись в слух. Где часовой? Немцы – народ дисциплинированный, обязательно часового поставят. Вот только где он?

На улице под дождем матово лоснились бока бронированных машин. И – никакого движения.

Я пролежал не меньше получаса и уже стал подумывать: а не слишком ли я верю в немецкий порядок? Может, и часового-то нет? Есть! Есть часовой! Сам выдал себя. На короткое время зажегся фонарик с синим светофильтром – часовой поднес его к руке. Видимо, смотрел время на часах. Черт! Когда же у них смена? Ждать или потихоньку подобраться? Подожду. На часы поглядывают в последние минуты перед сменой караула – по себе знаю. И тянутся они, эти минуты, ох как долго.

Вскоре открылась дверь в избу, вырвался луч от фонаря. К часовому подошел сменщик, на ходу накидывая капюшон плаща поверх каски. Оба закурили, поговорили немного:

– Дас ист фильляйхьт айн вэтэр! (Ну и погода!)

– Ганц рихьтихь. Зер шадэ, – донеслось до меня. (Совершенно верно. Очень жаль.)

Я понял: погода наша им не нравится. Подождите, вас еще декабрь сорок первого под Москвой ждет!

Сменившийся с поста часовой ушел в избу. Новый часовой принялся расхаживать вдоль улицы – между забором и танком с бронемашиной.

Глаза мои уже хорошо адаптировались к темноте. Надо только выждать немного. Сейчас часовой еще бодр, через часок устанет топтаться и остановится.

Дождь моросил, не переставая, и на мне не было сухого места. И хоть было лето, я стал подмерзать.

По моим прикидкам, времени уже прошло достаточно.

Я стал медленно, ползком подбираться к тому месту, где стоял часовой. Немец чертыхнулся – наверное, ругал плохую погоду в России, – полез в карман, достал сигареты.

Я перехватил в руке топор поудобнее и подобрался поближе, готовясь к прыжку. Как только чиркнет спичкой или зажигалкой – самое время для нападения. Огонек на миг его ослепит.

Я поднялся на одно колено, как бегун перед стартом. Немец стоял ко мне спиной. Он чиркнул спичкой и сложил ладони вместе, прикрывая огонек от дождя. Как подброшенный пружиной, я вскочил и прыгнул вперед. Немец почуял своим нутром посторонний звук – даже голову начал поворачивать, когда я топором ударил через капюшон пониже каски – там, где должна быть шея. С противным чавкающим звуком лезвие перерубило позвонки и плоть. Часовой завалился набок.

Теперь нельзя терять ни секунды. Ногу – на каток, другую – на гусеницу, и я – на корме. Тьфу ты, черт! Забыл снять с часового фонарик. Это сейчас для меня самая нужная вещь.

В своей машине человеку подсветка, может, и не нужна – мышечная память сама подведет руку к нужному рычагу или тумблеру. А как мне искать кнопку запуска стартера, когда я в немецком танке не сидел, живьем его видел в Кубинке один раз, да и то мельком. В училище мы изучали танки вероятного противника – французский «леклерк», немецкий «леопард», американский «абрамс». Но то были современные танки. Кто тогда мог предполагать, что я с ним столкнусь в реальности, да еще ночью?

Потому пришлось спрыгнуть и отцепить с пуговицы плаща фонарь на кожаном ремешке. Я сунул его в карман джинсов, чтобы не звякнул о броню, и снова взобрался на корпус танка. Сразу – к башне.

Потянул одну из двух половинок бокового люка. Открылась.

Я посветил фонариком – пусто, никого, только на сиденьях шлемы экипажа лежат.

Осторожно я пролез внутрь, прикрыл створку люка, по-

вернул защелку. То же самое проделал со всеми остальными люками. Есть на танковых люках такие задвижки. Запер экипаж люки изнутри, и попробуй выкури его оттуда. Правда, есть одно «но»: у экипажей и танкоремонтных бригад есть специальные ключи – ну, как у проводников железнодорожных вагонов для дверей. Если подобьют танк и погибнет экипаж, ключом можно отпереть люк. По крайней мере, запершись, я не опасался, что кто-нибудь может внезапно открыть люк.

Теперь можно и осмотреться.

Изнутри броня танка покрыта слоем пробки, окрашенной в белый цвет. Неплохо придумано, хоть экипаж от синяков и шишек уберечь можно при движении по пересеченной местности.

Я плюхнулся на водительское сиденье. Довольно удобно. Так, оба рычага передо мной, три педали – фрикцион, тормоз и газ. Ну, с этим понятно. А где стартер? Панель приборов скудная, у каждого тумблера или манетки надписи. Знать бы немецкий – сразу разобрался бы.

Я нажал наудачу одну кнопку, другую – тишина. Подожди-ка, вон рычажок, бока отполированы пальцами до блеска. Попробовал я его придавить – не поддается. Повернул вправо. Ура! Взвыл стартер, двигатель завелся сразу. Понятное дело, «Майбах» о двенадцати цилиндрах – не полуторка. Выжал фрикцион, включил передачу. Мне было все равно какую. Танк и с первой тронется, и с четвертой. Ему безразлично – мощности с избытком. И надавил на газ.

Танк чуть на дыбы не поднялся. Передок подбросило, и он рванулся вперед. Я прикинул – наверняка экипаж уже выскочил из избы. Какими бы пьяными они ни были, не услышать рев танкового мотора рядом с избой было невозможно. Вот только сделать со мной они ничего не смогут – на бронеавтомобиле только пулемет.

Я начал нажимать кнопки, пытаясь включить фары. С четвертой попытки это удалось. Светили они скуповато, через узкие щели, да еще и с синим светофильтром. Я всмотрелся в водительский перископ. Ё-моё! Из деревни-то я выехал, да еду не к лесу, где меня Василий ждет, а совсем в другую сторону.

Я плавно потянул на себя правый рычаг, и танк послушно сделал правый поворот. Дотянул на себя рычаг еще, и он буквально крутанулся на гусенице. А теперь – вперед!

Вокруг броневичка бегали немцы. Увидев свой же танк,

который возвращался назад, они замахали руками. Ну прямо дети малые! Они что, думают, что я остановлюсь и верну им технику? Ой, извините, взял покататься – по ошибке.

Я с ходу ударил броневичок в борт, перевернул его на бок и погнал дальше. Ну, погнал – это я погорячился, но километров тридцать пять – сорок в час я точно ехал. А ведь как идет, подлец! Мягко, едва переваливаясь на неровностях дороги. Еще бы, по восемь ходовых катков на каждую мелкозвенчатую гусеницу. И двигатель – просто сказка. Работает ровно, без надрыва. А коробка? Передачи переключаются, как на спорткаре. Это не наш Т-34, где за рычаг переключателя передач одновременно хватались водитель и стрелок-радист, иначе было невозможно переключиться.

Вот и опушка леса. Василия не видать. Проеду еще немного. Я откинул люк – так хоть что-то видно, не то что через узкую щель.

Впереди забелело пятно. Никак, боец в нательной рубахе немцев своим видом пугает? Точно!

Я подъехал поближе и дернул оба рычага на себя. Танк немного клюнул носом и встал.

– Ты чего, сдурел – под гусеницы лезешь?

– Живой? И танк угнал?

– Полезай в танк.

Я отпер боковой люк. Василий сначала забросил гимнастерку с консервами, потом попытался закинуть ручной пулемет.