Замечательное правило, когда есть возможность вычислить противника. Тогда никаких проблем в принципе не существует. Но это явление из прошлого нагрянуло довольно неожиданно и так же быстро испарилось в никуда, оставив после себя неприятный осадок и богатую пищу для размышлений. Снова и снова Томас в деталях вспоминал то, что услышал минувшей ночью в гараже, стоя за одной из широких колонн. Хорошо, что он не смог вовремя оттуда выбраться и вынужден был просто затаиться в темноте, иначе до сих пор пребывал бы в счастливом неведении относительно своего новоиспечённого «кровного врага». Не было печали, что называется…

«Противника надо знать в лицо»…

А ведь Харден его толком и не разглядел впотьмах, да и потом, кто бы дал ему подобную возможность, когда творился такой дурдом? В тот момент он думал только о том, как бы поскорее убраться из гаража восвояси, зато сейчас ничто не мешало Томасу мысленно вернуться обратно к машине, в которой так и остались лежать деньги. ЕГО деньги, заработанные честным трудом. Если бы не этот неугомонный Бодро со своей слегка шизанутой компанией идейных переростков, всё получилось бы как надо. Но они – ещё полбеды, с ними он уже имел дело и знал, чего от них ожидать, а вот этот парень… Этот парень Хардена здорово тревожил. Именно тем, что был тёмной лошадкой, к которой сложно подобраться. И ведь он определённо был опасен, судя по тому диалогу, что слышал Томас в гараже.

ГРЕЙДИ… Так постоянно называл его Бодро. У Хардена это имя не вызвало никаких особенных ассоциаций в голове, однако дальнейший рассказ парня оживил постепенно в памяти уже, казалось бы, давно забытую картинку. Нет, что уж там говорить, он прекрасно понял, о каких родителях идёт речь. В его бурной, богатой на события жизни была только одна такая история, когда он позволил своим эмоциям одержать верх над трезвым рассудком и убил людей лишь потому что ему этого ХОТЕЛОСЬ. Чисто психологически. Тогда он впервые сорвался и пошёл на поводу у собственных страстей, что раньше было ему не свойственно. Отец бы тоже расценил это как проявление слабости.

«Никогда не подчиняйся женщинам. – Часто внушал он своему подросшему сыну. – Ты мужчина, и это мир создан для тебя, так же как и женщины. Пользуйся ими, повелевай, будь выше этих лживых тварей, которые все как одна насквозь порочны»…

А Томас и не думал считать женщин чем-то священным и прекрасным. Перед глазами изо дня в день маячила ссутулившаяся серая мышь, которую он звал матерью. Тихое, безропотное создание, боготворившее своего мужа-офицера, молча сносившее его оскорбления и побои. Томасу не было её жалко, он презирал слабых людей и поэтому сам всегда стремился быть лучшим и сильным: прекрасно учился, занимался спортом и стрельбой. Всё, за что бы он ни брался, выходило у него легко, без напряга, словно играючи. Девушки находили его весьма обаятельным и он, даже не будучи красавцем, всегда пользовался у них успехом. Иначе и быть не могло – чего еще можно ожидать от этих сучек? Любая из них мечтала найти себе хозяина побогаче, и каждая стремилась продать себя подороже. Неужели кто-то из них всерьез рассчитывал вызвать его интерес? Разве что в качестве средства для выброса гормонов…

Разумеется, и та трепетная святоша ничем не отличалась от остальных. Просто у неё хватало лицемерия скрывать свои грязные инстинкты под маской чистоты и благодетели, а это раздражало сильнее, чем неприкрытая похоть. Сейчас Томас вспомнил её нежное тонкое лицо, тёмные волосы, густыми волнами рассыпанные по плечам, изящную фигурку в лёгком светло-голубом платье – так явственно, что его даже передёрнуло от накатившего возбуждения. Только этого ещё не хватало. Двадцать лет прошло, а он всё ещё не может думать о ней равнодушно. Чем-то она серьёзно его тогда зацепила…Своей чрезмерной правильностью что ли? Она словно не видела его многозначительных взглядов, и его обворожительная улыбка, которая свела с ума многих, не производила на неё никакого впечатления. Всё это, конечно, было искусной игрой с целью довести его до высшей точки кипения. Томас ничуть не сомневался, что за этим показным равнодушием скрывается тщательно завуалированная страсть. Иначе и быть не могло: что мог дать молодой, красивой женщине муж, повёрнутый на служении Богу? Удивительно, как у него вообще получилось ребёнка заделать… Да и потом, где гарантия, что жена его не нагуляла от кого-то более расторопного? Тем более что мальчишка был полной копией своей матери…

Да, действительно, его звали Грейди. Сейчас Харден вспомнил это совершенно точно. Маленький недоносок всегда мешался у него под ногами, будто нарочно не давая им с Фэй оставаться наедине. Томас всеми силами пытался расположить его к себе, однако мальчишка упорно не шёл на контакт, при каждой встрече молчал как глухонемой и пристально изучал гостя пронзительными светлыми глазами.

- Чего он так на меня смотрит? – Интересовался Харден у Фэй. – Разве я сделал ему что-то плохое?

- Тебе так кажется. – Смеялась она. – Грейди много слышал об американцах, ему просто интересно. Ну и ещё, он стесняется, наверное, потому что не привык.

По большому счёту, Томасу было плевать на все эти тонкости и детали. Он наведывался в эту богом забытую деревню чаще, чем того требовала служба – только ради возможности лишний раз увидеть ЕЁ. Была ли это любовь? Вряд ли… Харден глубоко отрицал это идиотское понятие – оно было уделом слабаков. Пожалуй, в Фэй его цепляла именно эта вот недосягаемость, когда кажется – протяни руку и бери, но нет…Близко, а не достанешь…А ведь Томас не привык проигрывать женщинам. Может быть, в своём стремлении самоутвердиться он слишком переборщил, но сколько же было можно наблюдать, как Фэй строит из себя Деву Марию? Дразнит его своей волнующей походкой, манит ласковым голосом…Словно нарочно… Глядя на неё Харден испытывал почти животный голод, сдерживать который с каждым днём становилось всё труднее. В тот памятный день он сорвался, потому что поблизости наконец-то не оказалось ни души. Можно было не разводить церемонии, а, пользуясь удачным моментом, действовать откровенно. Однако Фэй продолжала играть в гостеприимную хозяйку: поила его зелёным чаем, предлагала попробовать свежеиспечённых лепёшек… В то время как ОН хотел только одного…

Томас и сейчас считал, что эта недотрога была сама во всём виновата. Не надо было будить в нём зверя. Ни одна стерва никогда в жизни не смела бить его по лицу в ответ на поцелуй – пусть даже такой грубый, по-настоящему мужской. Наверное, святой отец Гарольд вёл себя с супругой несколько иначе, потому что стремительный напор Хардена напугал и обескуражил её до глубины души.

… - Том, ты что?!

Неужели она действительно до последнего момента так и не поняла, для чего он ходит к ним в гости?

- Фэй, может хватит уже валять дурака? Мы оба взрослые люди, сколько можно делать вид, что мы просто друзья?

- Ты что, с ума сошёл? Как ты так можешь?.. Разве я когда-нибудь давала тебе повод?

Харден не стал объяснять ей, что вся она сама по себе, с ног до головы, является отличным поводом. Ему вообще тогда было не до рассуждений и высокопарных речей о нравственности, Фэй была предельно близко, он чувствовал её горячее дыхание возле своего лица и терял последние остатки самообладания. А когда она влепила ему пощёчину, он просто сорвался и ещё сильнее вцепился ей в плечи, пытаясь повалить на стол. Ах, как отчаянно она при этом сопротивлялась!

- Отпусти, Том! Немедленно отпусти!!!

- Перестань, ты же этого хочешь… Ну признайся же, что хочешь, Фэй, с первого дня нашего знакомства…

- Прекрати!

- Расслабься, твой святоша мне в подмётки не годится, сейчас сама в этом убедишься…

За эти слова он получил вторую яростную пощёчину.

- Пусти!!! Сюда может Грейди зайти! Ничтожество!!! Как же ты мне противен!

Зря она это сказала. Очень зря… Этот удар был куда более ощутимее, чем пощёчины, он мгновенно охладил пыл Томаса и заставил выпустить из захвата свою трепыхающуюся жертву. Фэй отпрянула от него как от чумы и в её глазах, блестевших злыми слезами, Харден действительно увидел бездну отвращения.