* * *
На другой день в кафе я еще не успела опуститься в кресло, как Четверг нетерпеливо забарабанил пальцем по краю мраморного столика.
– Вы нашли его? Принесли?
– Да, он в моей сумке.
Его напряжение как рукой сняло. Лицо расслабилось, палец замер на столешнице вместе со всей ладонью, и старик облегченно откинулся на спинку бархатного кресла.
– Превосходно! Покажите его, пожалуйста.
Ему явно стало лучше, а вот мне наоборот. С напускным спокойствием я вытащила из сумочки измятый лист бумаги.
Перед выходом из дому я намеренно смяла рисунок в надежде, что это поможет одурачить старика. Если он не станет слишком придирчиво вглядываться, это меня спасет. А может, и не спасет. Шансов было немного, но на что еще оставалось надеяться?
Наблюдая за тем, как он бережно разглаживает листок на столе и сосредоточенно изучает рисунок, я поняла, что подделка может быть разоблачена в любой момент, и тогда все полетит в тартарары. Сняв пальто, я проскользнула в кабинку.
Он поднял взгляд от бумаги.
– Вы можете петь, если есть такое желание. Дайте мне еще минуту.
Я всегда любила «Бремен», но присутствие этого человека превратило кафе в неприятное, опасное место, и сейчас я желала лишь одного: как можно скорее покончить со сделкой и уйти отсюда. Даже вид герра Риттера, читавшего газету за стойкой, вызывал у меня безотчетную тревогу. Как могла жизнь идти своим нормальным чередом, если воздух здесь был пропитан зловещей магией – густой и плотной, как сигарный дым?
– А у вас хорошая память.
– Вы о чем?
Он извлек из нагрудного кармана сложенный листок бумаги, развернул его и показал мой первоначальный рисунок девочки под деревом.
– Значит, он все время был у вас!
Старик кивнул.
– Мы оба пошли на обман. Я попросил вас принести рисунок, хотя он уже был у меня, а вы попытались выдать копию за оригинал. Вопрос: кто из нас жульничал больше?
– Но я не могла его найти по вашей же вине! Зачем вы это сделали?
– Потому что мы хотели выяснить, насколько хорошо вы запоминаете подробности. Это очень важно.
– А что с моим сыном? Он будет в порядке?
– Это я вам гарантирую. Я могу показать вам снимки его будущего, но, думаю, лучше ограничиться заверением в том, что он будет счастлив и вполне доволен своей жизнью. Благодаря тому, что вы сделали для него вот здесь. – Он указал на мой второй рисунок. – Хотите увидеть снимки?
Искушение было велико, но я нашла в себе силы отказаться.
– Только скажите мне, станет ли он пилотом?
Четверг скрестил руки на груди.
– Он станет командиром экипажа «Конкорда», летающего по маршруту Париж – Каракас. Однажды самолет будет захвачен террористами, но ваш сын Адам, проявив находчивость и отвагу, практически в одиночку спасет самолет и пассажиров. Настоящий подвиг. Его фото появится на обложке журнала «Тайм», статья будет озаглавлена: «Есть еще герои в этом мире».
– Мой сын?
– Ваш сын. И все благодаря вот этому. – Он помахал рисунком.
– А как насчет нашего с Вилли развода?
– Вы действительно хотите это знать?
– Да, хочу.
Он вынул из кармана еще один сложенный листок, а также огрызок карандаша.
– Нарисуйте грушу.
– Грушу?
– Да. Нарисуйте грушу, а потом я отвечу на ваш вопрос.
Взяв карандаш, я расправила бумагу на столешнице.
– Я уже ничего не понимаю, господин Четверг.
Итак, груша. Утолщенный низ и сужение кверху. Черенок. Немного штриховки, чтобы оттенить рисунок и придать ему объем. Готово.
Я протянула листок старику, который лишь мельком взглянул на него, прежде чем сложить и спрятать в другой карман.
– Развод будет по вашей инициативе, фрау Беккер. Вы уйдете от мужа, а не он от вас, чего вы сейчас боитесь.
– Почему я это сделаю?
– Потому что вы предпочтете ему Фрэнка Элкина.
Думаю, выйди я в свое время за Фрэнка Элкина, все в моей жизни было бы хорошо. Несомненно, я его любила. Однако он, помимо любви ко мне, питал страсть к парашютному спорту. И однажды во время прыжка он дернул вытяжное кольцо, но парашют не раскрылся. Как давно это было – двадцать лет назад? Двадцать четыре?
– Но Фрэнк Элкин погиб.
– В другой версии будущего он жив. Вы можете изменить и это.
* * *
Квартира была пуста, когда я вернулась туда с Четвергом. Он сказал, что обеспечит отсутствие других членов семьи, пока не будет сделано то, ради чего мы пришли.
В спальне я достала свой альбом из ящика стола рядом с кроватью. Такая знакомая красно-серая обложка. Я хорошо помню тот день, когда его покупала, расплатившись новенькими, недавно отчеканенными монетами. И каждая монетка, которую я вручала продавщице, блестела так ярко, словно была сделана из настоящего золота или серебра. В ту пору я была достаточно романтичной, чтобы счесть это хорошим предзнаменованием.
В гостиной я протянула альбом Четвергу, который взял его без комментариев.
– Присядьте.
– А что будет с моими детьми после развода?
– Если пожелаете, суд передаст их вам. Вы сможете доказать, что ваш муж – хронический алкоголик и не способен позаботиться о детях.
– Но Вилли совсем не пьет!
– Это вы тоже в силах изменить.
– Как? Каким образом я могу совершить все эти изменения? Вы повторяете это в который раз, но не говорите, что за этим кроется.
Он бегло пролистал альбом, не задержавшись ни на одной странице, а затем перевел взгляд на меня.
– В этом альбоме есть несколько правдивых изображений Бога, фрау Беккер. Я сейчас не могу вам на них указать, но они там есть, это точно. Немногие люди обладают таким даром. Кто-то способен изобразить Бога посредством слов, другие создают Его образ в музыке. Я говорю не о сочинителях вроде Толстого или Бетховена. Они всего-навсего великие художники. А вам дано улавливать горечь мелких подробностей, по вашему же собственному выражению. Именно это приближает вас к Богу… Если вы не против, я буду изредка навещать вас в дальнейшем и просить что-нибудь нарисовать. Как сегодня грушу. И еще я попрошу вас сделать копии некоторых рисунков из этого альбома. В нем немало поразительных творений, могу заявить это с уверенностью. Есть как минимум три очень разных и очень значимых изображения Бога. И кое-что еще. Вам нужен этот альбом, а нам нужны вы – к сожалению, большего я сейчас сказать не могу. Даже если бы я показал вам, какие именно из ваших работ… божественны, вы все равно не поняли бы, о чем идет речь… Вы можете делать то, на что не способны мы, – и наоборот. Для нас не проблема вернуть Фрэнка Элкина в мир живых. Или спасти вашего сына. Но мы не можем делать это. – Он поднял альбом, держа его обеими руками. – Вот почему мы нуждаемся в вас.
– А если я откажусь?
– Мы сдержим свое слово. Ваш сын станет пилотом, как и было обещано, но самих вас будет все глубже затягивать болото пресной обыденности, пока вы однажды не осознаете еще явственнее, чем сейчас, что уже много лет задыхаетесь в окружающей вас пустоте.
– А если я отдам вам альбом и буду рисовать то, что вы скажете?
– Вы получите Фрэнка Элкина и еще многое другое, что только пожелаете.
– Так вы что, посланец небес?
Впервые за все время знакомства Четверг улыбнулся.
– Не могу сказать наверняка, поскольку и сам не знаю. Собственно, из-за этого нам и нужны ваши рисунки, фрау Беккер. Потому что сам Бог сейчас уже мало что знает и помнит. У Него что-то вроде прогрессирующей амнезии – или, говоря проще, Он стал очень забывчивым. И единственный способ оживить Его память – это показать Ему картинки вроде вашей, на которых изображен Он сам. Или же исполнить божественную музыку, прочесть отрывки из некоторых книг… Только тогда Он вспоминает и говорит то, что нам так нужно знать. Мы записываем все Его слова, но периоды прояснений случаются все реже. С течением времени Его сознание угасает… Печальнее всего то, что Он начал безвозвратно забывать подробности. А забытые Им вещи меняются или просто перестают существовать. Пока что это относительные мелочи: исчезают отдельные запахи, кто-то не покачает на руках ребенка, кто-то несправедливо лишится свободы. Иные из нас, служащих Господу, очень страдают от незнания своего прошлого и не уверены в правильности своих нынешних действий. Лишь одно мы знаем точно: Его состояние ухудшается, и нам надо спешить. Глядя на ваши рисунки, Он всякий раз что-то вспоминает, а порой ненадолго вновь становится таким, каким был прежде. И в эти минуты с ним можно полноценно общаться. Но без ваших и им подобных работ – то есть когда мы не можем показать Богу изображения Его самого и чего-нибудь Им сотворенного или же прочесть вслух сказанные Им когда-то слова – Он превращается в обычного дряхлого старца, теряющего остатки памяти. А с окончательной потерей Его памяти придет конец и всему сущему в этом мире.