Потом пошёл слух о том, что экспедиция против Англии – дело решённое, только на сей раз главный удар будет направлен не на Лондон и не на Ирландию, а на Египет и Сирию, богатейшие английские колонии. Официальным приказом Директории Бонапарт был назначен главнокомандующим армией, которая должна была воплотить эти фантастические прожекты в жизнь.
Я редко виделась с Талейраном. Служба министра и дипломатическое ведомство отнимали у него очень много времени, кроме того, бывший прелат принимал участие решительно во всех интригах, какие только можно вообразить. Он поистине был вездесущ, за всем следил и всё успевал. Таких посетителей, как я, у него было много. Но мы всё же встречались иногда – чаще в Люксембургском саду, где он прогуливался после обеда; и у меня складывалось впечатление, что он встречается со мной не без личного удовольствия.
– Неужели все эти слухи о Египте – правда? – спросила я как–то. – Неужели Директория действительно одобрила эту безумную авантюру?
Мы медленно шли по посыпанной песком дорожке, Талейран прихрамывал и опирался на трость. Погода была чудесная: солнце, весна, первые золотистые крокусы на обочине…
–– Вы выпытываете у меня дипломатические секреты, сударыня, – ответил Талейран задумчиво, и мне показалось, что его рот чуть дрогнул в лёгкой улыбке.
–– Я слышала что вы горячо поддерживаете Бонапарта. Неужели ваши убеждения не противоречат его намерениям?
–– Вряд ли можно говорить о каких-то моих убеждениях. Вы же знаете, любезная госпожа дю Шатлэ, что я человек без убеждений. Я карьерист.
–– Я имела ввиду, что убеждение ваше – это скептицизм. Кроме того, рискну предположить, что вы искренне любите Францию и желаете ей добра.
–– Добра да еще порядка, – подхватил Талейран. – И выгоды. Знаете, милочка, ведь если эта безумная, как вы говорите, авантюра удастся, мы будем иметь немало выгоды. Извольте взвесить: покорение Красного моря, подрыв всемирного господства Англии, подрыв Оттоманской Порты, выход в Индию, причём сухопутный выход…
–– Не понимаю, – сказала я честно. – Ведь это сказка. Какой выход в Индию? Мы живём не во времена Александра Македонского. Как может двадцатипятимиллионая Франция завоевать шестисотмиллионный Восток?
–– Верно, – подтвердил Талейран. – Это трудная задача. Но кто знает? Военный гений Бонапарта легендарен. Кроме того, мне хочется, чтобы генерал знал, что я его поддерживаю. А ему хочется воевать, а не сидеть в Париже. Экспедиция против Египта – это совпадение наших интересов.
–– Да почему же ему хочется воевать?
–– Потому что для него бездеятельность – это лишь закрепление нынешнего положения, а нынешнего положения недостаточно, чтобы достичь большего. Египетская авантюра, чем бы она ни закончилась и как бы бесполезна для Франции ни была, несомненно, будет выгодна для генерала. Она даст ему скоротать время и позволит создать видимость лихорадочной деятельности на благо отечества.
Я встревожилась.
–– А зачем ему нужно время? Чего он хочет? Почему вы так желаете быть его другом?
–– «Друг» – фи, что за слово! Я лишь союзник… Не знаю, сударыня, чего хочет Бонапарт. Хочет он многого. А в остальном – поживём, увидим…
–– Значит, будет война?
–– Бонапарт хочет воевать, я хочу войны, потому что этого хочет он, Директория хочет услать генерала подальше – все интересы сходятся на этом. Значит, моя милая, будет война.
Он мягко сжал мою руку.
–– Ну а что касается вашего дела… Думаю, через три недели всё утроится. Деньги у вас собраны?
–– Да, сударь.
–– Значит, можно считать, что вы готовы к разговору с гражданином директором.
2
В день вербного воскресенья, в «цветущую Пасху», в городе царило оживление. Несмотря на то, что многие церкви после переворота 18 фрюктидора были отобраны у верующих и вновь превращены в храмы Земледелия, Согласия, Признательности, парижане толпами заполнили все молельные места, какие только оставались. Как и прежде, при Старом режиме, Париж пестрел веточками розмарина, лавра, пальмовыми ветвями. Не было разве что церковных процессий. Да и город всё ещё выглядел куда беднее, чем лет пятнадцать назад.
Мы с Авророй в церковь не ездили, потому что служба там велась присягнувшими священниками, но в остальном праздновали так же, как и все прочие. В Булонском лесу мы встретили Валентину Брюман и, поговорив немного, все вместе поехали на бывшую улицу Шантерен, переименованную нынче в улицу Победы, – там жила гражданка Бонапарт.
У неё были гости. Мы, не заходя в салон, ограничились кратким разговором в небольшой гостиной. Я с сожалением сообщила, что не смогу быть у Жозефины в среду вечером, – как раз на это время у меня назначена встреча с Баррасом. Гражданка Бонапарт понимающе кивнула. Она, кстати, была единственной, кто мог бы сказать, что догадывается о целях моего пребывания в Париже. Способности к предательству в ней не было, и я, зная, что сердце у неё хотя и ветреное, но доброе, слегка приоткрыла перед ней свою тайну. В конце концов, она же пару лет назад была любовницей Барраса и, возможно, могла бы помочь. Ну, например, намекнув ему обо мне.
–– Надеюсь, вам повезёт, – сказала она.
Я отдала ей выкройки, полученные мною от синьоры Раньери из Флоренции. Жозефина засияла.
–– Ах, как хорошо! – воскликнула она. – Как хорошо, что вы не забыли! Я в долгу перед вами.
–– Бог с вами! Какой долг? Мы вместе сидели в тюрьме, вместе ждали казни, мы вместе спаслись, наши дети дружили между собой… Мы же почти родственниками стали тогда.
–– Да, – протянула Жозефина задумчиво. – Тогда я была уверена, что вы станете супругой господина Клавьера.
Я сочла, что говорить об этом неуместно, и уклончиво ответила:
–– Ну, вы же знаете, что всё, что ни делается – к лучшему.
Когда мы, уже распрощавшись, спустились в вестибюль, я обнаружила, что забыла наверху свой веер.
– Я схожу за ним, – сказала Аврора.
– Нет-нет, дорогая. Ты не найдёшь его. Я сама не знаю, где его оставила.
–– Может, позвать лакея?
–– Слишком долго… Я сама схожу.
Слегка подобрав подол, я снова стала подниматься по ступенькам, но не прошла и половины лестницы, когда увидела на верхней , начищенной до блеска площадке женщину.
Она была в очень просторном платье, скрывающем округлившуюся фигуру. Я сразу узнала Флору де Кризанж, ныне Флору Клавьер, и, хотя мы встречались с ней лицом к лицу в этом году впервые и эта встреча была неожиданна для меня, я находила, что не должна бледнеть, волноваться или, чего доброго, изменять свои намерения и не идти за веером. Ни один мускул не дрогнул у меня на лице. Я продолжала подниматься. Флора, напротив, словно застыла на верхней площадке, глядя на меня.
Наступил момент, когда мы поравнялись, и я посмотрела ей в глаза. Она дурно выглядела. Лицо, отекшее, даже слегка распухшее, свидетельствовало, что она плохо переносит свое состояние. Она вообще сильно располнела. И постарела. Да что там говорить – она выглядела просто немолодой уже женщиной! Красота, которая когда-то так подавляла меня, пропала. «Нет, – подумала я, усмехаясь в душе, – когда мы встречались на Корсике, она выглядела лучше. Вряд ли Клавьеру нравится сейчас её вид… Она куда старше его, а по виду так просто в матери годится».
Я взглянула на неё как можно более пренебрежительно, с мстительным высокомерием женщины, которая сознаёт, что намного красивее, и была удовлетворена, когда увидела, что лицо мадам Флоры почти позеленело, а русалочьи голубые глаза сузились. Я была готова пройти мимо, но она, вдруг резко повернувшись, так схватила меня за руку и с такой неожиданной силой рванула к себе, принуждая вернуться, что я вскрикнула от возмущения.
–– Что вам угодно?
–– Видимо, вас недостаточно проучили, белокурая дама?
Она спросила с хорошо знакомой мне интонацией: ласково, почти любезно, не повышая голоса, словом, хорошо маскируя свои истинные чувства. Пожалуй, со стороны мы могли показаться двумя мирно беседующими подругами.
