Так, в конце концов негативный отбор элиты в обществе превращается в негативный отбор господствующих переживаний и свойств, совершаемый в душе индивида. Действующее в каждом обществе стремление к вытеснению подавляет при негативном отборе достигнутую в медленном культурном процессе сублимацию.

Встает вопрос об отношении элит к «публике». Для пояснения этого надо остановиться на процессе образования публики. Элиты не обращаются непосредственно к широким массам. Между элитой и широкими массами находятся социальные структуры, которые, правда, неустойчивы, но, тем не менее, обладают известной внутренней расчлененностью и постоянством; их функция — опосредствовать отношение между элитой и массами. И здесь можно показать, что переход от либерального псевдодемократического общества меньшинства к массовому обществу разрушает постоянство этого образования, именуемого публикой, и усиливает значение флюидных масс.

В области литературы и театра это проявляется в том, что автор уже не может, как раньше, завоевав любовь публики, рассчитывать на то, что она, по крайней мере на протяжении одного поколения, сохранит к нему интерес. В массовом обществе место постоянного общества, составленного из сословий или из подобных сословиям слоев, занимает реально интегрирующаяся публика, которая в типичных случаях собирается лишь для одной постановки и для которой играет не постоянная труппа, а труппа, также собиравшаяся лишь для этого представления. Такая непостоянная, меняющаяся публика может быть привлечена только посредством все новых сенсаций. Следствием такой ситуации оказывается для авторов то, что успех все чаще выпадает только на премьеры; ведь при второй и третьей постановках пьесы того же автора уже нельзя рассчитывать на публику как гарантированное единство.

Там, где органическое, исторически сложившееся единство публики уничтожено, авторы и элиты обращаются непосредственно к широким массам; тем самым они в большей степени подчиняются законам массовой психологии, чем в тех случаях, когда в качестве регулятора отношения между элитой и массой действует такой достаточно открытый организм, как публика. На последней стадии либерального массового общества эту беду пытаются предотвратить новым насильственным решением, феноменом организованной публики. Рабочий театр ставит спектакли для профсоюзов или иных организаций. Тем самым в пограничной ситуации либерального массового общества появляется решение, которое, вероятно, найдет себе применение и в регулируемом плановом обществе. В будущем возникнет, вероятно, стремление заменить органическую публику и публику атомизированную искусственно организованной публикой в качестве третьей ступени развития.

Показанный здесь на примере театральной жизни феномен образования публики можно наблюдать и в других областях общественной жизни, например, в сфере политики. И здесь на стадии демократии меньшинства между широкими массами и элитой существовали структуры типа публики, например, более или менее постоянная поддержка избирателей и находящиеся под влиянием прессы партии.

На стадии расширения демократии и превращения ее в массовую демократию роль тех, кто раньше не участвовал в выборах, и еще не подвергшегося влиянию молодого поколения становится значительно более решающей, чем опора на охарактеризованные выше образования типа публики, более или менее подвергшиеся влиянию политических структур. Поэтому в обществе либеральной массовой демократии, партии стремящиеся к ключевой роли, прежде всего обращаются к этим еще не организованным массам и стараются, опираясь на законы социальной психологии, воздействовать на них посредством иррациональных средств. Однако и здесь, как и в случае с театральной публикой, диктатура, как только она достигает господства, сразу же преображает существовавшую ранее интеграцию добровольных сторонников в организованную партию.

Дальнейшая проблема, суть которой сводится к выяснению того, как элитарные группы встроены в общество, связана с их положением в обществе, с их отношением к социальным слоям.

Для судьбы элитарных групп, а потому и для господствующей в обществе духовности, не безразлично, составляют ли носители культуры часть хорошего общества, зависят ли они от отдельных меценатов, от свободно интегрирующейся публики или от организаций. Первое следствие современной демократизации образования — это пролетаризация интеллигенции. На рынке труда интеллигенции появляется больше людей, чем нужно обществу для выполнения его интеллектуальных функций.

Подлинное значение этого переизбытка состоит не только в обесценении духовных профессий, но и в обесценении в общественном мнении самого духа. Неинтеллигентный человек полагает, что дух всегда ценят лишь ради него самого. Между тем существует социологический закон, согласно которому социальная ценность духа зависит от социальной значимости его творцов и носителей. Чтобы дух как таковой получил в качестве ценности общее признание, потребовалось не только длительное развитие; решающее значение в этом процессе всегда имело социальное положение его творцов.

Аристократия духа лишь медленно завоевывала свои позиции рядом со слоем военной знати, аристократией по крови. Из истории нам известны забавные примеры, когда ценность университетского преподавателя определялась тем, сколько аристократических юношей сидит у его ног. Из истории Греции мы знаем, что изобразительное искусство долгое время ценилось меньше потому, что вначале художники происходили из сословия рабов. Напротив, для общественного развития духа было чрезвычайно существенно, что абсолютным властителям княжеств внезапно понадобились образованные должностные лица, в результате чего понизилась ценность придворной теологии и ряда других наук и повысилась значимость юридического образования.

В настоящее время мы являемся свидетелями обратного движения. Превышение предложения над спросом снижает ценность интеллектуалов и самого духа. То обстоятельство, что в предшествующий период развития демократического общества подобного превышения предложения над спросом в этой области не происходило, связано с тем, что эта стадия была демократией меньшинства. В культурный слой общества, наряду с аристократическими семьями, проникало путем отбора такое количество представителей имущих слоев, что имущество и образованность стали составлять замкнутое единство. Тем самым интеллигенция стала частью «хорошего общества». Можно, правда, сказать, что в восемнадцатом веке ученые были преимущественно выходцами из низших слоев, но путь их был тернист, и покорность господствующим слоям гарантировалась зависимостью от них.

Переход в наши дни от буржуазной демократии обеспеченных слоев к массовой демократии, в которой культура уже не принадлежит только немногим, имел сначала благоприятные последствия. Слишком тесно связанная с «хорошим обществом» интеллигенция придавала образованию в значительной степени сословный и престижный характер. Освобождение интеллигенции от «хорошего общества» и превращение ее в пребывающую некоторым образом между социальными слоями, делегирующуюся из всех классов духовность привело на первых порах к удивительному расцвету свободной духовной жизни.

Образованность в лице интеллигенции царской России, а также в большей или меньшей степени всей Европы была общечеловеческим достоянием в лучшем смысле этого слова, в значительной мере независимым от сословных предрассудков, которые раньше всегда примешивались к образованности. Негативную направленность этот все более широкий отбор получил тогда, когда вместе с ростом предложения и сами слои, из которых производился отбор, становились все менее благоприятной почвой для культурного созидания.

Наименее подходящими для духовной жизни совсем не обязательно являются беднейшие слои, ими могут быть и те, положение которых в современном производственном процессе безнадежно; поэтому возникающие в этих кругах импульсы часто создают типы, ограниченные по своей человеческой сущности. Если в обществе, которое может предоставить социальным слоям весьма различные жизненный уровень и досуг и соответственно обеспечить различное духовное и душевное развитие, если в таком обществе доступ в сферу духовного лидерства будет открыт все большему числу людей, то средняя ментальность обойденных судьбой групп неизбежно получит репрезентативное значение.