9. Было и еще обстоятельство, которое расположило Андроника к такой жестокости. Он видел, что все дела его идут дурно, что сицилийцы скоро наступят ему на голову и сдавят его, как стоглавого Тифона, а граждане жаждут его смерти и погибель его считают Божиим благодеянием и избавлением от зол. Вместе с тем он полагал, что и Бог оставил его за те многоразличные казни, которым он подверг вельмож, хотя и утверждал, что принадлежит ко двору Христову, и был одинаковой природы с теми, кого истреблял. Все это побудило его обратиться к нечистым демонам и через служение им узнать будущее, подобно тому как некогда и Саул обратился наконец к волшебницам, которых прежде гнал ради умилостивления Бога. А так как искусство гадать и предсказывать будущее по внутренностям жертвен-{426}ных животных много лет уже назад пропало и совершенно уничтожилось, а равно и суеверие авгуров, точно так же, как толкование снов и предзнаменований, давно уже отлетело от римских пределов, и остались только обманщики, гадающие по тазам и лоханям, да люди, которые, наблюдая за положением звезд, столько же обманывают, сколько и обманываются; то Андроник, оставив на этот раз астрологию, как вещь довольно обыкновенную, и которая не так ясно указывает на то, что будет, всецело предался тем, которые предсказывают будущее по мутной воде, как будто бы видят в ней какие-то солнечные лучи, представляющие образы будущих вещей. Впрочем, сам он отказался присутствовать при этих гаданиях, опасаясь, как думаю, болтливой молвы, которая видит и то, что совершается втайне, и всем об этом разглашает. Это грязное дело он поручил Агиохристофориту Стефану, о котором мы уже не раз упоминали. Стефан обращается к Сифу, который с молодых лет занимался подобными делами и за то, как мы уже сказали, был ослеплен по повелению царя Мануила. При его посредстве, он известным способом, о котором мне неприятно ни знать, ни говорить и о котором любопытные могут узнать от других, предлагает вопрос, кто будет царствовать по смерти Андроника или кто похитит у него власть. Злой дух отвечает или, лучше, едва заметно, как на воде, и притом мутной, начертывает не целое имя, а несколько букв, по которым можно догадываться {427} об имени Исаак, именно: сначала показывает сигму в виде полулуны, а потом присоединяет к ней иоту, чтобы сделать через то прорицание неясным и только как бы очерком будущего. Или, лучше сказать, чего вполне не знал этот ночной, крайне лукавый демон, то он затемнял неясностью, чтобы не быть обличенным во лжи. Оттого-то и Андроник, услышав об этом, полагал, что те буквы означают исаврянина, и утверждал, что это Исаак Комнин, который силой овладел Кипром и на которого Андроник постоянно смотрел с подозрением как на преемника своей власти. И действительно, из Исаврии прибыл на Кипр этот злодей, каких еще не бывало, этот пагубный Телхин, это море, разливающееся несчастьями, эта лютая фурия, жестоко терзавшая счастливых прежде обитателей острова. Не могу не выразить, хоть на словах, сострадания к тем, которые на самом деле испытали это общественное зло. Подивившись предсказанию, Андроник сказал: «Спроси не только о преемнике, но предложи вопрос и о времени». Когда сделан был вопрос и о времени, воздушный и любящий землю дух, вызванный заклинаниями, которых не следует приводить, с шумом спустившись в воду, отвечал, что то будет в дни Воздвижения Креста. А это происходило в начале сентября. Услышав ответ и на второй вопрос, Андроник с неприятным, ложным и явно сардоническим смехом сказал: «Пустой это оракул; как возможно, чтобы Исаак успел приплыть из Кипра {428} в эти немногие дни и низложить меня с престола?» и на слова предсказания не обратил никакого внимания. Даже и тогда, как Иоанн Тиранин*, возведенный Андроником в звание вилосудьи и потому ревностный исполнитель его желаний, сказал, что из предосторожности следует задержать и умертвить Исаака Ангела, потому что, может быть, пророчество относится к нему, тогда как они, пренебрегая тем, что у них на глазах, мечтают о том, что находится вдали,— даже и тогда Андроник не согласился признать это предсказание. Напротив, он даже смеялся над Тиранином за то, что он мог подозревать что-нибудь подобное за Исааком Ангелом, выражал к Исааку пренебрежение, как к человеку изнеженному, и говорил, что он не способен ни к какому важному делу. Роковой час его приближался, и Божество явно было мудрее его.

10. Впрочем, Стефан Агиохристофорит, как человек предприимчивый, заботившийся о благосостоянии своего государя и царя, решился схватить Исаака Ангела и сначала заключить его в темницу, а потом предать и смерти, какую определит Андроник. Прибыв в дом Исаака, находящийся близ Перивлептова монастыря, вечером 11 сентября 6794** года и войдя в переднюю, он приказал Исааку выйти и следовать за собой, куда он поведет его. Когда же тот, как {429} и естественно, стал медлить, потому что, по одному уже его появлению, мог заключить о крайней беде, то Агиохристофорит употребил силу и стал бранить своих слуг за то, что они при первом же замедлении не хватают его за волосы, не берут за бороду, не выводят с бесчестием из дома и с толчками и ударами не ведут в тюрьму, какую он укажет. Слуги приступили к исполнению приказания. Исаак видел, что ему невозможно уйти и избежать сети, которую расставил напавший на него рыбак и в которую он уже попал; тем не менее, однако же, не потерял присутствия духа и не оробел, но решился сразиться насмерть, в надежде как-нибудь избежать смерти. Или, лучше сказать, не имея возможности свободно бить копытами землю, подобно откормленному Гомерову коню, и вольно носиться по полям, потому что сеть была уже протянута и нетрудно было поймать его, он поступает подобно боевому коню, который при звуке военной трубы, натянув уши, тряхнув гривой и заржав, бросается вперед на мечи, презирая смерть и несмотря ни на какие опасности. В том самом виде, как был,— а он был с непокрытой головой, в двуцветной тунике, нисходящей до поясницы и потом разделенной надвое,— вскочив на коня и обнажив меч, он бросается на Агиохристофорита и направляет меч на его голову. Тот, устрашенный нападением Исаака, который явно стремился на убийство, повернул лошака, на котором сидел, стал часто его пришпоривать и думал только {430} о том, как бы уйти. Но прежде чем он успел выехать из ворот, Исаак поражает несчастного в голову и наносит смертельный удар. Рассекши его надвое, он, как скотину, дрожащую и плавающую в своей крови, оставляет его на съедение псам, а сам бросается на его слуг и после того, как одного из них обратил в бегство одним лишь поднятием меча, другому отрубил ухо, а остальных разогнал иначе, так что все они разбежались по своим домам,— во весь опор скачет к Великой церкви. Проезжая большой дорогой и через площадь, он громким голосом объявлял всем, что этим мечом, который держал еще обнаженным в руке, он убил Стефана Агиохристофорита. В таком виде он вошел в святой храм и стал на амвоне, с которого убийцы открыто исповедуют свой грех, испрашивая себе прощения у входящих и исходящих из божественного храма. Между тем городская чернь, частью видевшая, как Исаак скакал на лошади, частью узнавшая об этом по слуху от других, тотчас же стала тысячами стекаться к Великой церкви как для того, чтобы увидеть Исаака, так и для того, чтобы посмотреть, что с ним будет. Ибо все думали, что еще до заката солнечного он будет схвачен Андроником и подвергнется самому тяжкому наказанию, что для мучения его будет придумана нового рода казнь этим негодяем, изобретательным на такие вещи. Вместе с другими приходит сюда и дядя Исаака по отцу, Иоанн Дука, со своим сыном {431} Исааком, и оба поддерживают его восстание не потому, чтобы они были участниками в убиении Агиохристофорита и сообщниками в пролитии его крови, но потому, что знали, какое последует наказание за нарушение обещания, которое они поневоле дали друг за друга Андронику, поклявшись ему в верности. Впрочем, все они, как люди, которым грозит скорый арест и у которых смерть перед глазами, были в большом страхе, так что явно скрежетали зубами. Обращаясь к пестрой толпе, которая собралась в церковь и постоянно увеличивалась, они убедительно умоляли ее остаться с ними и по возможности помочь им в их крайней опасности. И были люди, которые действительно склонялись на их просьбу и жалели о настоящей их участи. А так как со стороны императора тут не было никого, кто бы изъявил негодование на это событие,— не было ни людей, знаменитых родом, ни друзей Андроника, ни вооруженных секирами варваров, ни облеченных в шарлахового цвета одежду ликторов,— решительно никого, кто бы остановил народ, то собравшиеся становились смелее и смелее, стали говорить языком свободным и необузданным и обещались оказать всякую помощь. Так провел Исаак всю эту ночь; не о царстве думал он, а молил о спасении. Он знал, что Андроник заколет его, как вола, или даже, подобно циклопу, пожрет его плоть, еще дымящуюся горячей кровью. По его усердной просьбе некоторые из собравшихся заперли двери храма и, зажегши светильники, {432} своим примером расположили многих не расходиться по домам. С рассветом дня собрались все жители города, и все молили Бога, чтобы Исаак сделался императором, а Андроник был низложен, арестован и подвергся тому же, чему подвергал других, злоумышляя на жизнь почти всех.