Она бесшумно и легко прогуливалась по коридору. Вдруг к ней пришло ощущение какого-то умиротворения и покоя. Перед ней открылся вестибюль. Он был очень просторный; в потолок упирались высокие колонны, увенчанные нагрудной частью доспехов, покрытых белой эмалью. Казалось, потолок подпирают какие-то люди, лишенные голов. С их плеч свисали гирлянды роз, а шеи украшали прикрепленные к ним блестящие бабочки, трепещущие от сквозняка. Стены были выкрашены в белое. Между безголовыми фигурами на других высоких колоннах находилось бесчисленное множество хрустальных светильников.
«Так вот они откуда! — подумала Аморет, не очень удивляясь увиденному. — Майлз приносил их отсюда и устанавливал в моих апартаментах. По-моему, я даже чувствовала, что это его рук дело».
Она открыла первую попавшуюся дверь и заглянула внутрь еще одной комнаты, очень просторной и совершенно пустой. Здесь пол, стены и потолок были выкрашены в золотой цвет. Аморет закрыла дверь. Следующая комната, в которую ей захотелось заглянуть, тоже оказалась пустой, только там все было выкрашено серебром. Аморет пожала плечами.
А когда пришлось переступить порог последней комнаты, к ней пришло чувство смертельного ужаса. Он подкрадывался и подкрадывался все ближе и ближе, хотя трудно было сказать почему.
Эта комната, судя по всему, была бесконечной. У нее не оказалось стен, или по крайней мере не удавалось разглядеть их из-за небывалой величины помещения. Впрочем, где-то вдали маячило что-то неопределенное. Аморет подняла голову и увидела вверху нечто голубое, каким бывает небо ранним вечером. Чтобы изобразить такой цвет на холсте, надо быть очень искушенным художником. Пол напоминал огромную шахматную доску, ибо был в черную и белую клетку. Поначалу Аморет разглядывала все это с нескрываемым восхищением, потом восхищение сменилось глубоким отчаянием. Где-то в туманной дымке маячили три незнакомые фигуры; они то выплывали из тумана, то очень медленно исчезали за воображаемым горизонтом. Ей захотелось окликнуть их, попросить немного подождать ее, не оставлять одну, но что-то мешало ей это сделать.
А потом раздался какой-то звук, заставивший ее обернуться.
Она не увидела больше двери, в которую входила.
По шахматному полу медленно, распространяя гулкое эхо, приближался огромный белый жеребец. Его гигантские копыта стучали по полу так сильно, что все вокруг вибрировало и трепетало.
Зачарованная Аморет смотрела, как он последовал за тремя исчезающими в тумане фигурами. Наверное, конь мог догнать их, несмотря на огромное расстояние, которое ему пришлось бы преодолеть. Создавалось такое впечатление, что у них у всех был единый конечный пункт назначения.
— Какой ужас! — выдохнула Аморет, невольно вздрогнув.
Было трудно понять, откуда этот непостижимый, смертельный страх. Однако, наблюдая за жеребцом, она пугалась все сильнее и сильнее; ее сердце билось все чаще и чаще, пока его удары не начали сотрясать все тело. По нему прокатилась дрожь. Руки потянулись к горлу; ей казалось, что вот-вот нечем будет дышать.
А жеребец продолжал скакать, удаляясь от нее; удары его копыт громким эхом отдавались вокруг, медленно… тяжело… неотвратимо…
— Нет! — услышала Аморет собственный крик.
«Я не могу больше слышать это! Ах, этот грохот копыт! О, ужасный, ужасный грохот!..»
И она, обнаженная, бросилась к жеребцу.
Настичь его удалось довольно быстро, Аморет вцепилась обеими руками в развевающуюся белую гриву и, несмотря на огромный рост, вспрыгнула на него.
— Ну же! — победоносно закричала она. — Скачи!
Жеребец тут же отпрянул, встал на дыбы, тряся головой и пытаясь сбросить ее; его ноздри раздувались, изо рта исходила пена; налитые кровью глаза неистово вращались. И снова Аморет увидела три фигуры… Они маячили в тумане, то появляясь, то исчезая. Она отчаянно вцепилась в гриву, охваченная ужасом и, как ни странно, в то же время переполняемая неистовым возбуждением, которое стремительно разливалось по всему ее телу, принося неведомые доселе ощущения. А еще ей было известно, что жеребец убьет ее!
Конь внезапно пустился в головокружительный галоп; он несся все быстрее и быстрее, а Аморет колотила ногами в его бока, издавая при этом победоносный крик.
Копыта ударяли по полу, словно гром. Теперь Аморет была совершенно беспомощна; она отдалась воле случая и не могла уже контролировать свои поступки и влиять на дальнейшую свою судьбу. Теперь он решит все! Она чувствовала это, но пока довольно слабо, ибо намного сильнее были ее ярость и отвращение к жеребцу, которые наполняли все ее существо ощущением какой-то дикой, необузданной победы. Аморет жаждала убить его, ей страстно хотелось, чтобы в руке у нее неожиданно оказался острый нож, чтобы вонзить его в это великолепное трепещущее лоснящееся тело, омыв его теплой кровью. Она слышала собственный вопль, но совершенно не осознавала, что творит.
Вдруг жеребец неуклюже заскользил на полированном полу и резко остановился. Аморет не удержалась на нем и отлетела куда-то в сторону.
Жеребец встал на дыбы, затем резко упал вниз. Она увидела его пламенеющие ноздри и налитые бешенством глаза, а потом, когда его гигантские копыта изо всех сил опустились на нее, все вокруг озарилось ярким пламенем, и огонь жадно поглотил жеребца…
Неизвестно откуда появился Майлз и осторожно поднял ее на руки. А Майлз ли это был? Он ли появился сразу после исчезновения жеребца? Может быть…
Но потом у нее закружилась голова, и все исчезло. Она не могла больше ничего вспомнить.
Аморет возлежала в шезлонге у себя в спальне. Ее глаза скрылись за веками; лицо чуть тронуто косметикой, тщательно причесанные роскошные золотисто-рыжие волосы раскинулись по подушкам. На ней была белая шелковая сорочка и изящный кружевной пеньюар из белого плиссированного шифона, завязанный на шее и запястьях черными бархатными ленточками. Она скрестила лодыжки — с одной ноги упала атласная туфелька без задника. Правая рука прижата к телу, а левая свисала из шезлонга, едва касаясь пальцами пола.
С одной стороны на коленях стояла мать, с другой — Дональд. Отец, как статуя, неподвижно стоял рядом с врачом. Из комнаты Эдна выводила Шарон, бьющуюся в истерике.
Миссис Эймз безутешно рыдала, качая головой из стороны в сторону, словно не веря в случившееся. Мистер Эймз тупо уставился невидящим взором в одну точку. Дональд молча кивнул, когда доктор объявил о том, что Аморет мертва. Несколько минут в спальне царила гробовая тишина.
Потом внезапно, словно окончательно осознав, что Аморет больше никогда не откроет глаз, не заговорит, не рассмеется, не пошутит, миссис Эймз с глухими стенаниями устремилась к покойной. Мистер Эймз бросился было к жене, но доктор удержал его, схватив за локоть.
Миссис Эймз смотрела поверх тела дочери на мужа, молча вопрошая его влажными и красными от слез глазами: «Почему она сделала это? Почему? Мы ведь были так добры к ней! Она всегда казалась такой счастливой… бегала, резвилась, смеялась и шутила, наша девочка!» Мать протянула вперед руки в безмолвной мольбе. «Ведь она была счастлива, правда?..»
Мистер Эймз неотрывно смотрел в одну точку.
— Никогда не поверю, что она покончила с собой, — наконец проговорил он. — Это несчастный случай. Да, да, это несчастный случай!
— Может быть, — мягко произнес доктор.
— Конечно же, это несчастный случай! — гневно и упрямо повторил мистер Эймз. Потом повернулся к Дональду и произнес более мягко: — Помнишь, как хорошо прошел последний вечер? Аморет была намного веселее обычного. Такой я не видел ее уже несколько месяцев.
Дональд посмотрел на тестя, пытаясь ответить, но смог только кивнуть.
— Это моя вина, — спустя несколько секунд проговорил он. — Мне следовало бы знать, что…
— Дональд! — вскричала миссис Эймз. — Не говори так! Не надо… Я запрещаю тебе утверждать, будто ты убил ее! Ты любил ее не меньше нас! Тут что-то другое… — Ее голос стал громче и неистовее, а потом сорвался на крик: — Я заходила к Аморет сегодня, но она сказала служанке, чтобы ей дали поспать! Мне следовало войти, я должна была понять… Мы все должны… — Тут миссис Эймз стала переводить взгляд с одного на другого. — Мы знали! Это наша общая вина! Мы все виноваты! Мы трусы! Мы знали, что Аморет больна, и боялись сказать ей об этом! И ни у кого из нас не хватило мужества спасти ее…