Из отеля продолжали прибывать дамы и джентльмены. Джентльмены смотрелись весьма элегантно в норфолкских сюртуках и бриджах из коричневой шотландки. На ногах у них красовались коричневые вязаные носки и белые льняные гетры. Кое на ком были фраки из синей саржи с отложными воротничками и галстуки-бабочки в горошек. Дамы — в веселых цветастых нарядах, синих, пурпурных, алых, цвета электрик, гранатовых и темно-фиолетовых. По платьям, казалось, с трудом вмещавшим их весьма пышные груди и крутые бедра, спускались каскады ленточек, кисточек, бахромы, воланчиков, бантиков и оборочек. Дамы с жеманным видом семенили по лужайке в туфельках на очень высоких каблуках, а их чуть приподнятые платья демонстрировали чулки всевозможных ярких расцветок. Изящные пальчики, затянутые в лайковые перчатки, сжимали зонтики. А солнце было таким палящим, что могло угрожать их нежной, чувствительной коже. Головы дам венчали красивые шляпки, посаженные на локоны и кудряшки, изящно ниспадавшие на лоб. Дамы с любопытством осматривались вокруг, расточая кокетливые улыбки, то и дело громко вскрикивая от волнения, довольно глупо хихикая и крепче прижимаясь к своим кавалерам, а те похотливо разглядывали их в предвкушении порочных удовольствий, которых, судя по рассказам очевидцев, им следовало ожидать. Этот своеобразный лагерь постоянно рос до тех пор, пока не стал напоминать переполненный людьми огромный город.

Над человеческими головами медленно летали неуклюжие черные вороны, издавая нестройные хриплые звуки. Они опускались на землю, делали несколько шагов и снова с преогромным трудом взмывали вверх, тяжеловесно кружась над толпой и угрюмо глядя на происходящее внизу.

Джасинта с Шерри увидели огромного гризли, привязанного цепью к столбу, на него злобно нападали две рычащие собаки, очень похожие на волков. Собакам уже удалось разорвать медведю нос, а с лап его стекала кровь. Один из псов неожиданно набросился на своего неуклюжего противника. Гризли отступил назад, поднял могучую лапу, с размаху шлепнул ею по собаке, и та с жалобным воем взлетела, кувыркаясь в воздухе. Оказавшись на земле, собака была уже мертва. Медведь снова попятился и грозно заревел. Его рев по своей силе не уступал взрыву; похоже, гризли вызывал на бой своих мучителей. Вокруг стояли горцы в костюмах из кожи оленя, украшенных бахромой. Они окружили поля боя, чтобы понаблюдать за сражением и сделать свои ставки.

Поодаль молодые женщины, стоя возле костров на коленях, готовили пищу. Как только Шерри с Джасинтой увидели отвратительное варево, кипящее в котлах, они тут же отвернулись, зажав носы. Им было тошно смотреть на эту так называемую еду.

Даже в столь ранний час лагерь распространял какой-то особый запах: пахло луговыми травами — их рвали и топтали; доносился какой-то металлический запах свежей грязи; пахло помятыми полевыми цветами, конским навозом, несло гнилью от содранных бобровых шкурок, немытых тел трапперов и индейцев; пахло салом, потом, дымом костров и жареным мясом; еще доносился тонкий аромат хвои сосен и пихт, кипящего кофе и виски. И все эти многочисленные запахи смешивались с теми, что шли от огромной массы людей и животных, которых было примерно раза в два меньше.

Солнце поднялось выше и теперь светило с каким-то необычным рвением. Небо было совершенно синее, лишь кое-где его разрывали белые, словно из ваты, облака. И теперь каждое движение, каждый цвет были настолько отчетливы и живы, что казались почти ирреальными. Свежий горный воздух вдохнул в обеих женщин небывалую силу и удивительную легкость, и Джасинта ощутила сильное, но приятное головокружение, как в первую ночь пребывания здесь.

Они шли за Грантом, глядя по сторонам, уже более смело и даже дерзко, но при этом не бросаясь больше обсуждать каждый звук, каждое зрелище или впечатление, поскольку каждая из них воспринимала окружающее на свой собственный лад.

Однако Джасинту по-прежнему не покидало скверное предчувствие. Несколько трапперов, необузданных и пренебрегающих всем и вся гигантов, брели по дороге, пошатываясь от выпитого, и во весь голос нестройно горланили какую-то песню. Они толкали друг друга, приставали к молоденьким индианкам, которые со смехом вырывались из их неуклюжих объятий, а сами тем временем поглядывали по сторонам в поисках более достойного объекта мужского пола, чтобы можно было получить соответствующее вознаграждение.

«Ох, прежде чем мы выберемся отсюда, нас ожидает масса неприятностей», — мысленно предостерегала себя Джасинта.

Вдруг Грант остановился и ткнул куда-то пальцем со словами:

— Вон он!

Джасинта и Шерри повели глазами и увидели, что Грант подвел их к подножию Ревущей горы, и, хотя сейчас палатки и вигвамы стояли почти вплотную друг к другу, а повсюду толпились люди, женщины с трудом осознавали их присутствие, и снова раздался мерзкий голос Гранта:

— Ну же, пошли!

Женщины посмотрели вверх, на курящуюся белую скалистую гору, и увидели его, стоящего на самом краю горного уступа. В этом месте гора, поросшая лишайником, образовывала нечто похожее на трибуну оратора. Хотя Джасинта с Шерри не могли на таком расстоянии отчетливо разглядеть его лицо, они все равно поняли, что это он, по росту и могучей фигуре. Да и то, как он стоял, не оставляло никаких сомнений, что это был именно он. Он стоял, как обычно, широко расставив ноги, прижав кулаки к бедрам. Его окружали индейцы воины. Судя по головным уборам, среди них были несколько вождей.

Вот и еще раз обе женщины вместе встречаются с ним.

Насколько все выглядело бы проще, если бы можно было встретиться с ним поодиночке.

«Если бы Шерри оказалась одна, я бы изнывала от мук, думая о том, что случилось, — размышляла Джасинта. — Я бы мучилась в догадках, что между ними произошло, что они говорили друг другу. Наверное, просто бы сошла с ума, если бы пришлось еще раз вынести то, что выпало на мою долю вчера, когда они вместе ускакали верхом».

Она все время украдкой поглядывала на Шерри, наталкиваясь на быстрые взгляды матери. На какой-то миг их глаза встретились, послав друг другу немой вопрос; потом обе снова посмотрели вверх, на склон горы, и начали медленно подниматься, лавируя между камнями и курящимися испарениями, которые поднимались над поверхностью горы. Шлейфы их превосходных платьев тянулись за ними. Гора казалась живой; до них доносились шипение, какое-то бормотание и бульканье; их обволакивали облака неприятного дыма, испарений — создавалось впечатление, что сейчас склон взорвется под их ногами. Всюду виднелись искривленные стволы сосен, какие-то одинокие предметы на бесплодной белой земле, такой угрюмой и негостеприимной. От всего вокруг исходила смутная враждебность.

Они шли неторопливо, постоянно поглядывая себе под ноги и стараясь не сводить с него настороженных взглядов. Он казался полностью погруженным в беседу с отчаянно жестикулирующими вождями, часть которых были одеты в алые военные мундиры, сшитые в Европе, с эполетами и золотыми галунами. На их головах возвышались кивера. Все пребывали в отличном расположении духа, то и дело раздавался громкий бодрый смех. Очевидно, вожди не видели необходимости представать перед ним, полностью соблюдая военный этикет, что всегда производило неизгладимое впечатление на белых людей.

Наконец, когда женщины оказались в каких-то десяти футах от него, Джасинта остановилась. Они тяжело дышали после этого невыносимого подъема, сильно вспотели и теперь вытащили платочки, чтобы промокнуть ими влажные лоб и щеки.

— Полагаю, нас ждут, верно?

— Наверное. Вне всяких сомнений, он заметил нас, хотя делает вид, что это не так.

Они посмотрели на себя в зеркальца, встряхнули головами, поправили выбившиеся из-под шляпок локоны, каждые несколько секунд поглядывая на него. Однако смех и разговоры не утихали. Шерри с Джасинтой не понимали ни слова из этой беседы, поскольку она шла на диком языке какого-то племени. Совсем рядом с ними находилась глубокая котловина, в которой угрожающе побулькивала кипящая жидкость. Казалось, гора то и дело тяжело вздыхает. Услышав эти жуткие звуки, женщины тревожно переглянулись, ибо понимали, что их спокойствию скоро может прийти конец: кипящий поток грозит в любую секунду поглотить их маленькие фигурки.