— Нет! — закричала она. — Я иду!

И спустилась за ним, остановившись рядом. Теперь ее лицо снова находилось на одном уровне с его лицом. Она пристально смотрела ему в глаза, испуганно и умоляюще, ибо уже понимала, что он не намерен разрешить ей отправиться с ним. Он вновь улыбнулся ей, не обращая никакого внимания на ее отчаяние и молчаливую мольбу.

— Ладно, поторопись, пока не простудилась, — проговорил он, словно обращаясь к ребенку.

Но она продолжала пристально смотреть на него, решив задержать как можно дольше. Даже если он ничего не предложит ей, все равно ей хотелось хотя бы его присутствия, лишь бы только смотреть на него. Ведь видеть его было удовольствием намного большим, чем то, которое мог доставить вид какого-нибудь другого мужчины. Но вот выражение его лица изменилось, и вновь стало ясно, что он просто-напросто играет с ней. А ей приходится покорно сносить это. Она повернулась и медленно поднялась на верхнюю ступеньку, потом оглянулась и печально посмотрела на него. Его лицо, освещаемое фонарем, выглядело наглым и веселым, но при этом настолько обаятельным и желанным, что вызывало в ее душе какое-то беспредельное восхищение. Она даже не испытывала гнева. И еще раз глубоко вздохнула, на этот раз тяжело и безнадежно.

Ему вновь удалось продемонстрировать полное господство над ней. Но если в предыдущую ночь оно выражалось в ласке, нежности, а позднее — в проявлении физической силы, то сегодня ночью оно, определенно, приобрело вид хладнокровного безразличия. Да, он был совершенно другим, вел себя по отношению к ней совершенно иначе и не находил в своем поведении ничего трагического. Сейчас в нем смешивались иные мысли, он полупрезирал ее и полузабавлялся. И не чувствовал, что чем-то обязан ей. Немного развлечения — и только…

— Когда мы встретимся вновь? — спросила она наконец.

— Не знаю, — был ответ.

И тут… Джасинта будто наяву представила себе ночь и следующий день, а за ними еще тысячи и тысячи таких дней и ночей и ощутила дикий, неистовый страх.

— Но что же мне делать, пока я буду ждать тебя? — умоляющим голосом спросила она. — Чем мне заниматься здесь?

Он лишь пожал плечами.

— Сегодня я разговаривала с моей служанкой, и она сказала, что у тебя нет даже принадлежностей для вышивания!

— Она права, — улыбнулся он. — У меня действительно нет принадлежностей для вышивания.

— Но я должна постоянно заниматься чем-то! Неужели тебе не понятно?

— Да, и чем же, извольте вас спросить? Чем это вам надо постоянно заниматься? — с вежливым сарказмом осведомился он, словно удивляясь ее требованию.

— Как это чем? — пронзительно закричала она, неожиданно подумав при этом, что если ей удастся вызвать его на ссору, то, может, он задержится, передумает и все-таки возьмет ее с собой. — Я всегда чем-нибудь занимаюсь! Я никогда не проводила время в праздности и лени! Но никто не упаковал мне моих книг, рисунков и вышивания! И мне нечего делать! А ты не обеспечиваешь нам никакого развлечения!

Он слушал ее упреки, чуть приподняв брови. Спустя несколько секунд его рот исказила неприятная гримаса.

— Но, пойми: как же я могу обеспечить вам развлечения? — поинтересовался он, и голос его звучал весьма рассудительно. — Ведь каждое поколение светских и богатых дам проводило время по-своему. Это у бедных женщин во все времена совершенно одинаковое времяпрепровождение: утомительная, тяжелая работа по дому и воспитание множества детей. Здесь нет ничего, доступного им. Вообще-то женщины из простонародья, которые отличаются миловидной внешностью, имеют здесь возможность одеваться и жить, как богатые дамы. И в течение двух-трех веков им кажется, что они пребывают в раю. Нет, Джасинта, у меня нет для вас развлечений. Вся беда в том, что здесь у вас слишком много свободного времени и каждый старается убить его по-своему. Так все и разрешают эту проблему. Тебе придется узнать, что означает провести где-то не несколько дней или месяцев, а вечность. Если угодно, можешь относиться к этому — что, кстати, пойдет тебе только на пользу — как к вызову… Ведь, чтобы справиться с подобной проблемой, надо обладать неиссякаемым воображением и изобретательностью. Не хочу выглядеть пессимистом, но я нахожусь здесь достаточно долго и из своего собственного опыта и того, что слышал от других, знаю: с этой задачей справиться невозможно. Но здесь весьма приятно, к, насколько я понимаю, ты согласишься, что… — Он обвел рукой роскошные покои. — И все же все недовольны, не исключая и меня лично. Боюсь, истина состоит в том, что рай становится адом, если остаешься в нем чересчур долго. Спокойной ночи!

Он быстро спустился еще на несколько ступеней, не забыв резким движением захлопнуть дверцу-люк. В самый последний момент Джасинта с жалобным воплем устремилась вслед за ним; он же ответил ей полуулыбкой, еле заметной в полумраке. Это было настолько неожиданно и мимолетно, что теперь, когда дверца была закрыта и ее очертания лишь слабо угадывались среди запутанного узора ковра, Джасинта по-прежнему словно воочию видела эту ослепительную, загадочную улыбку, эти черные пронзительные глаза и белоснежную линию зубов за полуоткрытыми губами. Сейчас она испытывала муки Тантала.

Затем его образ постепенно потускнел, и ей стало казаться, что его не было вовсе. А что? Возможно, так оно и было…

И все-таки он приходил. Ибо этот его поцелуй возбудил в ней страстное желание, и теперь, когда он ушел, она осталась в полной власти неутоленной, неудовлетворенной страсти.

Камин уже погас. В комнате стало холодно, и вскоре Джасинта почувствовала, что сильно продрогла и даже дрожит от холода. Она погасила лампу и забралась в постель, где лежала, щелкая зубами, вытянувшись и всматриваясь в темноту комнаты. Ею овладели какие-то странные тревожные ощущения, и она по-прежнему не сомневалась, что ей удалось раздразнить его и он еще вернется. Она ждала, напряженно прислушиваясь к каждому шороху, к каждому легкому дуновению. Прислушивалась, вытянув от напряжения шею и выпрямившись. Ее голова едва касалась подушки, мышцы напряглись, ибо Джасинта была готова вскочить в любое мгновение. Время текло медленно, а она продолжала ждать, отказываясь поверить в то, что он не вернется. Внезапно до нее донесся какой-то крик, и она, вздрогнув от неожиданности, вскочила.

— Да?! — вскричала Джасинта. — Кто это? Кто здесь?

Пришло тревожное ожидание; сердце ее учащенно билось в груди. Она не знала, радоваться или печалиться, не понимала, напутана или счастлива, ведь неизвестно, кто это… Он ли вернулся к ней в комнату или явился кто-то другой, явился, чтобы причинить ей какое-нибудь зло. В конце концов, не в силах более вынести эту неопределенность, Джасинта быстро выскользнула из постели и зажгла все лампы. В комнате никого не было.

«Я просто неожиданно уснула, — подумалось ей. — А треск издают дрова, догорающие в камине».

Она вновь погасила свет и легла, против своей воли продолжая вслушиваться в темноту, и почти не заметила, как мышцы ее постепенно расслабились и, сама того не осознавая, провалилась в сон.

А когда проснулась, в комнате уже суетилась Бет; камин вовсю пылал, а занавеси были раздвинуты, и в комнату проникали сияющие солнечные лучи. Едва Джасинта открыла глаза, Бет весело проговорила:

— Доброе утро, мадам!

Джасинта вздохнула и посмотрела на часы. Было всего девять. Она спала недолго и по-прежнему чувствовала усталость. Но хуже всего было то, что всю ее переполняло какое-то непонятное, мрачное и тяжелое ощущение, будто кто-то со всего маху прихлопнул ее гигантской ладонью, как никому не нужную букашку.

— Доброе утро, Бет. Ты давно здесь?

— Примерно с часик, мадам. Уже послала за вашим завтраком. Я подумала, что если вам чего и нужно, так это поесть. Да и нельзя сидеть у окна и смотреть туда, когда такой прекрасный день на дворе!

— Похоже, тут всегда такой прекрасный день, — простонала Джасинта, потягиваясь. — Ужасно! А где мое платье?.. О!.. — и запнулась вспоминая.