— Ты сказала, что ему нравится миссис Энсон? — переспросила она нарочито безразличным тоном, чтобы не выдать своего волнения.

Подойдя к туалетному столику, Джасинта уселась на изящную мягкую табуреточку, отделанную бахромой, и стала заниматься своим лицом, немного наклонившись вперед, чтобы лучше видеть себя, снова восхищаясь своей красотой. «Он не бросит меня», — думала она при этом, сама удивляясь своей дерзости и самоуверенности.

Бет ходила по комнате, зажигая лампы так, что теперь комнату охватил мягкий интимный полумрак. Потом начала собирать с пола одежду Джасинты и относить ее в ванную.

— Нравится ли она ему? — переспросила Бет, подойдя к Джасинте и бросая на нее подозрительный взгляд. В руках она держала мокрую нижнюю юбку хозяйки. — Ему не нравится женщина так, как это представляете себе вы. Ему нужно женское тело, вот и все. И миссис Энсон нравится ему не больше какой-нибудь другой женщины.

Джасинта ощутила легкое нервное потрясение и тревогу, показалось, что волосы зашевелились у нее на голове.

— Неужели? — спросила она, не глядя на Бет и продолжая разглядывать себя в зеркале. Потом взяла с туалетного столика хрустальный, оправленный в золото флакончик с розовой водой и слегка натерла ею уши, запястья и горло.

— Правда, по-моему, он бывает с ней чаще, нежели с другими, с тех пор как она появилась здесь. Конечно, можно сказать, что иногда он пренебрегает ею сразу по нескольку недель, может, месяцев, а может, даже и лет… — Бет пожала плечами. — Не знаю. Но он таков, каков есть. Не знаю, хорошо это или плохо, но я рада, что не отношусь к тому типу женщин, которые ему нравятся, мадам.

Джасинта пристально посмотрела на нее.

— Значит, ты рада? Ты хочешь этим сказать, что предпочла бы не испытывать ни радости, ни горя? И существовать без наслаждений, чтобы избежать боли?

— Именно так, мадам.

— Должно быть, ты обладала большой силой духа, когда была жива. Иначе тебя никогда бы не сожгли за то, что ты ведьма.

— Да ничего подобного, мадам! Просто у меня от рождения один глаз голубой, а другой — карий. За это меня и сожгли.

— Только за это? — не веря своим ушам, спросила Джасинта.

— Только за это, — кивнула Бет решительно и тут же наклонилась к Джасинте поближе, чтобы та смогла рассмотреть ее глаза. И действительно, оказалось, что один глаз у Бет голубой, а другой — карий.

— Слава Богу, что я не жила в эту варварскую эпоху, — пробормотала Джасинта.

— Неужели? — спросила Бет и снова отправилась в ванную.

Джасинта посмотрела ей вслед, несколько раздраженная таким дерзким ответом, потом пожала плечами и поднялась с табуреточки, по-прежнему пристально изучая свое отражение в зеркале.

Она совсем не знала, насколько может быть соблазнительной в пеньюаре, накинутом на обнаженное тело, ибо, даже находясь с Мартином, всегда была одета в нижние юбки и сорочку. Сейчас же глубокий вырез на шее открывал груди, выпуклые, дерзко приподнятые вверх, с мягкими и нежными сосками. Джасинта принимала различные позы, грациозно и изящно склоняясь то в одну, то в другую сторону, наблюдая при этом за создаваемым эффектом. Потом, внезапно придя в смущение от своего довольно фривольного поведения, резко выпрямилась, запахнула пеньюар, тряхнула головой и уселась в одно из кресел, машинально выискивая взглядом какое-нибудь вышивание. Ей срочно надо было чем-нибудь занять себя.

Разумеется, никакого вышивания не было и в помине.

Снова появилась Бет.

— Чем же мне заняться? — спросила Джасинта.

— Вы это о чем, мадам?

— Чем мне убить время? Ведь мне не положили с собой ни книг, ни вышивания, совсем ничего, чем я могла бы заняться. Я могу где-нибудь купить ткани, нитки и тому подобное?

— Нет, не думаю, мадам.

— Тогда чем же тут все занимаются?

— Ну, что смогут придумать, тем и занимаются.

— Что ж, я собираюсь достать какую-нибудь выкройку, немного ниток и начать что-нибудь вышивать. Я не могу сидеть просто так, без дела.

Сейчас Бет аккуратно складывала ее одежду, при этом глядя на Джасинту удивленными и печальными глазами.

— Вы хотите сказать, что собираетесь вышивать целую вечность?

— Целую… — начала Джасинта и запнулась, пораженная и охваченная жутким отчаянием. Слова Бет эхом отдавались у нее в голове: Вы хотите сказать, что собираетесь вышивать целую вечность?

— А почему бы и нет? — с вызовом спросила она. — А чем же еще тут заниматься? Ты хочешь сказать, что он не предоставляет нам никаких развлечений?

— Он их предоставляет, мадам, во всяком случае, некоторым из вас.

— Я как раз, — отрезала Джасинта, — не желаю иметь ничего общего с ним!

— Вы хотите этим сказать, что предпочли бы не испытывать ни радости, ни горя? — хитро улыбнувшись, спросила Бет.

— Не смей разговаривать со мной в таком тоне! — вскричала Джасинта и вскочила, охваченная внезапным приступом гнева. — Если ты еще раз посмеешь дать волю своему сарказму, я дам тебе пощечину!

— Да, мадам.

— Это я-то предпочла бы не испытывать… Она помолчала и со вздохом продолжила: — Нет, конечно, нет. Прости меня, Бет, за мою резкость. Разумеется, я никогда не ударю тебя. Извини, я была так груба с тобой, но я просто обезумела! — Она страдальчески заломила руки. — Находиться здесь, в этом ужасном месте, вечно! — Сейчас ее голос превратился в истерический вой.

Бет поспешно подошла к ней, обняла, прижала к себе и стала ласково поглаживать по плечам и спине.

— Я все понимаю, мадам. Все понимаю! Очень тяжело привыкнуть к этой мысли. Раньше мне тоже так казалось. Знаете, лучше вообще не думать об этом. Просто жить изо дня в день, и все… Ну, как вы жили раньше.

Джасинта медленно высвободилась из рук Бет и стала медленно прохаживаться по комнате, то и дело останавливаясь, нервно перебирая бахрому обивки кресла, пристально рассматривая красный бархат дивана, дотрагиваясь до бисерин, украшающих абажур лампы.

— Если он не предоставит нам никаких развлечений, я сама найду их. Завтра я собираюсь отправиться на прогулку и насобирать папоротников и цветов, разных мхов и веточек — словом, сама найду себе какое-нибудь занятие!

— И что же вы собираетесь сделать из этих веточек, цветов и прочего, мадам? — с искренним удивлением спросила Бет.

— Ну… буду делать красивые абажуры, шкатулочки или что-нибудь в этом роде. И еще я начну коллекционировать всякие диковины. А здесь их, судя по всему, великое множество. Какое прекрасное место для всяких редкостей! Еще я соберу гербарий. Я найду, как распределить свое время. Регулярно часть дня у меня будет уходить на сбор цветов и трав, а остальные часы я посвящу их более подробному изучению. Потом начну изучать растения по соседству с домом. И я буду… — Она замолчала, закрыла лицо руками и горько заплакала. — Когда я была жива, — сквозь слезы проговорила Джасинта, — я несколько лет весьма старательно занималась такими вещами… И мне это так нравилось, так нравилось… Но кто же сможет заниматься этим вечно…

Ее рыдания стали безудержными. Бет с грустью наблюдала за Джасинтой, словно понимая, что от утешения сейчас не будет никакого толку. Джасинта не отнимала ладоней от лица; ее плечи вздрагивали, а плач становился все сильнее и сильнее. И ничего нельзя было с этим поделать.

«Шерри говорила, насколько сильно мы зависим от наших обязанностей. Еще она говорила, что только он один может принести в этом уединенном и одновременно переполненном людьми месте хоть какую-то надежду».

Тогда это прозвучало для Джасинты просто фантастически; сейчас же она по-настоящему поняла слова матери. Их смысл более чем очевиден. «Так вот почему она с такой готовностью решила уничтожить меня, почувствовав, что я могу занять ее место рядом с ним. И вот почему я ненавижу ее теперь. Мы с ней стали смертельными врагами. Это невероятно, но тем не менее так».

Тут она услышала какой-то звук и быстро подняла глаза.

И увидела Бет, стоящую на пороге у слегка приоткрытой двери. Служанка издала тихий звук, призывая Джасинту к полному молчанию, и, тряхнув головой, прошептала: