— Тогда вы, наверное, понимаете это…

— Мы могли уехать отсюда в любой день, но вот пришлось немного задержаться.

— Куда же вы отправляетесь?

— Мы точно не знаем, Эрик… — Она села на стул рядом с ним. — Вы смотрите так, будто очень рассержены. Вы сердитесь?

— Вообще-то… для меня это полнейшая неожиданность. Я полагал… Дульчи, ведь ты сказала, что любишь меня. — Он повернулся к ней с искренней мольбой в глазах. — Ведь ты сказала это, правда? Или мне просто почудилось?

Она улыбнулась и наклонилась к нему, затем медленно подняла руку и ласково погладила его по голове.

— Конечно же, я говорила, что люблю тебя, Эрик. Я люблю тебя.

— Так почему же вы уезжаете? Твоя мать хочет увезти тебя от меня? Ты что-нибудь рассказала ей?

— Я ей сказала обо всем уже очень давно, — ответила Дульчи беспредельно нежно, словно понимая, что его надо подбодрить и успокоить. — Наверное, еще неделю тому назад, а может, и больше… когда тебе было плохо.

— Так вот почему она уезжает. Я понял. Но она не может увезти тебя, Дульчи. Я не позволю тебе уехать от меня… Я люблю тебя. И это правда… то, что ты сказала мне в первый день нашего знакомства… Прежде я ни разу не был влюблен. Но сейчас влюблен, Дульчи. Влюблен по уши.

— И тебе двадцать девять лет, — торжественно проговорила Дульчи. — Прожить так долго без любви… — задумчиво прибавила она и, покачав головой, тяжело вздохнула. — Бедный Эрик.

— Не надо жалеть меня, ради Бога. Я достаточно счастлив. Я был… О, черт с ним, кем я был. Для тебя это не имеет никакого значения. Но я люблю тебя и не хочу потерять.

Некоторое время она молчала, а потом встала и отошла от него. Он по-прежнему сидел, наблюдая за ней. Она стояла, положив одну руку на бедро, а вторую подняв и приложив указательный палец к губам, и так глядела в землю, подобно маленькой девочке, столкнувшейся с какой-то трудноразрешимой задачей. И чем больше Эрик смотрел на нее, тем сильнее чувствовал, что именно в этой девушке сосредоточено все, к чему он стремился в этом мире; он ощущал страшную боль, какой у него никогда еще не было. Ему страстно хотелось обладать ею, но не так, как другими женщинами, хотелось все время быть рядом с ней, обожать ее и защищать от всех невзгод всю оставшуюся жизнь. И ему больше не казалось странным, что он способен на такое желание, ибо оно намного естественнее и искреннее всего, что он переживал раньше.

Несколько минут они молча чего-то ждали, потом он встал, подошел к ней и нежно заключил в объятия. Она чуть откинула голову и посмотрела ему в глаза.

— Ведь ты любишь меня, правда? — спросила Дульчи ласково. — И ты никогда не думал, что такое может с тобой случиться.

— Да, не думал, что смогу кого-нибудь полюбить. Я не искал любви.

— Не искал, но все же рад, что наконец обрел ее? — улыбнулась Дульчи. — Или это любовь обрела тебя? Какая это прекрасная вещь!

Он нежно ласкал ее, а потом нагнулся и поцеловал в шею. И был изумлен, обнаружив в себе способность к такому благоговению перед женщиной. «Выходит, я никогда не знал себя», — подумал Эрик.

— Ты — самая красивая, самая замечательная на свете. Ты — единственная, с кем я познал любовь или познаю когда-либо. И, кроме тебя, мне больше никого и ничего не надо.

Подняв голову, Эрик ощутил на щеке мягкое прикосновение пышных волос; она как-то обмякла в этих объятиях, слегка ухватившись за его плечи.

— Но ведь, если ты ощутишь любовь к одному человеку, значит, способен почувствовать ее и к другим, — задумчиво проговорила она.

Он прижал ее к себе, охваченный небывалым доселе счастьем, переполненный благодарным чувством.

— Мне не надо чувствовать любовь еще к кому-то, — упрямо произнес он.

— А этого и не будет, Эрик. Тебе никто больше не понадобится, — сказала она и мягко, чуть заметно пошевелилась, высвобождаясь из объятий. Затем отодвинулась от него.

Он пристально смотрел на нее, пытаясь понять смысл ее слов. Потом решил, что, раз зашел так далеко, нет смысла быть трусом. И в самом деле, сейчас он ничего не боялся; осознав свою любовь к ней и то, что это чувство взаимно, считал невозможным после всего этого возвращаться в мрачную пещеру, в которой до сих пор текла вся его жизнь.

— Дульчи… ты не выйдешь за меня замуж?

— Замуж? — с искренним удивлением переспросила она.

— Конечно. Ведь ты говоришь, что любишь меня. Я тоже люблю тебя. Ну и… Что еще нужно нам, кроме брака? — Он продолжал внимательно смотреть на нее, и глаза его прищурились от подозрения, неожиданно вспыхнувшего в нем. Да она просто играла с ним, а сейчас готовится бросить его. «Не надо раньше времени приходить к подобным заключениям! — предостерег он себя мысленно. — Может, тебя просто неправильно поняли».

— Я совсем не думала об этом, Эрик, — проговорила Дульчи, слегка отвернувшись от него.

Спина ее изогнулась под его сильной рукой, а глаза Эрика впились ей в лицо.

— Что ты хочешь этим сказать? Что значит — не думала об этом? — Сейчас его голос звенел от гнева. Она предостерегающе коснулась пальцем губ и посмотрела в сторону дома.

— Я не думала о замужестве.

Его руки крепко сжимали ее нежное тело. Он сжал зубы от напряжения, чувствуя, как ярость закипает в нем, и ему хотелось предостеречь ее, ибо он понимал, что это опасно для них обоих.

— Тогда подумай об этом сейчас, — произнес Эрик так тихо, будто весь выгорел изнутри. — Подумай о моих словах сейчас, а потом скажи, что собираешься делать.

Ее лицо по-прежнему было обращено к нему, и, хотя Эрик чувствовал страшный стыд, понимая, что причинил ей боль, он раздавил бы ей кости, если бы на это хватило сил. Голова его кружилась, со дна души поднималась жаркая ненависть; ее лицо казалось каким-то неясным расплывчатым пятном, видимым словно сквозь толстую пелену тумана.

Однако она не жаловалась, похоже, понимая, что должна позволить ему сделать ей больно, чтобы смягчить его собственную боль.

— Ведь я не думала, что ты сделаешь мне предложение именно сейчас, Эрик, — проговорила она.

Он резко отпустил ее и посмотрел ей в глаза взглядом, полным неприязни и презрения.

— Я знал, что это случится! Самое нелепое то, что твоя мать заставила тебя пообещать ей, что ты не выйдешь за меня замуж… именно сейчас. — Он продолжал презрительно смотреть на нее, чувствуя, что выглядит отталкивающе, и при этом хотел выглядеть сейчас именно так. — Ей хочется, чтобы ты уехала вместе с ней на какое-то время, чтобы ты постаралась забыть меня, потому что еще слишком молода, чтобы запомнить человека, с которым виделась какие-то две недели, а может, и меньше… И потому что по прошествии некоторого времени ты найдешь себе еще какого-нибудь идиота, который безумно влюбится в тебя!

И тут он увидел слезы, медленно катившиеся по ее щекам. Дульчи начала нервно стирать их ладонью, но они продолжали наворачиваться ей на глаза, и она беспомощно махнула рукой, отказавшись от этой тщетной затеи. А когда заговорила, он не услышал в ее словах никакой жалости к себе.

— Мама не требовала от меня никаких обещаний, Эрик. Она вообще не говорила, хочет ли, чтобы я вышла замуж, или нет. Но я не могу сейчас оставить ее одну. Мне надо побыть с ней по крайней мере еще несколько месяцев. И я тебе уже не понадоблюсь, не так ли, Эрик? И еще… Не думаю, что очень мудро слишком доверять тому, что случается в чужой стране. Когда человек уезжает из дома, все очень сильно меняется. Но я очень люблю тебя… и всегда буду любить. Может, когда-нибудь мы и поженимся, если ты по-прежнему будешь желать этого.

— Что ты подразумеваешь под этим «когда-нибудь»?

— Не знаю. Ну как мне ответить точнее? Это зависит от очень многого. От тебя так же, как и от меня. И от того, что случится с нами обоими, прежде чем мы встретимся вновь. Эрик… — Она дотронулась до его руки, но он в ужасе отдернул ее, словно решив, что это прикосновение уничтожит его. — Почему ты сердишься? Почему все это кажется тебе таким ужасным? Почему смотришь так, будто ненавидишь меня?