– Так точно.

– Дигир и Вольг, вы, по – прежнему, следите сверху. Рева на воротах.

– Принял.

– Вас понял.

– Так точно, Кэп.

– С тем парнем кто-то остался?

– Да, женщина – врач сидит с ним в белом Фольксвагене.

Горейко открыл дверцу. Женщина вздрогнула от резкого звука. Она очевидно задремала. Гавриил по-прежнему лежал на полу в багажном отделении в том же положении, в котором его положили.

– Как он?

– Без изменений. Лежит и все. Грудная клетка движется, других движений в конечностях или ногах я не замечала.

– Что ж, будем надеяться, что с ним все хорошо. Очень не хотелось бы, чтоб этот парень погиб. А есть какой-то шанс, что он придет в себя?

– Скорее всего, что нет. Его рана в очень не удобном месте. Ему осталось около шести часов, и это только в том случае, если кровь остановилась.

– А если кровотечение не остановилось?

– Тогда он погибнет спустя час или еще меньше.

– Значит, спустя час мы будем знать, что с ним.

– В принципе да. Но если бы мы могли добраться под броню, то я, скорее всего, могла бы ему помочь, если бы имела парочку простых инструментов. Нить, иголку и острый нож. Ну и возможность все это прокипятить. Женщина тяжело вздохнула. Хотя – какая разница. Просто планирую, чтобы не отчаиваться. Я уже осмотрела все и не нашла никаких кнопок, ничего. Кроме этих в шлеме, но мне их не нажать.

– Сейчас попробую.

Горейко нажал на кнопки ножом, они втиснулись. Он нажал то на одну, то на вторую. Потом попробовал на обе сразу. Это были кнопки, для листания визуальных фильтров в тех случаях, когда ломалась система голосового управления костюмом. Открывалась сутра только изнутри, но он пробовал еще несколько минут. Потом осмотрел остальные части тела. Мэр отправил к нему несколько людей, местного охранника из ресторана, парня, который только пару дней назад вернулся из армии и бывшего полицейского. Они вместе перевернули Гавриила и осмотрели спину, но ничего не получилось. В одном из зазоров Горейко поломал нож, пытаясь разрезать с виду податливую прослойку. Отчаявшись, они уселись на землю, пытаясь выровнять дыхание. Трое мужчин с удивлением смотрели на Гавриила, точнее на его дивный скафандр и терялись в догадках. Горейко вкратце объяснил им, что это «какой-то скафандр, а внутри свой человек». Фактически Горейко понимал, что за шесть часов доехать до бункера, где не факт, что кто-то есть и, даже если есть, то не факт, что он разбирается в таких скафандрах, не реально.

– Этому парню возможно уже не суждено проснутся, а я так мечтал поблагодарить его.

– Не будем отчаиваться, капитан, организм человека иногда выдерживает невероятные нагрузки, поверьте, в нем скрыты колоссальные резервы. Я была свидетелем таких случаев, когда выживали те, кому делаешь операции только потому, что этому обязывает совесть, которая не позволяет просто бросить человека умирать. А иногда умирали те, кто практически ждал выписки из больницы. Так что не стоит хоронить живых – вступилась за Гавриила женщина.

– Вы местные? – обратился к помощникам Горейко. Они сидели у противоположной стены и в молчании следили за разговором.

– Да, мы все местные.

– Среди тех, кто в замке есть механики или инженеры, может еще кто-то, кто мог бы понять, что тут к чему? Мне хотелось бы попробовать все.

– Есть один парень, который чинит машины, но я не уверен, что он сможет помочь.

– Приведите его, пожалуйста.

– Мой дед работал в Львове, в железнодорожном депо. Он старый и плохо видит, но может быть, я подумал, что… – парень понял, что дед скорее всего не поможет, но проникшись жалостью к умирающему Гавриилу, попытался все же что-то предпринять.

– Веди деда.

Горейко встал и вышел из фургона. Его опять атаковали его старые страхи. Он пытался отвлечься и пошел наверх, к Дигиру и Вольгу, чтобы осмотреть псов, которые отсиживались в пролеске. Все равно он был бессилен.

Он слегка приоткрыл глаза. Они быстро привыкли к освещению, потому, что было темно. В углу экрана были его жизненные показатели. Энергии было навалом, а вот жизненные показатели гасли. Ему оставалось чуть меньше пяти часов. Гавриил попробовал поднять голову. Костюм сразу вывел надпись «Отключение автопилота» и голова поддалась. Возможно, что он не смог бы поднять ее своими силами, но костюм умножил его силы в миллионы раз, превратив даже легкий рывок в вполне уверенное движение. Какая-то женщина наклонилась над ним сразу. Она что-то говорила ему, но откуда ему знать, что она хотела. Сбоку были еще люди, все они с недоумением смотрели на него. Он вернул взгляд на женщину, которая явно что-то сильно от него хотела и упрямо добивалась этого. Он немного свел веки, пытаясь навести фокус, потому, что слабость добиралась и до глаз, размывая изображение, за которое он так хватался. Он сдался и опустил голову, пытаясь что-то придумать. В такие моменты тяжело понять, что именно нужно сделать. Хочется отдохнуть, сильная усталость врет, обещая спасение во сне. Он знал это. Ему вспомнились психологические тактики спецназа, о которых он так любил читать. Там было все, что нужно для выживания и ничего лишнего. Никакого вранья, никаких иллюзий и домыслов, никаких предположений. Он обожал эту определенность, и ее простоту, читая все это, он примешивал эти догмы к своему мировоззрению, незаметно становясь сильней. Одна из них гласила «Оказавшись в тяжелом положении, продолжай принимать решения, планируй свое спасение всегда и везде, пытайся устроить свою жизнь любым способом». И он думал из последних сил. Лицо женщины, которая так пыталась ему что-то сказать, держало его внимание и постоянно, то исчезала в мире теней и бликов, то возвращалось к нему, как лучик надежды. Он видел, что она чем-то обеспокоена. «Может снаружи опасность, и она хочет, чтоб он ее спас?» Нет, другие мужчины тогда бы были перепуганы и смотрели по сторонам, но они смотрели только на него. Да и сам он ничего не может уже сделать.

Вдруг его накрыла мысль, что он умирает. Ему сразу вспомнились родители, которые возможно живы. Они были военными и их вполне могли эвакуировать. Он не хотел умирать, не попрощавшись с ними, или хотя бы не увидев их одним глазом. Вспомнилась могила Лены и вдруг захотелось к ней. Но неизвестность вдруг испугала его. Раньше он думал, что не боится смерти, однако смерть это пустяк, самое страшное в мире чувство, когда знаешь, что ничего нельзя изменить. Оно ужасней всех, от него хотелось избавиться. Гавриил с двойным рвением всматривался в губы женщины, пытаясь прочесть слова. Он заметил, что теряет контроль из-за легкой паники, которая, впрочем, вызвала прилив адреналина, что не так уж плохо. Инстинкт самосохранения, эта замечательная программа, которая в один миг развеивала все иллюзии и занимает в мыслях достаточно много места, чтоб даже страх отступил, заставляя думать. «По крайней мере, я еще жив, а раз я жив, значит у меня есть шанс» – схватился Гавриил за единственный свой козырь. Его знания о психологических тактиках спецназа вступили в силу, еще одна его любовь спасала ему жизнь. Она гласила, что среди тьмы отчаяния и несчастий нужно находить любой проблеск света, который можете найти, потому, что только он способен вам помочь. Подогреваться отчаянием и страхом это – то же самое, что лезть в прорубь, пытаясь спасти обмороженные ноги. Мысли зашевелились в голове и полетели. На лбу даже проступил пот. Гавриил боролся опять и, заметив это, он вспыхнул новыми силами и надеждами. Вся эта борьба заняла от силы тридцать секунд, но он не забудет их никогда. Еще одно правило выживания гласило, что нужно уметь праздновать свои маленькие победы, чтоб не казалось, что вы ни на что не способны. Он боролся за жизнь и это уже хорошо, это уже маленькая победа.

Сил просто не было, Гавриил накручивал себя, опасаясь снова потерять сознание. Он всмотрелся в движение рук этой женщины, которая уже вспотела, изображая ему что-то. Она сжимала пальцы обоих рук, сводила их кулаками вместе, а потом разводила пальцы и выворачивала их вверх и в стороны, как иногда изображают взрыв. «Что она хочет сказать, что сейчас что-то взорвется и мне надо идти? Нет, я не смогу, вряд ли. Стоп! Она хочет, чтоб я открыл костюм. Может они смогут перевязать рану. Что ж, похоже на то. Нужно попробовать».