— А смысл? — я изобразил усмешку и пожал плечами. — Нет, если очень хочется, можно попробовать, но я не думаю, что он знает что-то действительно полезное, — невозмутимо пояснил я свою позицию. — Впрочем, может, и правда стоит. В любом случае, уж это точно решать Яронике.

Это, наверное, станет девизом сегодняшнего дня, но… кто бы знал, чего мне стоила эта невозмутимость! Зато лицо сохранить удалось; хотя по ощущениям было похоже, что от ироничной усмешки сводит скулы, и она так и норовит превратиться в оскал.

Мне было паскудно, причём так паскудно, как не было уже очень, очень давно.

Высказанная Яроникой идея, в которой на первый взгляд не было ничего неожиданного или страшного, произвела на меня неизгладимое впечатление. По ощущениям было похоже, будто кто-то коротко и сильно врезал кулаком под дых, или будто я с большой высоты шарахнулся спиной о твёрдый пол. Дыхание перехватило, в глазах муть, но при этом пока ещё не больно. Сложнее всего было спокойно сделать первый вдох.

Но беспокоили не ощущения, а их причина. Я вдруг очень чётко и ясно осознал: это ревность. Та самая, разрушительная и беспощадная, слепая и бешеная. И если я ревную, мне, стало быть, не всё равно. Мне небезразлична эта женщина, и отношения наши выходят за рамки просто постельного интереса. Во всяком случае, с моей стороны, и, похоже, только с моей стороны.

Главный же вопрос, насколько глубоко засела во мне эта заноза. Простой ли это эгоизм и собственнические чувства, или всё гораздо хуже? Если судить по степени накала эмоций, охвативших меня от одного только предположения… это не проблема, это уже форменная катастрофа и полный абзац, если пытаться описать ситуацию без ненормативной лексики, что довольно трудно.

Дружба спасает жизнь, а вот любовь… любовь слепа. Когда неосторожный шаг может оборваться в пропасть, слепота — не лучшее подспорье. Наглядный пример: я только что не сумел правильно оценить противника именно из-за того, что на мозги мои давила ревность. Будь благословенна привычка не поддаваться личным впечатлениям, а то духи знают, чем бы закончился мой с ним разговор!

Влюбляться хорошо в молодости, когда голова пуста, сердце поёт и горы по колено. Тогда это чувство действительно окрыляет, вдохновляет на подвиги и, как правило, серьёзного вреда не наносит. А когда от тебя что-то зависит, — важное дело и, тем более, жизни людей, — худшую подлянку от судьбы представить сложно.

Впрочем, ладно, это ещё не конец света. Осознание проблемы — если не половина, то треть её решения точно. А у такого чувства, как любовь, есть одно великолепное достоинство: она может как мгновенно возникнуть, также мгновенно и сдохнуть. Её убивает боль, безразличие, предательство, скука и ещё куча мелких и крупных вещей, но стоит начать, пожалуй, с этих. Боль терпеть я умею, безразличие налицо, предательства тоже вполне возможно добиться — в конце концов, она ведь сама именно это и предложила. Скука… Вот с этим сложно, с этой язвой заскучать сложно; а жаль, средство-то вернейшее!

Но, будем надеяться, хватит и того, что есть.

— Ладно, в любом случае, не сейчас же этим заниматься, — махнула рукой Яра. — Вы как хотите, а я пойду продолжать неоконченное дело. В душ — и спать! Кар?

— Я попозже подойду, — равнодушно отмахнулся я, изображая глубокую задумчивость. Я пока ещё был морально не готов к тому, чтобы после столь эпического открытия оказаться один на один с женщиной, неожиданно перевернувшей всё моё существование с ног на голову. Нет, я не боялся сорваться, или сболтнуть что-то не то; просто в её обществе мне пока требовался жесточайший самоконтроль, а настроения к нему не было.

В итоге, вооружившись на камбузе самоподогревающимся кофейником и чашкой, я вернулся в опустевшую кают-компанию и решил скоротать несколько часов за книжкой. Поскольку целью моей было основательно отвлечься, выбор пал на читанный много лет назад триллер, оставивший по себе впечатление «пустоты в красивой обёртке». То есть, написано хорошо, увлекательно, но смысл и сюжет не прослеживаются.

Вытянувшись на диване, — он оказался коротким, поэтому ноги несколько свисали с подлокотника, но это мелочи, — я настроил голопостроитель на нужную высоту и угол наклона проекции и, плеснув в кружку кофе, погрузился в чтение.

Воспоминания не подвели. В книге действительно было очень много очень образно описанных сцен кровавого мордобоя с горами трупов и омерзительными мутантами, а, самое главное, никаких моральных терзаний. И я действительно отключился от реальности.

Правда, корабль оказался слишком тесным для такой толпы народу, — целых шесть человек! — и возможности побыть в одиночестве мне не дали. Буквально через полчаса после погружения в озёра крови и перемолотых внутренностей моё уединение было нарушено, причём никем иным как младшим.

— А ты почему тут сидишь? — поинтересовался он. Поскольку я не ответил, — на глупый вопрос можно ответить только глупость, поэтому я предпочёл промолчать, — он подошёл сам и заглянул в голопроекцию книги. — Кварг, ты меня разочаровываешь, — вздохнул младший, усаживаясь на диван рядом со мной.

Спрашивается, что за удовольствие? Ему кресел мало?

— Ну, это явно не шедевр мировой литературы, кто бы спорил, — хмыкнул я, не отрывая взгляда от книги.

— Да я не об этом, — недовольно отмахнулся он. — Старший, скажи мне, я похож на идиота?

— Да, — честно ответил я, переводя на него раздражённый взгляд. — Сейчас в особенности.

— Тьфу! Ладно, зайдём с другой стороны. Как ты думаешь, я хорошо тебя знаю? Или, точнее, давно?

— Кверр, давай без этих введений, а? — мрачно вздохнул я. — Что ты мне такое важное и принципиальное хотел сказать?

— Ладно. Как скажешь. Ты сейчас напоминаешь мне меня самого в тот момент, когда я пытался из камеры сбежать. Точнее, сидел в ней и планировал этот самый побег. Проще говоря, ты сейчас ведёшь себя как малолетний придурок, а не как взрослый человек.

— Малыш, ты вроде уже большой мальчик, — недовольно поморщился я, понимая, что так просто меня в покое не оставят, и поговорить с ним всё-таки придётся. Хоть я и догадывался о теме предстоящей беседы, и понимал, на что он намекает, обсуждать этот вопрос категорически не хотелось. Но Кверр… Вот чем мы с ним похожи, так это упрямством. — А всё ещё веришь, что взрослые всегда поступают правильно и по уму, — продолжил я. Но младший рано обрадовался свернувшей в нужное русло теме: намёков я нынче не замечал принципиально. — Но мне иногда тоже хочется почитать какой-нибудь лёгкий бессмысленный бред. Это нормально.

— Кар, — скривился он. — Не надо делать вид, что ты не понял, о чём речь. Впрочем, если ты настаиваешь, чтобы я спросил прямо, я так и сделаю. Ты что, в самом деле собираешься отказаться от этой женщины? Вот просто так, на ровном месте?

— От какой? — насмешливо ухмыльнулся я.

— От Яроники, — сдержанно пояснил он, не купившись на мой насмешливый тон. — Слушай, я же не слепой. Ты ведь не просто так рядом с ней выползаешь из-под отточенного многолетней работой монумента «Идеальному Неспящему» и оживаешь. А теперь вдруг после нескольких слов превращаешься в обиженного подростка и забиваешься сюда с книжкой с видом «оставьте-меня-все» и «меня-никто-не-любит»! Небось именно потому, что до тебя наконец-то дошло, что она для тебя что-то значит. Кар, это глупо.

— Младший, что тебе от меня надо? — устало вздохнул я, скрестив руки на груди и мрачно взирая снизу вверх на Кверра. — Только без патетики и душеспасительных бесед. Конкретно по пунктам.

— Я хочу, чтобы ты с ней поговорил, и высказал ей всё, что думаешь о ней.

— Зачем? — с усмешкой уточнил я.

— Затем, что если ты откажешься от этой женщины, ты будешь клиническим идиотом. Даже хуже меня!

— Во-первых, почему ты думаешь, что ты больший придурок, чем я? — насмешливо хмыкнул я. — А, во-вторых, зачем? Нет, я понимаю, ты хочешь меня несказанно облагодетельствовать и из каких-то мстительных соображений пытаешься устроить мою личную жизнь, но зачем это мне?