- Я как лучше хотел.
- Ну да. А получилось по мозгам. Мозги точно целы?
- Целы. Не надо было «скорую»… Я бы утром сам до больницы доехал.
- Ладно, поздно уже боржоми пить, когда почки отвалились. Плечо-то мы тебе сейчас сами на место поставим. А вот с переломом пусть хирург разбирается. Виталь! Иди сюда, подержишь его.
Виталик послушно садится рядом с Ворониным и готовится выполнять все его указания.
- Держи его крепко, чтобы не вырвался ненароком. Держишь?
- Держу.
Мне хочется зажмуриться, как это делает впечатлительная Наташа, но любопытство берёт верх – всё-таки впервые вижу, как вправляют суставы. Владимир Михайлович сосредотачивается. Одной рукой упирается Вадиму в грудь, другой крепко обхватывает его руку выше локтя.
- Очень больно будет? – Вадим в ужасе оглядывается вокруг себя, словно кто-то из нас способен остановить этого новоявленного хирурга-самоучку. Виталик, сжимающий здоровое плечо и шею друга, напуган, пожалуй, ещё сильнее.
- Нормально будет. – Беспечно заверяет всю аудиторию Воронин. – Ты мне расскажи лучше, артист, где это ты успел выпить сегодня?
- Да я совсем немножко выпил, честное слово!... Меня знакомые пацаны пригласили, я-а-а-а-а-а!!!...
Всё происходит так неожиданно, что никто не успевает опомниться. Даже Виталик только в самый последний момент что было сил обеими руками впивается в Вадьку, который после вероломной уловки Воронина заваливается прямо на Виталика, как убитый наповал.
- Вадь!.. Вадька! Ты что, Вадь?! – Виталик в панике тормошит друга за плечи, хлопает по щекам. – Вадька! Дядь Володь, что с ним?!
Воронин самодовольно улыбается:
- Всё нормально. Сейчас отойдёт. Лёгкий шок – не больше.
Мы втроём – я, Наташа и Иришка наконец-то осмеливаемся подойти поближе. Вадим действительно уже приходит в себя. Бедный, как же ему должно быть сейчас плохо, если пот градом стекает по его лицу, даже волосы ко лбу прилипли, будто он только что из под душа вышел.
- Вадь… - Плаксиво зовёт Иришка. – Вади-ик… Ты живой?
Взгляд Вадима постепенно проясняется, становится осмысленным.
- Ой… А что это было?
- Обморок. – Поясняет Владимир Михайлович и уже совсем по-отцовски кладёт руку на мокрый лоб юноши. – Ну? Как себя чувствуешь? Болит плечо?
Канарейка пробует пошевелить плечом:
- Кажется легче. Вы прям волшебник, дядь Володь. Может, и гипс наложите, не отходя от кассы?
Все видят, что Вадиму действительно лучше и сразу оживают, начинают улыбаться. Иришка игривым котёнком кидается к Вадиму и доверчиво, по-детски открыто обнимает его за шею:
- Вадь! Я согласна!
- На что? – Он непонимающе заглядывает в её красные от слёз глаза.
- Замуж за тебя пойти! Прямо сейчас! Пока тебя в армию не забрали!
Изумлённая тишина разрывается дружным смехом. Наташа хохочет, закрыв лицо руками, Владимир Михайлович хлопает ладонью о колени. Вадька, машинально держась за кисть сломанной руки, сгибается пополам. Виталик всё ещё обнимает его за плечи и тоже смеётся. На лице Виталика сияет безграничное счастье – таким я его не видела уже давно. Создаётся впечатление, что он нашёл наконец-то чего-то очень важное и дорогое, что-то, потерянное на жизненном пути по собственной глупости. И сейчас больше, чем когда бы то ни было видно, насколько близки они – два этих совершенно разных по своей сути парня и как изумительно дополняют они друг друга именно этой своей несхожестью. И мне даже плакать хочется в атмосфере всеобщего веселья – настолько умиляет меня эта картина долгожданного воссоединения старых друзей. Всё встало на круги своя…Всё так, как и должно было быть всегда. Господи, неужели Вадиму действительно надо было рисковать своей жизнью и ломать себе руки для того, чтобы заслужить наконец полное прощение Виталика? И ведь сам он, пожалуй, сделал бы это нарочно, если бы мог предположить такое раньше. Не сомневаюсь, Канарейка способен на подобные выходки… Славный, сумасшедший Канарейка!... Милый, чувствительный Виталик! Как дороги мне эти ребята… Как люблю я их родные лица, их глаза, их улыбки! И как я счастлива чувствовать себя полезной и нужной частичкой их мира! Я люблю их всей своей душой, каждого по отдельности и обоих вместе как одно целое! Прошло только полтора месяца с того дня, как мы познакомились, а я уже, кажется, знаю их всю свою жизнь, с самого рождения. Их характеры, их привычки изучены мною вдоль и поперёк, я думаю и чувствую КАК ОНИ, и я ПРОСТО НЕ МОГУ уже жить без них.
Мальчишки… Мои мальчишки, шепчу я себе мысленно, а сама всё смотрю и смотрю самозабвенно на их радостные, живые лица. Мои мальчишки!... Какими словами могу я описать то, что испытываю к вам? Меня переполняет нежность, когда я вижу вас вместе. Какие вы ещё маленькие, какие беспечные! А ведь когда-нибудь все мы станем взрослыми… Мы вырастем, у каждого из нас появится куча серьёзных забот, и тогда мы уже не сможем так часто встречаться. Я не верю в это, ребята! Наш
большой, дружный круг никогда не должен размыкаться! Сколько бы лет не миновало и что бы не произошло с нами в этой жизни! Мы должны быть рядом. Вместе мы – ВСЁ. Мы такая гигантская сила, которая способна выстоять при любом
ударе – и в бурю, и в ненастье, и в зной, и в мороз…И мне хотелось бы верить, что так оно и будет…КАК Я ЛЮБЛЮ ВАС, ДОРОГИЕ МОИ МАЛЬЧИШКИ!..
…С гроба снимают крышку. Кто – я даже не заметила. И кровь стынет в жилах, в глазах начинает темнеть… Сердце сжимается в тугой комок и, кажется, готово лопнуть от напряжения. Рядом со мной и сзади раздаются чьи-то истошные визги и тяжелые стоны рыданий. Маринка? Анжелка? Оксанка? Катька? Или ещё кто-нибудь из целой армии поклонниц и подружек Вадима Канаренко?...Мужайтесь, девочки, мужайтесь. Я прекрасно понимаю, какие чувства вы испытываете сейчас. Я понимаю, несмотря на то, что никогда не была на вашем месте. Я, пожалуй, одна из немногих, кому удалось избежать колдовских чар Канарейки, и всё, что я могу сейчас вспомнить – это те два жарких поцелуя, едва не рассоривших Вадима и Виталика на всю жизнь. Как давно это было!...А каково же им – тем, кто познал близость с Канарейкой в полной мере и тем, кто страстно мечтал о нём ночами напролет, но так и не осуществил своё тайное желание?
Вы опоздали, девочки… Вот он, лежит перед вами – такой близкий и в то же время совершенно недосягаемый теперь для всех вас. К нему можно подойти, прикоснуться, можно даже поцеловать, но он уже никогда не ответит вам взаимностью, ни одну из вас он не очарует своей ангельской улыбкой и никому больше не споёт под гитару песен своей любимой «Арии».
ОН МЁРТВ… Я не мигая вглядываюсь в хорошо знакомое, такое родное лицо и вижу восковую маску. Впечатление усиливает грим – его необходимо было нанести, чтобы скрыть сохранившиеся следы кровоподтёков. Затея удалась, но неестественный, желтоватый цвет кожи сбивает с толку. Это не Вадька. Нет… Красивый манекен, украденный с витрины магазина, просто очень похожий на нашего Канарейку. Нас зачем-то обманывают, пытаясь выдать фальшивку за оригинал. Это не может быть Вадим… Господи, да зачем же ему так замазали лицо?! Он ведь сам на себя не похож стал, он совсем другой был в жизни!...В ЖИЗНИ… О том, что буквально недавно этот парень действительно был жив, говорят только губы. Их нельзя было ничем закрасить и на них до сих пор остались те самые корочки от болячек. Я уже видела их там, в палате, у живого Вадима. Как потом нам объяснил дядя Коля?... Сам изорвал, зубами… Бедный наш Вадька… Как же ему было больно... Зато теперь боли нет. Нет ничего – ни души, ни чувств. А ведь в нём так много их было…Что же должно было случиться с тобой, Вадька, если ты так легко устал от жизни?.. Куда девалась твоя бьющая через край энергия, твоя подвижность и яркая фантазия? Чего же ты натворил, лишив нас всех своего таланта? Какое ты имел право уничтожать всё то, чем мы так откровенно восторгались?!
Я опять мысленно спорю с Вадимом и всё жду, жду, когда же он откроет глаза. Очень удачно, кстати, мы подобрали ему рубашку. Тёмно-голубой цвет всегда
