В Гуаякиле Мартинес, как и все бывшие моряки, избрал ареной своей деятельности квартал Лa-Таона, эту совершенно особенную часть города, где такие экзотические трущобы, что полиция не отваживается совать сюда нос. В каком-нибудь из бесчисленных кабачков и винных погребков, расположенных в нижних этажах мрачных старых домов, выстроенных еще в колониальный период, Мартинес всегда находил благожелательную аудиторию, которая состояла из отставных или отпускных моряков; они слушали его фантастические морские рассказы и платили ему за них обильным угощением. Надо заметить, что островитянин не отличался умеренностью ни в еде, ни в питье, особенно когда, по его выражению, он попадал «в хорошую команду» и кто-нибудь платил за него не скупясь.
Кроме таланта рассказчика, Мартинес обладал еще одной способностью, за которую его очень уважали товарищи: он изъяснялся, или, вернее, воображал, что изъясняется, на папиаменто, то есть на причудливом смешении разных наречий, на каком говорят уроженцы Карибского моря. Когда Мартинес бросал фразу, произнося слова, по его глубокому убеждению, точь-в-точь так, как их произносят в Кюрасао, слушатели, с грехом пополам объяснявшиеся на отвратительном жаргоне английских моряков, приходили в неописуемый восторг.
Этот самый Мартинес и сообщил им последние новости о Педро Кубильо, искателе стад. Мартинес встретился с ним в бухте Белая Роза, на восточном берегу острова Сан-Кристобаль.
Эта бухта, столь поэтично обозначенная на картах, была известна у моряков под названием Порт Голода — названием, говорящим само за себя.
Кубильо построил себе жилище на высоком берегу, на границе бесплодной песчаной пустыни: это была убогая хижина, которая плохо защищала от ветра, дувшего с моря и, точно бичом, исхлестывавшего безлюдный берег.
Кубильо питался ракушками, печеными или вареными, огонь он разводил первобытным способом. За водой для питья, солоноватой на вкус, надо было каждую неделю ходить к родникам, протекавшим далеко, в глубине острова, а хранил он ее в черепашьих щитах.
Ходил он почти нагишом. Волосы у него отросли и, точно плащом, покрывали ему спину; борода его доходила до пояса; ногти на ногах были длинные и кривые, и поэтому издали его можно было принять за короткопалого — так высоко поднимал он при ходьбе пятки.
Его фотография могла бы быть воспроизведена в качестве иллюстрации в дешевом издании классической книги о Робинзоне Крузо.
К довершению сходства с Робинзоном он был здесь один. Совершенно один. Один как бог.
Педро Кубильо был родом из Бока-де-Ягуачи — монтувийского края, слава о котором идет по всей округе и восходит ко временам колонизации. Однако слава эта была, к сожалению, совсем не добрая.
За последнее время речные пираты там, слава богу, повывелись, а прежде они нападали на суда, которые везли продукты из Бодегаса в Гуаякиль; в Бока-де-Ягуачи у этих пиратов были притоны и тайники. По всей вероятности, Педро Кубильо был сыном одного из этих страшных речных разбойников, и в жилах у него текла кровь злодея. Но точно это установить невозможно, потому что местные жители не очень-то интересуются своей генеалогией.
Педро Кубильо жил всегда в самом городе Ягуачи, под защитой гражданских властей и под покровительством святого Хасинто; жил он тихо и мирно, как ему нравилось, но потом влип в историю и запутался, как муха в паутине, в судейской бумажной волоките. И тогда все у него пошло насмарку.
А случилось это так.
Педро Кубильо нашел прекрасный способ зарабатывать деньги, не прилагая больших усилий и ничем не рискуя: он искал стада.
Подобно всем великим изобретениям, его изобретение было просто, как дважды два, и обязан был им Кубильо чистой случайности.
Само собой разумеется, чтобы изобрести такой способ существования, нужен был именно Кубильо. Другому человеку случай ничем бы не помог. Здесь немаловажную роль сыграли природные способности Кубильо.
Он великолепно знал округу Ягуачи и прилегающие к ней районы. Где верхом на лошади, где в лодке, а где и просто пешком, он избороздил ее из конца в конец.
Дело в том, что Кубильо любил бродить, бродить без цели, наугад, куда глаза глядят, по необозримым просторам, иод бескрайним небом. Не было такой дорожки или тропинки, по которой он не ходил бы; не было такого болота, глубину которого он не измерил бы; не было такого девственного леса, в чаще которого он не чувствовал бы себя как дома.
— Кубильо! Ты не знаешь, где находится Кошачья Голова?
— Знаю. Это далеко. На лесистом склоне горы Булубулу. Это маленький холм. Я думаю, индейский курган. Он похож на кошачью голову, вы сами видите. Это не так часто встречается, верно? Ну так вот, говорят, будто здесь…
География Кубильо была сказочной и анекдотической. Он знал, в каком месте что происходило, знал все местные предания. Он мог точно указать место, где убийца бросился на свою жертву и где жертва упала наземь; места, где зарыты сокровища, где пылает адское пламя, где слетаются ведьмы, где появляется сатана, где, наконец, показываются привидения в самых разнообразных и страшных обличьях: то дерево движется и шевелит ветками, точно руками, то злобный дракон с горящими глазами. Все знал Педро Кубильо, старый пастух.
И случаю было угодно, чтобы этому человеку выпала на долю большая удача.
У богатого скотовода, дона Касимиро Сеговии, увели стадо в сто голов. Дон Касимиро позвал Кубильо.
— Найди мне стадо, а если удастся, то и воров. Кража была совершена нынче ночью, мы напали на свежие следы. Ведь ты хорошо знаешь эту глухомань, правда? А уж я тебя отблагодарю, ты не сомневайся! Десятая часть стада будет твоя. Согласен?
Педро Кубильо не раздумывал. Ему представляется удобный случай нажиться — зачем же он станет от него отказываться? Тем более что до сих пор он ни одного сентаво не заработал своим трудом. Он, жена и дети жили на средства его тестя, лавочника-испанца, доброго, отзывчивого человека, который, чтобы его дочь и внуки не умерли с голоду, приютил их у себя, а вместе с ними и Кубильо, и всех содержал. На свои личные нужды Кубильо тратил то, что ему давали случайные заработки: петушиные бои, игра в кости и особенно в мацзян[14],— тут он не имел соперников и обыгрывал даже китайцев, державших в городе свои лавочки. Но те несколько монет, которые ему удавалось таким способом заработать, он тратил на вино и на сигареты, а главное, на одеколон «Флорида» — это была его страсть, его мания.
Теперь же дело будет обстоять иначе. В его тощем кошельке появятся толстые пачки банковских билетов, и на эти деньги он сможет доставить себе в Гуаякиле множество еще не изведанных удовольствий. Все будет к его услугам: смазливые девчонки и заграничные вина в кабачках; редкостные напитки в восточных ресторанах; долгие прогулки на автомобиле по широким улицам, под благодетельным покровом ночной темноты, с хорошенькой спутницей… Кроме того, он купит детям новую одежду, а то они ходят в старой, да и старья у них маловато… Так как же Педро Кубильо пропустит редкий случай, тем более что этот случай может и не повториться?
Он взял себе в помощники четверых самых отчаянных пеонов дона Касимиро, и они, хорошо вооруженные, верхом на добрых конях, двинулись через пастбище по направлению к лесу. Кубильо руководствовался интуицией. По его соображениям, воры должны были сперва спуститься к Сускалю, затем перевалить горы и продать скот в индейском поселке, где его не клеймят и где у продавца не спрашивают письменного разрешения.
Кубильо рассчитал правильно. Сорок часов не слезали они с коней и все-таки настигли воров. Это были, по-видимому, горцы, народ необстрелянный, при первых же выстрелах они, бросив добычу, пустились наутек.
Педро Кубильо собрал и пересчитал стадо. Не хватало всего только двух коров, — воры, наверно, съели их с голоду на привале. Все остальные были налицо. Девяносто восемь коров! И десятая часть — его! Без всяких разговоров!
