Влететь, как в улей, в круг людской

И жалить души простотой,

Лесной черемухи душистей,

Что обронила в ключ искристый

Кисейный девичий платок!..

Про зелье знает лишь Восток

Под пляс факиров у костра!..

Возьми мой крест из серебра

С мидийской надписью... в нем корень!..»

3450 Я прошептал: «Оставь, Григорий!..»

Но талисман нырнул в ладони —

И в тот же миг, как от погони,

Из грота выбежал козел,

Руно по бедра, грудью гол,

С погуслым золотом на рожках...

И закопытилась дорожка.

Распутин заплясал с козлом,

Как иволга, над кувшином

Заплакала из камня баба.

3460 У грота же, на ветке граба

Качалась нимфа белой векшей.

И царский сад, уже померкший,

Весь просквозил нетопырями,

Рогами, крыльями, хвостами...

Окрест же сельского чертога

Залег чешуйчатой дорогой

С глазами барса страшный змей.

«Ладони поразнять не смей,

Не то малявкой сгинешь, паря!»

3470 И увидал я государя.

Он тихо шел окрай пруда.

Казалось, черная беда

Его крылом не задевала,

И по ночам под одеяло

Не заползал холодный уж.

В час тишины он был досуж

Припасть к еловому ковшу,

К румяной тучке, камышу,

Но ласков, в кителе простом.

3480 Он всё же выглядел царем.

Свершилось давнее. Народ,

Пречистый воск потайных сот,

Ковер, сказаньями расшитый,

Где вьюги, сирины, ракиты, —

Как перл на дне, увидел я

Впервые русского царя.

Царь говорил тепло, с развальцем,

Купецкий сын перед зерцальцем

С Коломны — города церквей.

3490 Напрасно ставнями ушей

Я хлопал, напрягая слух, —

В дом головы не лился дух

И в сердце — низенькой светлице,

Как встарь, молчальницы-сестрицы

Беззвучно шили плат жемчужный.

Свершилось давнее. Сёмужный,

Поречный, хвойный, избяной,

Я повстречался въявь с судьбой

России — матери матерой,

3500 И слезы застилали взоры, —

Дождем душистый сенокос,

Душа же рощею берез

Шумела в поисках луча,

Бездомной иволгой крича,

Но между рощей и царем

Лежал багровый липкий ком!

С недоуменною улыбкой,

Простой, по-юношески гибкий,

Пошел обратно государь

3510 В вечерний палевый янтарь,

Где в дымке арок и террас

Залег с хвостом змеиным барс.

* * *

«Коль славен наш» поет заря

Над петропавловской твердыней,

И к милосердной благостыне

Вздымает крылья-якоря

На шпице ангел бирюзовый.

Чу! Звякнул медною подковой

Кентавр на площади Сенатской.

3520 Сегодня корень азиатский

С ботвою срежет князь Димитрий,

Чтоб не плясал в плющевой митре

Козлообраз в несчастном Царском.

Пусть византийским и татарским

Европе кажется оно.

Но только б не ночлежки дно,

Не белена в цыганском плисе!

Не от мальчишеской ли рыси

Я заплутал в бурьяне черном

3530 И с Пуришкевичем задорным

Варю кровавую похлебку?

Ах, тяжко выкогтить заклепку

Из Царскосельского котла,

Чтоб не слепила злая мгла

Отечества святые очи!..

Так самому себе пророчил

Гусарским красноречьем князь —

В утробу филина садясь,

(Авто не называл Григорий).

3540 И каркнул флюгер: «Горе, горе!»

«Беда!» — мигнул фонарь воротам.

В ту ночь индийским приворотом

Моя душа — овин снопами —

Благоухала васильками.

И на радении хлыстовском,

Как дед на поле Куликовском

Изгнал духовного Мамая

Из златоордного сарая,

Спалив поганые кибитки,

3550 Какие сладкие напитки

Сварил нам старец Селивёрст!

Круг нецелованных невест

Смыкал, как слезка перстенек,

Из стран рязанских паренек.

Ему на кудри меда ковш

Пролили ветлы, хаты, рожь,

И стаей, в коноплю синицы,

Слетелись сказки за ресницы.

Его, не зная, где опаска,

3560 Из виноградников Дамаска

Я одарил причастной дулей.

Он, как подсолнечник в июле,

Тянулся в знойную любовь,

И Селивёрст, всех душ свекровь,

Рязанцу за уста-соловку

Дал лист бумаги и... веревку.

Четою с братчины радельной

Мы вышли в сад седой, метельный,

Под оловянную луну.

3570 «Овсеня кликать да весну

Ты будешь ли, учитель светлый?..

У нас в Рязани сини ветлы,

И месяц подарил узду

Дощатой лодке на пруду —

Она повыглядит кобылой,