И тут механизм остановился.
Я спрыгнула с катафалка и побежала прочь от луча света, в котором опустилась под землю. Затем заставила себя остановиться. Тихо замерла и стала прислушиваться к тому, что происходит вокруг.
Тишина под землей не была абсолютной – во всяком случае, для меня. Своим внутренним Слухом я уловила прилетающие из какой-то невообразимой дали тихие звуки – мягкий шелест, вздохи, чуть слышный смех, переходящий в рыдания. Еще я слышала сказанные шепотом обрывки слов и какие-то странные, бессмысленные звуки, похожие на ритмичное пощелкивание мокрым языком.
Ни один из этих звуков не вылетал из живой гортани.
Я находилась в царстве мертвых.
Экстрасенсорная тишина тоже не была полной, ее нарушали веселенькие посвистывающие звуки, долетавшие из лежащей у меня в рюкзаке призрак-банки. Время от времени посвистывание прекращалось, но только для того, чтобы смениться идиотским гудением.
– Ты замолчишь сегодня или нет? – сказала я. – Мне нужно послушать.
– «Замолчишь, замолчишь… Почему я должен молчать? Мне весело. Я, можно сказать, попал в дом родной.
– И останешься в этом доме навсегда, если не возьмешь себя в руки и не будешь сотрудничать со мной, – предупредила я. – Замурую тебя в первой попавшейся стене, и дело с концом.
Насвистывание моментально оборвалось.
Когда оказываешься один и чувствуешь себя уязвимым со всех сторон, в голову обязательно начинают лезть разные мысли. Они путаются, мозг моментально перескакивает с одной мысли на другую, рисуя не связанные между собой картинки. Мне представился Локвуд, сражающийся на церковном крыльце с бандитами не на жизнь, а на смерть. Затем я подумала о Джордже, о том, каким тоскливым, затравленным, потерянным стало выражение его лица после того, как он мельком взглянул в про́клятое зеркало. Это было всего пять ночей назад. Прошла, казалось, целая вечность. Затем я подумала о том, с какой легкостью, оказывается, может быть безвозвратно разрушено все, что мне так близко и дорого. И тут же почему-то вспомнила, как скудно снаряжен у меня сегодня рабочий пояс. А потом мне представился поднимающийся в лунном свете ужасный Спектр – призрак Эдмунда Бикерстафа…
Я сумела подавить все ненужные мысли и эмоции, засунула их в ящик, заперла крышку и задвинула в самый дальний уголок своей памяти. Сейчас мне было не до воспоминаний. Сейчас я должна быть начеку и постараться остаться в живых.
Земля у меня под ногами была неровной, я чувствовала под подошвами своих ботинок обломки кирпичей, камешки, кучки какого-то пыльного мусора. Со всех сторон меня обступала сухая холодная тьма, в которой я по-прежнему ничего не видела. Выйдя из столба света, в котором опустилась вниз, я не могла даже толком понять, где нахожусь – в узком коридоре или просторном пустом пространстве. Трудно было представить, что кто-то мог по доброй воле забраться в такое мрачное, жуткое место, как эти катакомбы.
А потом я уловила внутренним Слухом едва слышное знакомое жужжание.
Ага. Костяное зеркало. И оно где-то неподалеку.
Неохотно – поскольку электрический свет притупляет остроту Дара, а также привлекает ненужное внимание – я вытащила свой фонарик и включила его на самую малую мощность. Медленно описала лучом широкий полукруг, внимательно осматриваясь вокруг. В пятне света проплыл катафалк, лежащий на огромном подъемном механизме – железные суставчатые ноги подъемника были подогнуты, как у насекомого. Я стояла посреди широкого прохода с высоким сводчатым потолком и сильно замусоренным полом. Две стены прохода – одна каменная, вторая кирпичная – были разделены на ячейки, они располагались в несколько ярусов, и почти в каждой ячейке виднелся чей-то вдвинутый в нее на веки вечные гроб. Встречались ячейки, замурованные кирпичами; попадались ячейки пустые или без гроба, но заваленные камнями и мусором. Через каждые двадцать шагов от прохода ответвлялись и уходили в темноту боковые коридоры.
И все вокруг покрывал слой тонкой серой пыли. Увидев ее, я сразу вспомнила волосы Джоплина.
Выключив фонарь, я по памяти двинулась вперед, постоянно всматриваясь и вслушиваясь в темноту, пытаясь понять, с какой стороны доносится жужжание зеркала. Это было непросто, особенно если учесть, что вновь оживился сидящий в банке призрак.
– Чувствуешь их? – сказал шепчущий голос. – Других. Они повсюду вокруг тебя.
– Ты замолчишь или нет?
– Они слышат твои шаги. Они слышат, как бешено бьется твое сердце.
– Ну вот что. С меня хватит. Как только я найду Джорджа, ты отправишься в одну из этих ячеек.
Замолчал, тварь зеленая. Я резко сердито подтянула лямки рюкзака и двинулась дальше.
Дойдя до первой боковой развилки, я услышала доносящийся из темноты крик. Звук долетал искаженным, многократно отраженным от стен. Кто это кричал? Джордж? Киппс? Джоплин? Да был ли это вообще живой голос? Наверняка я ничего не могла сказать, кроме одного: крик долетел откуда-то справа. Я приложила руку к кирпичной стене и на ощупь двинулась в ту сторону, откуда послышался крик.
Спустя несколько мгновений моя рука наткнулась на что-то холодное и гладкое. Я отпрянула назад, включила фонарик – это оказался стеклянный шар, поставленный в ячейку рядом с гробом. На запыленном шаре появились оставленные моими пальцами линии, и сквозь эти полоски более или менее чистого стекла можно было рассмотреть засохшие белые лилии. Несколько секунд я размышляла о том, как долго простояли в могильной тьме эти поминальные, прощальные, некогда живые цветы, потом выключила фонарь и двинулась дальше.
Проход оказался длинным и узким, несколько раз он пересекался с другими боковыми коридорами. Все стены, разумеется, представляли собой множество ячеек со стоящими в них гробами. На каждой развилке я останавливалась, прислушивалась и шла дальше. Я старалась по возможности все время передвигаться в темноте, надеясь, что это позволит мне видеть Гостей с такой же легкостью, с какой они видят меня.
Поскольку Гости здесь были.
Один раз в левом ответвлении, трудно сказать, на каком расстоянии от коридора, по которому я шла, появилась слабо светящаяся фигура. Это был молодой человек в костюме и рубашке с высоким жестким воротничком. Он стоял неподвижно, повернувшись ко мне спиной, одно его плечо было заметно выше другого. Сама не знаю почему, я была очень рада, что призрак молодого человека не повернулся в мою сторону.
Из другого бокового коридора доносился настойчивый стук. Обернувшись, я увидела, что одна из ячеек в нижнем ряду мерцает потусторонним светом, а стук доносится из очень маленького свинцового гробика.
– Все это очень мило, – сказал череп, – хотя по большому счету – ерунда. Самое главное, что здесь мой господин.
– Где он? Впереди?
– О, да, я думаю, ты приближаешься, – он негромко хихикнул. – Помнишь тот крик, который ты слышала совсем недавно? Спорим, что это кричал Каббинс, заглянувший в костяное стекло?
Я не без труда погасила вспыхнувший во мне гнев. Если призрак так охотно болтает, можно попытаться выудить из него кое-какую информацию.
– Расскажи мне про зеркало, – сказала я. – Сколько костей использовал Бикерстаф, чтобы сделать его? Сколько призраков сидит в зеркале?
– Семь костей и семь духов, если не ошибаюсь.
– Что увидит человек, если посмотрит в зеркало?
– Не знаю. Сам я ни за что не стал бы в него смотреть.
– А Бикерстаф? Он-то смотрел в зеркало?
– Бикерстаф, быть может, сумасшедший, – ответил призрак, – но не дурак. Разумеется, он не смотрел в зеркало. Слишком велик риск. Слушай, может быть, именно в эту минуту твой дружок Каббинс умирает. Тебе не кажется, что ты напрасно теряешь время?
Пожалуй, он был прав. Я поспешила вперед и наконец очутилась в месте, показавшемся мне самым дальним от центра катакомб проходом, в который выходили все боковые коридоры. Впереди снова раздались громкие звуки – разгневанные голоса, крики боли. Я ускорила шаги, но вскоре споткнулась, зацепившись ботинком за выпавший из стены кирпич. Я покачнулась, вытянула руку, чтобы сохранить равновесие, и ударилась ладонью о торчавший из ячейки камень. А может, это был комок застывшего строительного раствора, не знаю. Он упал, звонко стукнулся о пол и с коротким грохотом укатился в темноту. Я замерла, прислушиваясь.
