Тогда он спустился по внутренней лестнице во двор, движимый стремлением посмотреть на строительство того, что было заявлено как колодец и что, возможно, таковым и будет в конечном счете (это зависело от того, обнаружится ли в глубине его вода), но что также служило началом подземного хода, ведущего в дом Лусинды. Он сам нарисовал, где следовало сделать отверстие, которое должно будет открываться на середине спуска к воде, рядом с лестницей из забитых в стену железных брусьев, — путь к свободе, как несколько дней тому назад, или к наслаждению, как этой ночью.
Он убедился в том, что работы уже начались. Приехавшие из Оскоса каменщики упорно рыли глубокий колодец, в котором не было никаких признаков воды. Они еще несколько дней будут заниматься этим, поскольку приблизительно на глубине шести метров им будет легче прорыть параллельный поверхности земли ход в направлении, указанном Ибаньесом; они отложат на время поиски воды, а позднее в конце концов обнаружат ее на глубине восьми метров, когда проход будет уже готов, и неожиданное появление воды окажется праздником, который они как следует отметят.
Антонио велел им, чтобы они все время рыли на норд-норд-вест, ни на градус не отклоняясь от того, что показывал врученный им компас, и чтобы раскидывали землю по двору, а также сбрасывали ее в выходивший к морю овраг, расположенный немного ниже каменной ограды, защищавшей дом с северной стороны, самой светлой. Они ни в коем случае не должны были рыть со стороны дома Лусинды, а лишь в направлении к нему, дабы предпринятое строительство никоим образом не стало известно и не дало повода для всякого рода догадок. Все каменщики были надежными людьми. Людьми его родственников Ломбардеро.
4
Чертежи Форстейна для установки подпорок в шахтах вновь оказались весьма кстати, на этот раз при строительстве подземного хода. Когда Ибаньес впервые прошел по нему, откликаясь на зов если не любви, то насущных потребностей, к удовлетворению которых настойчиво взывало тело, то смог убедиться в прочности, в надежности, исходившей от всего сооружения, он мог пройти там во весь рост, не испытывая никакой необходимости нагибаться. Это был превосходный подземный коридор.
Он прошествовал по нему весьма довольный, используя в качестве факела березовую и кленовую кору, ибо этих деревьев, особенно кленов, росло очень много в отрогах Шистраля, и ему доставляло истинное наслаждение освещать себе путь именно древесной корой, а не масляными лампадами или керосиновыми лампами, а также спермацетовыми свечами и прочими нововведениями; он освещал свой путь точно так же, как в детстве, когда ему приходилось покидать ночью дом в Феррейреле, чтобы дойти до дома Ломбардеро или просто спуститься в хлев и помочь матери принять роды у коровы и при прочих подобных событиях, в которых его отец обычно не принимал никакого участия.
На некоторых участках строительства пятидесятиметрового туннеля пришлось пробивать скалу, разрушая ее с помощью ударов камнедробильного молота и долота. Когда теперь он созерцал все это при свете факела, в нем росло чувство уверенности, возникшее сразу же, как только он открыл люк колодца и вошел в длинный проход, ведший к дому Лусинды, как будто по мере приближения к ней мир начинал обретать более внушительную плотность.
В течение всего времени, пока велись работы, Ибаньес зачастую отказывался спускаться, чтобы самому проверить ход работ. Он полностью возложил всю ответственность по сооружению туннеля на людей из Оскоса. Но было в этом и нечто еще. Он отказывался спускаться под воздействием некоего странного зуда, который он не отваживался подвергнуть анализу, стараясь и вовсе не размышлять о нем, будто не желая признавать за ним большую важность, чем на самом деле, а была она немалой, судя хотя бы по тому, какое значение он сам придавал этому.
Он отказывался спускаться в простодушном стремлении отрицать очевидность. Ту очевидность, что застигла его врасплох сейчас, когда он спустился по вбитым в стены железным скобам и открыл люк; она заставила его подумать, что вся его жизнь на протяжении почти пятидесяти истекших лет была сплошным, непрерывным рядом широких и удобных подземных переходов, по которым он двигался навстречу свету, будь то свет Просвещения или какой-то иной, более соответствующий элементарным желаниям человеческого существа.
Из света во мрак. И из мрака к свету. Словно тень. Проходы всегда были кратчайшим путем, и ему хватало благоразумия согласиться на то, чтобы другие шли впереди, открывая ему их. И в этом состоял его недюжинный талант. Его первый груз масла и вина принес ему более двенадцати тысяч песо прибыли, двенадцать тысяч дублонов, если вспомнить другое название этой монеты. Приблизительно девятьсот шестьдесят тысяч реалов. Годовой заработок двухсот сорока врачей. Это не означает, что труд врачей очень хорошо оплачивался, но такие деньги были более чем достаточными для того, чтобы с их помощью начать новую жизнь, не рассчитывая, однако, только на них.
Средства, которыми он воспользовался в своем восхождении от безвестности к славе, составляли капитал человека, чьими делами он управлял. Он действительно сумел снабдить свою первую коммерческую операцию всеми необходимыми атрибутами легальности. Да разве не стоило провернуть все именно так, если это позволило ему сохранить в тайне другие схожие авантюры, в которых он умножил свою прибыль путем укрывательства от налогов? Он всегда проявлял осмотрительность, и лишь в некоторых случаях его подводил характер. Характер, сокрытый в самых потаенных уголках его души, который, возможно, гораздо чаще, чем ему того хотелось, проявлялся в его взоре, извещая людей о том, какого рода дух заключен в его теле. Тот самый дух, что теперь влек его к ложу Лусинды. Он мог бы пройти к дому девушки по улице, и время от времени он, конечно, так и будет делать; не очень часто, чтобы не привлекать внимания, но и не слишком редко, чтобы люди особенно не задавались вопросом, с какой целью он привез ее в городок. Лишь поступая таким хорошо продуманным образом, он сможет отправляться туда всякий раз, как ему захочется: то проходя под землей, освещая себе путь факелом или керосиновой лампой, шагая из света во мрак, а оттуда снова к свету, то ступая по земле, по свежему воздуху, беззаботно, будто ему до нее и дела нет. Однако последним способом он почти не будет пользоваться, стараясь, чтобы его перемещения были сокрыты от посторонних глаз.
Короли пошли на то, чтобы разрешить судам заниматься каперством, это было одной из форм извлечения основанной на военном праве коммерческой выгоды, которую Ибаньес считал естественной для любого уважающего себя физиократа или приверженца меркантилизма, стремящегося идти в ногу со временем и поступать в соответствии с делами, к которым он призван. На войне как на войне, и так с самого начала. Все его торговые операции всегда тщательно планировались в соответствии с военной стратегией и точностью, равно как и военной дисциплиной. Разве не был он комиссаром флота?
Прибыль, полученную в результате своей первой кампании, он тут же вложил в схожие партии товара, которые он начал распределять по галисийским портам. Вскоре он понял, что, если хочет сократить траты и умножить прибыль, необходимо обзавестись собственным флотом, став судовладельцем и консигнантом своих собственных фрахтов. И тогда он приобрел его. Что это он вдруг, шагая по туннелю, вспомнил о своем штандарте? Он развевался, вернее, реял уже на первом его корабле, Проворном, шхуне водоизмещением сто тридцать кантабрийских тонн, то есть двести метрических тонн согласно недавно введенной десятичной системе, которая не имела особого успеха, ибо прежнее измерение с помощью больших кантабрийских бочек вполне соответствовало действительности.
На главной мачте Проворного был установлен марс, на котором и развевался на ветру его белый штандарт с красной каймой и вышитой в центре полотнища черным по белому греческой буквой Y его фамилии. Проворный мог взять на борт гораздо больше груза и двигался значительнее быстрее, чем любое другое из шестидесяти судов, приписанных флоту провинции Луго. Первыми, кто отдал дань его высоким достоинствам, были вице-консулы Франции, Швеции, Португалии и Англии, аккредитованные в Рибадео, люди, привыкшие созерцать, как корабли исчезают за горизонтом, и точно оценивать их. Поэтому он взял на себя заботу пригласить их на борт, дав им обед, который они, наверное, и теперь еще вспоминают, ибо он прекрасно знал, что они могут ему пригодиться в будущих делах. Ведь недаром же ежегодно в порт Рибадео входило более четырехсот иностранных судов, доставляя товары, среди которых нередко были и те, что предназначались лично ему.
