– Мы взяли из реала всё самое лучшее на наш взгляд. – Согласился седой. – А наши новые жители привносят всё новое и новое. Не всегда оно хорошо и нравится жителям, но приживается лишь лучшее. Так уж повелось. Естественный отбор.

– Наши филологи заняты изысканиями в области красноречия и правописания. Нашим лингвистам удалось получить тексты достаточной длины, чтобы выяснить структуру языка методом тыка. Каждый из нас хочет, чтобы вы, поселившись или посетивши город и следя за жизнью его обитателей, легко и быстро научились понимать речь Любоградцев.

– Разумно! Избежать неверных ассоциаций, из которых образуются стойкие клише, мешающие пониманию. – Веско заключил тираду седого, граф Оман Виктория Урис Барм Алей.

– О, вас, Любоградцев, неплохо подготавливают! Даже по психологии. – Удивился Гость.

– Мы давно заметили несовершенство узконаправленного образования, сосредоточившегося только на своей строго определённой области. Без представления о человеке как факторе планетного масштаба случались опасные ошибки. Теперь за этим следят наши координаторы, – сказал седой, жестом подзывая официанта.

– И вместе с тем мы отлично преуспели в этой области, едва попав сюда. Ведя постоянную борьбу за существование, мы изобрели своеобразный способ общения, передачу информации и эмоционального состояния человека на расстоянии, методы изложения и ведения дискуссий. Мы открыли тот гигантский пласт неиспользуемых возможностей, о котором до сих пор спорят специалисты виртуальности, как о редчайшем исключении, – добавила графиня Светлада, разглядывая через полупрозрачный веер хрустальную люстру под потолком.

Молоденькая студентка Дафна порозовела от удовольствия и, чтобы скрыть смущение, добавила:

– А исключение это у всех на виду. Достаточно выйти в интернет не для того, чтобы играть, а чтобы познавать.

Хозяйка чайной избы обвесила залы своего заведения в связи с приближением праздника нечисти из бункера черноцветочного мага. На стенах красовались картины и маски, подсвеченные изнутри обыкновенными лампами хром‑ванадьевого нитевого накала с жёлто‑коричневым оттенком, что делало и без того жуткие украшения ещё кошмарнее. Каждый отдыхающий, покончивший с закуской в ожидании заказанных блюд, погружался в созерцание изображений, одновременно прослушивая творения местных музыкантов, подсознательно запоминая ритм и мелодию, а так же осмысливая тексты песен. Семантика и альдеология их очень походили на тексты конца восемнадцатого, начало девятнадцатого веков, с удивительной смесью слов Восточной Азии и распространённого в те времена Французского языка.

– В реале на земле нет единого средства общения и передачи информации, а вот язык Любограда является всеобщим, но с какими‑то остаточными диалектами в разных точках города, для которых нет названий и определений. – Продолжала Дафна. – Всеобщность языка облегчает задачу случайных посетителей, но изменение в структуре построения фраз, переопределение акцентов, скрытый истинный смысл, притрушенный эпитетами и метафорами, как салат зеленью, оказывает на посетителей как завораживающее, так и резко отталкивающее воздействие, в виду полного непонимания, отторжения. Куда проще язык окружающих реалий… Что не слово – мат. Что не фраза – грубость. Что не ласка – садизм, в лучшем случае похоть.

– Зачем это? – негодовала конкретная пацанка Алеолина, одна из самых молодых жительниц города, покачивая коляску с младенцем шинкаря. – Разве нельзя выразить оттенок мысли кратким словом типа "ваще" вместо завывания, вопля или мяуканья? Не возвращение ли это к предкам из числа скакавших по ветвям?

– Для иных проще одно и то же слово произнести по‑разному, меняя смысл, – возразила графиня Светлада, виртуозно владеющая искусством словоблудия.

– А для меня проще запомнить десяток жаргонных выражений, чем взвыть в середине или в конце уже известного, – недовольно хмурилась Алеолина. – Не всё ли равно, сто или сто пятьдесят тысяч слов?

– Не всё равно, если орфография так сильно не совпадает с произношением, как у современной молодёжи в реале, – авторитетно заявил отставной моряк.

– Как могло получиться столь нелепое расхождение?

– Из‑за недальновидного консерватизма. Оно наблюдалось и у нас во времена не столь уж отдалённые, которые заставили произвести появление программ‑переводчиков. С ускорением развития общества язык стал меняться и обогащаться, а правописание оставалось на прежнем уровне. Даже хуже: упорно упрощали орфографию, облегчая язык для ленивых или тупых людей, в то время как общественное развитие требовало всё большего усложнения.

– И в результате язык утрачивал своё фонетическое богатство?

– Неизбежно. По существу, процесс был сложнее. Например, у каждого народа реала с подъёмом культуры шло обогащение бытового языка, выражавшего чувства, описывающего видимый мир и внутренние переживания. Затем, по мере разделения труда, появился технический, профессиональный язык. С развитием техники он становился всё богаче, пока число слов в нём не превысило общеэмоциональный язык, а тот, наоборот, беднел. И я подозреваю, что общеэмоциональный язык Любограда ещё пока что слишком беден по сравнению с языком великого Пушкина.

– Означает ли это перевес профессиональной жизни над досугом? – Поинтересовался господин Мармик.

– Вне всякого сомнения. У каждого человека времени на занятия самообразованием, искусством, спортом, даже просто для общения друг с другом становится всё меньше. Много меньше, чем на зарабатывания денег для сносного существования. Хотя стремление жить лучше, выглядеть не хуже окружающих так же имеет не последнее значение для добычи финансов любыми средствами в как можно большем количестве. Может быть и другое – неумение использовать свой досуг для самообразования и совершенствования, а так же правильное распределение доходов. То и другое – признаки плохой организации и низкого уровня общественного сознания. Всякий образованный человек знает, что в публикуемых ныне книгах, в телепередачах, в текстах песен, в содержании радиопередач реала так же мало смысла, как бывало у нас в недалёком прошлом, когда отпечатанные на стареньких клавиатурах, на доисторических эйбиэмках, переданные посредством электронной почты off line, ежедневные бюллетени новостей, теле и радиопередач несли не больше трёх – пяти процентов полезной информации. Кроме того, главный корректор предупреждает, что, судя по наличию большого количества семантических стереотипов, письменность реала упала на такой низкий уровень развития, который трудно сравнить даже со средневековьем.

– Начнём изучать и письменность? – шутливо вздохнул Ашот Гороховцев, личность несчастная, заброшенная, позабытая спящим красавцем и посему блуждающая по просторам Любограда. – Сколько же нам придётся крутиться в этой среде?

– Не так уж много, – утешила его Дафна, – теперь дело пойдёт интереснее. Видишь, какую штуку придумала для нас госпожа Шушара?

И действительно. Чайная изба с некоторых пор стала местом паломничества. Столики заказывали за месяц до того, как принималось решение посетить данное заведение. Богатые Любоградцы закупали абонемент на постоянный отдельный кабинет, что стоило бешеные деньги. Бюджет Шушаринского семейства рос не по дням, а по минутам. Народ являлся задолго до назначенного времени, рассаживался перед громадными стереоэкранами, часами наблюдая за жизнью своего детища. Жители Любограда были так похожи на реально живущих вне виртуальности, что более ни у кого не оставалось сомнения в правоте догадки историков. Странное ощущение овладевало горожанами. Будто бы они смотрели на свои же массовые представления, разыгрываемые на исторические темы. Разглядывая собственную жизнь под микроскопом, их богатое воображение рисовало гигантские города, редко разбросанные по виртуальности, точно воронки, всосавшие в себя основную массу населения. Внутри них люди виртуальности жили в тесноте многоэтажных зданий, под которыми в лабиринтах подземелий происходила повседневная техническая работа. Каждый город, окаймлённый поясом чахлых рощ, рассекал их широкими дорогами, точно щупальцами, протянувшимися в обширные поля, засаженные какими‑то растениями, похожими на соевые бобы и луковицы тюльпанов, культивировавшиеся в огромном количестве. Самые крупные города находились вблизи берегов экваториального океана, на тех участках дельт рек, где каменистая почва (устойчивые сервера надёжных провайдеров) давала опору большим зданиям. Вдали от рек и возделанных полей колоссальные площади суши были заняты сухими степями с редкой травянистой растительностью и бесконечно однообразными зарослями кустарников. В поясах возделанной земли отсутствовали постоянные посёлки. Какие‑то унылые постройки, длинные и низкие, утомляли глаз повторением однообразия. Повсюду царило полное отсутствие фантазии, романтики, эстетического вкуса, гармонии. Особенно это было заметно подле больших городов и меньших концентраций населения.