Мы сбежали вниз, достали из сарая лестницу и по затопленному газону подтащили ее к стене дома. Мама подложила под лестницу несколько листов фанеры.

– Ну вот, – сказала она. – Ты держи. А я полезу.

– Это моя собака, – ответила я. – Ты держи лестницу.

– Нет, это слишком опасно.

Мама сняла шарф, обмотала им правую руку и стала подниматься. Забавно было смотреть на нее, карабкающуюся по заляпанной краской приставной лестнице в бельгийских туфлях и брюках капри. Она пробила витраж обмотанной рукой и открыла окно, а затем залезла внутрь. Прошла целая вечность.

– Мам! – позвала я. Она даже голову не высунула. Я так промокла и разозлилась, что мне стало все равно. Я поставила ногу на лестницу. Она совсем не шаталась. Я взобралась очень быстро, потому что, если бы мама увидела меня на середине пути и завопила, я могла бы потерять равновесие. Примерно через восемь секунд я, даже ни разу не поскользнувшись, уже лезла в окно.

Пломбир на меня никак не отреагировал. Ему гораздо интереснее было смотреть на маму, которая, как заправский каратист, била ногой в дверь. С каждым ударом она кричала: «Г-а-а-а!» Наконец дверь открылась.

– Хорошая работа, – сказала я.

Мама подскочила:

– Би!!!

Она была в бешенстве, а когда за окном раздался громкий треск, и вовсе рассвирепела. Это лестница упала на газон.

– Упс, – сказала я, крепко обняла Пломбира, уткнулась лицом в его вонючую шерсть и сидела так, пока не начала задыхаться. – Ты худшая собака на свете.

– Это тебе. По почте пришло. – Мама протянула мне письмо с печатью. Вместо обратного адреса стояла печать «Чота». – Поздравляю.

Мы с мамой решили поужинать с папой – вместе отметить мое поступление. Пока мы ехали по понтонному мосту над озером Вашингтон, у меня в голове мелькали виды «Чота». Там было так чисто и просторно… Такие величественные здания и плющ на красных кирпичных стенах… Такой я себе представляла Англию. Мы с папой были в «Чоте» весной, когда пышно цвели деревья, а по сверкающей глади прудов скользили утята. Я никогда не видела таких живописных мест, только на пазлах.

Мама посмотрела на меня.

– Тебе, между прочим, разрешается радоваться отъезду.

– Все это так странно.

Я люблю «Майкрософт». Я ходила туда в детский сад. В хорошую погоду нас сажали в большие красные коляски и везли навестить родителей. Папа сделал для нас машину сокровищ. Я до сих пор не понимаю, как она работала, но когда за тобой приходили родители, надо было бросить монетку, и из машины выскакивало сокровище – специально для тебя. Мальчику, собиравшему машинки, доставалась модель, какой у него еще не было. Девочка, любившая куклы, получала бутылочку для своего пупса. Теперь машина сокровищ выставлена в Гостевом центре, поскольку это ранний образец технологии распознавания лиц. А папа именно этим занимался в Лос-Анджелесе, когда его перекупил «Майкрософт».

Мы припарковались в неположенном месте, мама с пакетами еды в руках уверенно пересекла внутренний двор. Я топала за ней. Мы вошли в папино здание. Над стойкой ресепшена висели огромные электронные часы, поставленные на обратный отчет:

– Это так называемое время дедлайна, – объяснила мама. – Часы показывают, сколько осталось до сдачи проекта «Саманта-2». Их повесили в качестве мотивации. Без комментариев.

Такие же часы висели в лифте, в коридорах и даже в туалетах. Они тикали и в папином кабинете, пока мы ужинали, сидя на надувных пуфах, которые он использует вместо кресел, – коробки с едой мы держали на коленях, и они так и норовили сползти и упасть. Я рассказывала родителям о видах пингвинов, которых мы сможем увидеть во время путешествия.

– А знаете, что круче всего? – вступила в разговор мама. – В обеденном зале места за пассажирами не закрепляют, а столики там на четверых. Если мы сядем за стол втроем, а на четвертый стул свалим шляпы и перчатки, к нам уже никто не подсядет!

Мы с папой посмотрели друг на друга: «Она что, смеется?»

– И пингвины, – быстро добавила мама. – Я жду не дождусь всех этих пингвинов.

Папа, должно быть, всем сказал, что мы придем, потому что сотрудники, проходя мимо кабинета, косились на нас сквозь стекло, но при этом делали вид, будто нас не замечают. Наверное, так себя чувствуют знаменитости.

– Я бы с удовольствием устроил пышное празднование, – сказал папа, проверяя почту. – Но у меня видеоконференция с Тайбэем.

– Все в порядке, пап, – сказала я. – У тебя работа.

Дорогая мисс Лаундс!

Прежде всего – мы страшно рады, что Би приняли в «Чот». Сам я выпускник «Эксетера», но моя жена Бернадетт всегда говорила, что самые счастливые дни ее жизни прошли в «Чоте». Би с раннего детства мечтала учиться в вашей школе.

Во-вторых, спасибо за добрые слова о Би. Мы согласны – она необыкновенный ребенок. Однако мы категорически против того, чтобы она пропускала девятый класс.

Я просмотрел ее заявление и понял, что вам совершенно неоткуда было узнать один важный факт о жизни Би: она родилась с пороком сердца и перенесла полдюжины операций. В результате первые пять лет она почти безвылазно провела в детской больнице Сиэтла.

Би пошла в начальную школу вместе со сверстниками, хотя ее тельце не успевало за ней расти. (Она и сейчас, если вы успели заметить, только-только подбирается к норме.) Но ее глубокий ум уже давал о себе знать. Учителя предлагали Би сдать специальные тесты. Но мы с Бернадетт не поклонники индустрии вундеркиндов. Возможно, потому, что оба учились в частных школах и окончили университеты Лиги плюща, мы не делаем из них фетиш, как остальные родители в Сиэтле. Нашей главной задачей было, чтобы наша дочь после пяти лет, проведенных в больнице, хоть капельку пожила нормальной жизнью.

Наше решение действительно пошло Би на пользу. Мы нашли по соседству прекрасную школу – «Галер-стрит». Би, конечно, намного опережала в развитии остальных детей в классе, зато стала учить отстающих читать и писать. До сих пор Би часто остается после уроков и помогает самым слабым с уроками. Она и это не упомянула в своем заявлении.

В «Чоте» потрясающие условия для учебы. Уверен, что Би не придется там скучать.

Раз уж я упомянул об этом, позвольте рассказать историю про то, как Би в первый и в последний раз сказала, что ей скучно. Это было еще до школы. Мы с Бернадетт везли Би и ее подружку на день рождения. И тут Грейс сказала: «Мне скучно». «Да, – повторила за ней Би, – мне скучно».

Бернадетт остановила машину, отстегнула ремень и обернулась назад. «Это правда, – сказала она девочкам. – Вам скучно. И сейчас я открою вам маленький секрет. Вы думаете, что сейчас скучно? Дальше будет еще скучнее. И чем скорее вы поймете, что только вы сами можете сделать свою жизнь интересной, тем лучше для вас».

– Хорошо, – тихо произнесла Би.

Грейс расплакалась и больше никогда не приезжала к нам играть. Больше Би никогда не жаловалась на скуку.

С нетерпением ждем нашей встречи осенью, когда Би приедет в школу вместе с остальными девятиклассниками.

Искренне Ваш,

Элджин Брэнч

Я не больная! Я просто родилась с синдромом гипоплазии левых отделов сердца. Это врожденный порок сердца, при котором недоразвиты митральный клапан, левый желудочек, аортальный клапан и аорта. Из-за этого у меня было три операции на открытом сердце, а потом еще три – из-за осложнений. Последняя была в пять лет. Я вроде как считаюсь умной, но знаете что? Я ничего про это не помню!

А еще знаете что? У меня все хорошо вот уже девять с половиной лет. Просто подумайте, две трети жизни я абсолютно нормальный человек.

Каждый год мама с папой привозят меня в Детскую больницу на ЭКГ и рентген. При виде результатов даже кардиолог закатывает глаза, потому что я в полном порядке! Прогуливаясь по больничным коридорам, мама ностальгирует, как солдат, побывавший во Вьетнаме. Мы идем мимо какой-то картинки на стене, и она хватается за кресло со словами: «О господи, та самая репродукция Милтона Эвери». Или делает глубокий вдох: «В то жуткое Рождество на этом фикусе висели бумажные журавлики». А потом закрывает глаза, все молча стоят вокруг, а папа крепко обнимает ее и тоже чуть не плачет.