— Эта, лохматая. В жару мечется, всё тебя зовет, я и прибёг. Дя-а-адька, больно ж!
Донатос отпустил красное оттопыренное Русаево ухо и встряхнул мальца, как пыльное одеяло.
— Нечего ночами шастать!
Он бы добавил что-нибудь ещё, да покрепче, но в этот миг в дверь снова загрохотали и на сей раз густым голосом Дарена возвестили:
— Отворяйтесь, поймали!
Снова отодвинули столы, открыли.
— Чего там стряслось? — спросил Лашта. — Как он вызверился-то?