Консенсус по основным вопросам был достигнут очень быстро и вполне предсказуемый. Рунар просится в Федерацию, Федерация принимает его на правах автономии. Зверушки решают свои проблемы, а Федерация получает территории в секторе, куда до сих пор постоянного доступа не имела. И, заодно, плацдарм для дальнейших исследований глубокого космоса, а, конкретно, — соседнего рукава галактики.
Почти все присутствовавшие при разговоре, включая оскорблённого отца, оказались быстро и организовано разосланы с поручениями. Вместе с ними рассосалась и большая часть нашей учёной братии; в итоге в пещере остались двое главных действующих лиц, охрана и — зачем-то мы с Рури.
— Ладно, Зуев, не нависай, — наконец, вспомнив и про меня, Авдеев бросил взгляд через плечо. — Свободен; думаю, твоя помощь уже не понадобится, можешь возвращаться на корабль.
— Как скажете, — я пожал плечами и двинулся к выходу. Правда, далеко уйти не успел. Быстро обернулся на внезапное движение за спиной, воспринятое рефлексами как опасность, — и в меня с разгону влетели килограммов шестьдесят живого веса.
— Где он?! — сквозь слёзы прошипела Рури, вцепляясь обеими руками в мой свитер и пытаясь меня трясти. Учитывая разницу в весе и росте, трясти не получалось, а вот свитер ощутимо затрещал. Всё бы ничего, но он был моей, пожалуй, единственной приличной (в смысле, не футболка и полуспортивные штаны) гражданской одеждой, и, более того, был связан мамой. Я питал к нему определённые тёплые чувства, и не был готов вот так на ровном месте потерять.
— Кто? — несколько растерянно уточнил я, без особого труда аккуратно отцепляя пальцы зверушки от многострадальной одежды и, на всякий случай, удерживая её ладошки в своих руках.
— Мой мальчик! Что ты с ним сделал?! Куда ты его дел, что с ним?!
Я хотел сострить, но в последний момент передумал. Шутить с бьющейся в истерике, — а это, как ни странно, была именно она, — женщиной — плохая идея. И объяснять ей что-то тоже бесполезно. Я беспомощно огляделся, пытаясь придумать, как быстро и аккуратно привести Рури в чувство.
Немногочисленные присутствующие тактично делали вид, что они отсутствуют, и спокойно занимались своими делами. Кимир-Нариш с Авдеевым невозмутимо продолжали деловую беседу, охрана вежливо отводила глаза, а несколько на первый взгляд бесцельно слонявшихся аборигенов (видимо, охрана Вожака) упрямо изображали посетителей музея, созерцающих античные статуи.
К моему огромному сожалению, никакого водоёма, пригодного для обмакивания туда пребывающей не в себе зверушки, в окружающем пространстве не наблюдалось. Возникла мысль о целительной оплеухе, но, честно говоря, рука не поднялась даже в благих целях. Уж очень бледной и какой-то болезненной выглядела женщина, я элементарно боялся что-нибудь ей повредить, даже тщательно соизмерив силу. Кажется, с нашей последней встречи она здорово похудела, и это было довольно неожиданно. Я, конечно, и не специалист, но помню, что мама каждый раз после беременности остервенело сбрасывала лишние килограммы и не верила никому, кто пытался доказать ей, что она прекрасно выглядит. А тут… остались только кожа, кости и глазищи, обведённые тёмными кругами.
Смирившись, что быстро прекратить истерику не получится, я аккуратно обнял рунарку, бомбардирующую меня одним и тем же вопросом в разных формулировках. Чёрт с ним, со свитером; будем надеяться, это он переживёт. Рури тут же отчаянно и молча разрыдалась, обхватив меня руками и прижавшись всем телом. Её ощутимо трясло.
— Ну, тихо, всё в порядке, что за истерики на ровном месте? — гладя её по голове и спине, я мягко попытался дозваться рассудка женщины.
— Ненавижу тебя! — всхлипнула она куда-то мне в грудь.
— Я так и подумал, — иронично хмыкнул я, продолжая её обнимать.
— Ты… ты…
— Мерзавец, подонок, скотина, циничная тварь. Да, я в курсе, — помог я с поиском эпитетов. Уже давно наизусть выучил, хоть бы кто-нибудь что-нибудь оригинальное придумал…
— Что с моим мальчиком? — всхлипнула она вновь. Но кричать и драться вроде бы не пыталась, из чего я заключил, что пик истерики позади, и Рури готова к диалогу.
— Всё с ним хорошо. Жив, здоров, прекрасно себя чувствует, — ответил я.
— Где он? Ты что, оставил его на Земле? — она, чуть отстранившись, подняла на меня испуганно-возмущённый взгляд красных от слёз глаз.
— Нет, зачем? Он в корабле.
— Зачем ты притащил его сюда?! — испуганно ахнула зверушка. — Здесь же опасно! Ты оставил его одного?!
Вот и как на это реагировать? Оставил — плохо, привёз — ещё хуже. Правда что ли утопить надо было?! Хотя, боюсь, тогда бы меня вообще загрызли на месте.
Никогда не пойму женщин!
— В корабле безопасно, — терпеливо пояснил я. — Он не один, он под надёжным присмотром.
— Как ты мог… — начала она, и я понял, что сейчас, кажется, намечается вторая серия. Поэтому я легонько встряхнул женщину за плечи, и, запустив пальцы ей в волосы, заставил запрокинуть голову.
— Отставить панику! — потребовал, строго глядя ей в глаза. — С ним. Всё. Хорошо. Ему ничто не угрожает, о нём есть, кому позаботиться. Не веришь мне — можешь сама убедиться. Что за истерики на ровном месте? — устало вздохнул я, когда в глазах рунарки появилось осмысленное выражение, и мягко погладил её по волосам.
— Прости, — она долго прерывисто вздохнула, утыкаясь лбом мне в плечо и, кажется, действительно успокаиваясь. — Я так испугалась. Что если ты тут, то, может быть, с ним что-то случилось… И не верилось, что ты… что он… — рунарка вновь вздохнула. — Я так за него боялась, он же такой крошечный, а я его оставила, — она тихонько всхлипнула.
А вот и причина истерики. Тьфу, мог бы и догадаться, честное слово! Сам же понимал, что это эмоциональное создание не способно спокойно бросить ребёнка.
— Хорошего же ты обо мне мнения, — хмыкнул я. — Нет, я, конечно, скотина, но всё-таки не до такой степени, чтобы отказываться от собственного ребёнка, — добавил задумчиво, легонько почёсывая жмущуюся ко мне и почему-то дрожащую женщину за ухом.
— Прости, — она вновь всхлипнула. — Я…
— Я понял, очень боялась и беспокоилась, — кивнул я. — Всё на самом деле не так ужасно, как тебе кажется. Я, конечно, офигел от таких известий, но не до потери человеческого облика. Мы уже вполне нашли общий язык.
— А можно мне… — тихо, почти шёпотом проговорила она и запнулась.
— Пойдём, горе луковое, — фыркнул я, чуть отстраняясь, и огляделся. Своих в обозримом пространстве не осталось никого, и мне захотелось неодобрительно выругаться. Потом я вспомнил, что нахожусь тут почти не при исполнении, охрана делегации в мои обязанности не входит и является головной болью совсем другого человека, и выкинул ненужные заботы из головы. — Тут, правда, далековато.
Она подняла на меня полный недоумения взгляд, зябко повела плечами и, поморщившись, тряхнула головой.
— Ерунда, пойдём.
И мы двинулись в обратный путь в сторону корабля. Вцепившись в моё запястье, — причём у меня сложилось ощущение, что это была попытка предотвратить мой побег, — Рури неслась вперёд едва не вприпрыжку. В разговоре повисла неловкая пауза, но заполнять её женщина не рвалась, а я воспользовался возможностью спокойно проанализировать ситуацию.
Точнее, не ситуацию, а собственную на неё реакцию, потому что никаких вопросов по существу не было, зато было всё то же неразрешимое противоречие. Я никак не мог понять собственного отношения к зверушке.
Эх, полцарства за пять минут разговора с зятем! Удачного себе мужа Варька нашла с этой его эмпатией, ничего не скажешь. Только когда я ещё Инга увижу; придётся по-честному разбираться, самостоятельно.
Совершенно определённо, я был рад её видеть и рад, что она благополучно добралась до родного мира, но ведь это совсем ни о чём не говорило. Да, меня не разозлила её истерика, хотя плачущих женщин я искренне недолюбливаю, и никакого желания утешить они у меня не вызывают. Но это, опять же, ровным счётом ничего не значило: я ведь прекрасно понимал причины этого взрыва, и сложно было не признать их достаточно вескими. А всё остальное… нет ничего остального!
