II. Думы
4. Труд и оклад
Всякому политическому мечтателю предстоит два вызова: природный и человеческий. В общем говоря, с сопротивлением природы борется естествознание, а с сопротивлением человека — менеджмент.
Вся экономика сводится к тому, что природа кормит только под действием труда. Необходимость трудиться ради удовлетворения наших нужд не навязана нам политической системой или злыми эксплуататорами, просто так устроен мир — этот факт реформатор должен принять и изучить. Перед тем, как повестись на очередной экономический проект, следует проверить, нет ли на нём непререкаемого вето со стороны физических условий производства и можно ли их вообще хоть как-то изменить усилиями учёных и организаторов. В подобной проверке необходимо обратиться ко двум взаимосвязанным учениям: мальтузианскому о возрастании численности населения и менее вразумительному при всей своей распространённости взгляду, что всякая прибавка к прожиточному минимуму достижима только тогда, когда большинство людей мучительно и монотонно трудится, не оставляя себе досуга на цивилизованное существование и рациональное удовольствие. (Прибавку можно получить, если не иметь времени этой прибавкой пользоваться. — прим. перев.) Мне не кажется, что какое-то из двух указанных препятствий выдержит придирчивое рассмотрение. Я лично верю в возможности улучшения технологии производства, которые в ближайшие столетия не дадут помешать увеличению благосостояния, выработки и досуга.
Этой проблемой занимался Кропоткин, который, не взирая на его политические фантазии, всё же замечательно конструктивен, точен и убедителен при обращении к сельскохозяйственным вопросам. Дело в том, что социалистов-анархистов породили индустриальные реалии и весьма немногие из них обладали практическим пониманием проблем производства пищи. Кропоткин же составляет исключение. Две его книги, «Хлеб и воля» с «Полями, фабриками и мастерскими», переполнены такими убедительными подробностями, что, даже делая скидку на неуместный оптимизм, я не склонен отрицать демонстрацию в них невероятных возможностей.
Мальтус бы возразил на них, что численность населения стремится перерасти возможности сельского хозяйства; что производство продуктов питания становится всё дороже; что несмотря на краткие периоды изобилия, обеспечиваемые очередным научным открытием, тьмы людей всегда будут прозябать на самом низком уровне жизни, который ещё допускает выживание и размножение. В приложении к цивилизованным народам подобный прогноз не оправдывается вследствие резкого падения рождаемости, но даже и без этого возражения мальтузианству много чего ещё можно противопоставить — во всяком случае, на ближайшее будущее. Столетие, которое минуло с момента предложения Мальтусовой теории, видело значительное повышение уровня жизни трудящихся, и благодаря существенному повышению продуктивности труда можно ожидать куда большего возрастания уровня жизни, будь система распределения благ более справедливой. Во время оно один работник мог сделать немногим больше необходимого для существования одного же человека. Маловозможно было как сократить рабочее время, так и повысить численность людей, потребляющих не только жизненнонеобходимое. Но это положение вещей было исправлено внедрением современных методов производства. В настоящий момент люди не только наслаждаются доходом от ренты или дивиденда, но и половина населения многих цивилизаций задействована не на производстве товаров, а в военно-промышленном комплексе. В мирное время вся эта половина рабочих рук пребывает в бездействии, но от этого остальная часть населения живёт не беднее, чем в военное время. А если при этом работников ВПК задействовать на производстве товаров, доход возрастёт ещё больше. Производительности нынешнего британского труда хватило бы на 1£⁄день каждой семье даже без очевидно возможного совершенствования технологии производства.
Но нельзя умолчать, что по мере роста численности населения цена на продукты питания неумолимо возрастёт в силу большего напора на источники снабжения в Канаде, Аргентине, Австралии и прочих странах. Должно прийти время, когда еда станет настолько драгоценной, что рабочему вряд ли останется надеяться на прибавку к её стоимости. Можно признать, что в весьма отдалённом будущем так всё и будет, если люди не прекратят размножаться кроличьими темпами. Когда вся поверхность земной суши будет заселена столь же плотно, что и нынешний Лондон, можно не сомневаться, что почти весь труд будет сводиться к обработке немногих угодий. Однако нет повода ожидать непрерывности роста численности населения и нет повода принимать в практический расчёт настолько отдалённые перспективы.
Рассеивая туман демографических спекуляций, проясним теперь факты, установленные Кропоткиным. В своих сочинениях он доказывает, что интенсивное развитие сельского хозяйства способно на чудеса, не ожидаемые малоинформированными людьми. Говоря о британских, припарижских и прочих огородах, он отмечает:
«Создатели новой системы земледелия шли эмпирическим путём, но, подобно скотоводам, открывшим новые горизонты для биологии, они открыли новое поле для экспериментальных исследований в области физиологии растений. Они улыбались, когда мы превозносили севооборотную систему, дающую ежегодно с одного и того же поля один сбор хлеба и никак не более 4 жатв в 3 года, так как сами стремились собирать ежегодно от 6 до 9 сортов различных растений с одного и того же участка земли; они не понимали наших подразделений на хорошую и дурную почву: они сами создают почву в таком количестве, что даже принуждены ежегодно её продавать, и стремятся собирать с десятины не 837–1000 пуд. трав, как мы, а от 8370 до 16740 пуд. различных овощей и получать доход не в 130 руб. с десятины на сене, а в 2538 руб. выращиванием самых простых овощей — капусты и моркови. Таковы стремления современного земледелия».
Что касается животноводства, то Кропоткин упоминает некоего господина Чемпьена, который с каждого уитбийского акра может прокормить по две-три головы крупного рогатого скота, при том что обычная британская ферма требует два-три акра для прокорма одной головы. Куда более удивительные достижения демонстрирует припарижское овощеводство, они не поддаются даже точному подсчёту:
«Опытные огородники теперь утверждают, что вся растительная и животная пища, нужная для 3500000 жителей департаментов Сены и Уазы, может получаться с их собственной территории 7312 кв. вёрст, притом не прибегая к другим приёмам земледелия, кроме тех, которые уже испытаны и применяются в широких размерах».
Нельзя забывать, что эти два департамента включают в себя всё население Парижа.
Кропоткин идёт дальше и указывает на способы достичь таких результатов без продления рабочего дня. Он настаивает, будто огромное количество сельскохозяйственных работ осуществимо людьми сидячей профессии, притом за считанные часы — своеобразная смена деятельности, здоровая и приятная разминка. Кропоткину очень не нравится чрезмерное разделение труда. Он хочет использовать «те преимущества, которые цивилизованное общество может извлекать из сочетания промышленной деятельности с интенсивной земледельческой культурой и умственной работы с ручным трудом».
Все эти взгляды на производство не имеют существенного отношения к кропоткинской апологии анархизма. Они равно уместны и в социалистическом государстве, при определённых условиях достижимы капиталистическим режимом. В данный же момент они особенно важны не для выяснения преимуществ одной экономической системы перед другой, а в виду возможных послаблений для наших надежд со стороны природы. Я подробно остановился на сельском хозяйстве, а не на промышленности, поскольку именно с этой стороны следует ожидать главных трудностей. По большому счёту, индустриальное производство представляется более дешёвым, и нет поэтому смысла ожидать повышения стоимости ресурсов от повышения спроса на продукцию.
Оставляя чисто материальную сторону вопроса, теперь переходим к человеческому фактору, к мотивации трудящегося, к возможностям рациональной организации производства и к связи производства с распределением. В защиту статуса-кво выдвигают положение, будто результативный труд невозможен без экономического стимулирования и при отмене окладной системы никто не захочет достаточно трудиться, чтобы общество пребывало в комфорте. Из-за предполагаемой необходимости в экономической мотивации к проблемам производства товаров приплетаются проблемы их распределения. Потребность в более справедливом распределении вселенских благ наиболее вдохновляет социалистов и анархистов, поэтому очень важно оценить, насколько предлагаемая ими система распределения снижает уровень производства.
