– И тот же самый, что убил Хью Дональда, моего оператора.

– В самом деле?

Доктор посмотрел на нее, и Ронни утвердительно качнула головой.

– Но зачем он это делает? – спросила она.

– Сегодня, – снова заголосила дикторша, – два часа назад, произошло ограбление супермаркета "Бейшес", превратившееся в настоящую бойню. Убито пятеро полицейских. Съемка произведена автоматической камерой. Преступнику удалось скрыться.

Картинка на экране сменилась заставкой.

– А теперь спортивные новости. Вче… Грегор выключил телевизор. Изображение сузилось и пропало.

– Это травматические воспоминания, – объяснил он, прохаживаясь по комнате, терзая зубами сигаретный фильтр.

– Доктор, вы знаете, я не сильна в медицинских терминах, – Ронни внимательно наблюдала за его движениями, ожидая ответа.

– Травматическое воспоминание, – это наибольшее, возможно, подсознательное, желание, закрепившееся в мозгу в момент смерти. Как правило, это обнаруживается у людей, побывавших в состоянии клинической смерти. Или в длительной коме. Скажем, Люк очень хотел домой. И когда он очнулся в облике унисола, это желание постепенно перекрыло все остальные. Задавило их, проще говоря. Трудно сказать, что именно помнит Эндрю Скотт, но скорее всего, что-то связанное с войной. С Вьетнамом. Кроме того… Я считал, что он под контролем, а теперь…

– Что случилось, док? – тревожно спросила Ронни.

– Видите ли, во время первичного обследования я обнаружил у Скотта отклонения в работе мозга. Мне не хотелось бы, чтобы вы воспринимали мои слова, как свершившийся факт, но это опухоль. И подобный вид встречается довольно часто у психически больных людей. Я не знаю, развилась ли она у Скотта, и если да, то насколько, но… Вполне может быть, что этот человек – параноик. Мне не нужно объяснять, насколько опасна эта болезнь?

– Нет, док. Мне приходилось видеть параноиков.

Грегор кивнул, прошелся по комнате, остановился и произнес:

– Сержант Скотт ведет свою войну. И он не понимает, что остался в живых.

– Он не остался в живых, доктор. Он умер.

Ронни и Грегор обернулись.

Люк стоял, странно глядя на них, опершись рукой о косяк.

– Скотт умер, – повторил он, – так же, как я.

Сол Шелдон услышал телефонный звонок, как раз когда отсчитывал сдачу клиенту. Тот всучил кассиру бумажку достоинством в сто долларов, а теперь ждал.

Сол не торопился. Он тщательно обследовал купюру, проверяя, не фальшивая ли.

– Всякое случается, мистер. Бывает, и не заметишь, а тебе ее и всучат. Так и ходишь, не знаешь, что у тебя в кармане, пока платить не начнешь. Вы не обиделись часом на старика? – спрятал ее в специальный, на случай грабителей, ящичек, выдал билет, а теперь скрупулезно отсчитывал пятерки и доллары.

В этот-то момент и зазвонил телефон. Молоденькая девушка-диспетчер сняла трубку и принялась записывать заказ, повторяя за диктующим фразы. – Так, слушаю вас. Да. Ближайший на Лос-Анджелес четырнадцать двадцать семь.

– Семнадцать, восемнадцать, девя… Тьфу, черт, – Сол неодобрительно покосился на диспетчершу. Хорошенькая. Лет десять – пятнадцать назад я бы… Посетитель постучал согнутым пальцем по прилавку…

– Да-да. Прошу прощения, мистер. Одну секунду… Девят… Или восемнадцать? Господи, придется начинать все с начала.

– На Солт-Лейк-Сити? Один момент, сэр.

– … Двадцать два, двадцать семь…

– Пятнадцать ноль одна, сэр.

– Черт! Эй, детка, – Сол покраснел. Сбиться два раза за минуту… Ну, это уж слишком, – будь добра, потише…

– Прошу прощения, мистер Шелдон, – улыбнулась девушка и тихо буркнула себе под нос. – Старый урод. Да, я записываю, сэр. Так. Один на Лос-Анджелес. Так. Хорошо, сэр. На чье имя заказать билет? Будьте добры, повторите, пожалуйста. Робертс. Вероника Роберте, один до Лос-Анджелеса. Оплата на счет доктора Кристофера Грегора. Армейский госпиталь. Все верно? Спасибо. Надеемся, вы и впредь будете пользоваться услугами нашей компании, сэр. Благодарю вас. Всего доброго, сэр.

Сол застыл с открытым ртом, забыв и про сдачу, и про клиента, уставясь огромными глазами на девушку. Она смутилась.

– Что-то не так, мистер Шелдон?

– Нет… Нет… – только и смог выдавить из себя Сол. Он судорожно перевел дыхание и спросил: – Как фамилия?

– Чья, мистер Шелдон?

– Господи, ну не твоя же! – чуть не заорал кассир, задыхаясь от волнения. – На чью фамилию заказали билет?

– Вероника Робертс. А что случилось?

– Ничего. Ничего. – Сол едва не потерял сознание.

Вероника Робертс. И Тедди тоже называл эту… Репортершу Вероника Робертс. Господи, надо звонить. Тедди. Быстро. Автобус в четырнадцать двадцать семь. А сейчас?

Кассир взглянул на огромные часы, вмонтированные в стену вокзала. Без пяти два. Эта девка скоро будет здесь.

– Эй, дядя, – красный от ярости молодой парень, так и не дождавшись сдачи, наклонился к окошку. – Может быть, ты считаешь не очень? Так давай, я помогу. Мой автобус все равно уже ушел.

– Простите. Простите, мистер… Я… Сейчас, одну минуточку… Я… Мне очень нужно отойти… Одну минуту… Сол сунул парню сотенную, захлопнул окно и кинулся к телефону. Дрожащими пальцами набрал номер, дождался, пока на том конце провода возьмут трубку, и сипло выдавил:

– Алло? Это полицейское управление? Простите, я могу каким-нибудь образом разыскать Теда Майера? Это очень важно. Да. Очень.

Ронни не слышала, как Грегор заказывал ей билет. В это время она уже сидела в машине. Для нее оказалось большим ударом, то, что Люк ПОМHИЛ свой дом. Нет, она, конечно, обрадовалась. Конечно, но… Он вспомнил и ничего не сказал ей. Ни слова. А она, как дура, планы строила. И тут мордой об стол. Господи, как глупо… Как глупо.

Ронни вздохнула и молча отвернулась к окну. А это его решение ехать домой. Я хочу. И все, ни слова, ни полслова. Надо же быть такой дурой… "Я не хочу его отпускать одного". А он и спрашивать не стал. Ну хоть с ней бы поговорил. Да нет, все она понимает. Двадцать пять лет не был дома. Случись такое с ней, Ронни, она бы, наверное, пешком до дома добежала. Но хоть предложил бы поехать вместе. Нет.

Только сейчас, когда факт расставания встал перед ней непроницаемой стеной, девушка поняла, насколько ей небезразличен этот человек. Раньше, пока разлука маячила где-то вдалеке темной фиолетово-черной тучей, Ронни отмахивалась от нее, полагая, что решает, ехать или нет, она. Выяснилось, что все наоборот. Все решает он. И от того, что для нее не нашлось места в его дальнейших планах, ей было особенно обидно. Наверное, можно было бы говорить какие-то слова, что-то пытаться объяснить, но… Кто это сделает? Не Люк точно. И не потому, что плохо к ней относился, а потому, что наверняка HЕ ПОМHИЛ этих слов, если вообще знал их раньше. Она?

Ронни тут же представила, как она говорит ему о своих чувствах, а он делает огромные глаза и удивленно – как только Люк и умеет – спрашивает: "А что это такое?”

Нет. Только не это. Так что, скорее всего, объяснение в любви отложится до лучших времен. Когда он станет разбираться в чувствах. Вспомнит слова. Вспомнит все.

Ронни первый раз употребила слово "любовь" в том, что касалось их с Люком отношений, и тут же смутилась. Как школьница, ей-богу. Ну ладно, ладно. Надо же… Ну и влюбилась, и что? Да ничего. Просто назвала вещи своими именами. И все. Все.

Стоп. Для любящей души ты что-то очень эгоистична. Мне не предложили.

Меня не позвали. Меня забыли. И ни разу не подумала о том, что может случиться с ним. Этот парень, Скотт, может догнать его и пристрелить. Да, господи, что далеко ходить: он может умереть от перегрева. О, боже.

– Ты уверен, что хочешь ехать? – спросил Грегор Люка.

– Да, – тот смотрел на доктора серьезно и чисто.

И Грегор вздохнул с облегчением. Слава Богу, что он остался ТАКИМ. Добрым и… Человечным. Гораздо более человечным, чем некоторые из людей. Ну, да ладно. Что ж теперь.

– Обещай мне, что вернешься, – сказал он. – Вернешься и ляжешь в госпиталь.