— Раздевайся, Рита. Будь как дома.
Мы прошли за ту же портьеру в большую светлую комнату. Три стены ее от пола до потолка занимали застекленные стеллажи с книгами. Кроме низкого стола, четырех мягких кресел, пианино и торшера, в комнате из мебели ничего нет.
— Садитесь, Рита, — несколько виновато предложил Артем. — Хотите отличного марочного вина?
Не дожидаясь ответа, Артем подошел к стеллажу, сдвинул в сторону стекло и достал бутылку, две рюмки на высоких ножках, потом оттуда же вытащил небольшую вазу с яблоками.
— Вот так и живем. У нас четыре комнаты. Мы сначала посидим, а потом к отцу сходим. Он в своем кабинете лежит. От камней уходить не хочет.
— От каких камней?
— Разных. — Артем улыбнулся. — У отца в кабинете целый музей. Он геолог, ученый... Вы, наверное, слышали такую фамилию — Неверов?
Я кивнула.
Артем налил вино.
— Угощайтесь. Это мускат «Черный камень». Вам понравится... И одну минуту, я схожу посмотрю, как там отец.
Артем вышел из комнаты. И очень скоро вернулся.
— Отец зовет нас, Рита.
Я никогда не видела близко, в домашней обстановке, ученых и смутилась, когда мы вошли в кабинет отца Артема.
Неверов лежал на широком кожаном диване, прикрытый пледом.
— Здравствуйте, — сказала я.
— Проходите, Рита, — слабым голосом сказал Неверов. — Садитесь. Вот сюда. — Он показал глазами на стул, стоящий рядом с диваном. — Меня зовут Сергеем Ивановичем, а вас я уже знаю. Темка представил.
Глаза Неверова из-под густых, почти сросшихся седых бровей смотрели зорко.
— Камни мои смущают? Походите, посмотрите, — словно отгадав мои мысли, предложил Неверов. — Жаль мне их. Осиротеют они, по всей вероятности, скоро. Запылятся, затускнеют. С Темки моего, Рита, как видите, толку мало. Ему геология боком вышла. Крошки одни! Звезды подавай, самолеты.
Неверов задохнулся и приложил ко рту сосок от кислородной подушки.
«Они удивительно похожи друг на друга, отец и сын, — подумала я. — Даже в манере разговаривать».
Неверов отдышался и продолжал совсем слабым голосом, почти не шевеля губами:
— Так сколько вы знакомы, Рита, с летуном моим?
Я посмотрела на Артема. Ответный его взгляд был очень серьезным.
— Давно мы с ним знакомы, Сергей Иванович. Сами можете понять, — я вдруг почувствовала себя уверенной, — если Артем женой собирается назвать меня.
Какой цепкий, пронизывающий взгляд у Неверова, где-то в самой глубине его крошечное сомнение, а может быть, это страдание от боли.
— Женой? Темка, выйди-ка на секунду. После постучишь и зайдешь.
Артем вышел и тихо прикрыл дверь. Неверов молчал, все так же изучающе глядя на меня.
— Так женой говорите, Рита? Может быть, это и хорошо. Как бы мне внука хотелось! Только зря вы, по всей вероятности, чудесная девушка, собрались провести меня. Я сразу разгадал Темкину стратегию. Верно, разгадал?
Я не смогла бы обманывать больше этого человека и качнула головой.
— А скажите-ка откровенно, нравится вам мой Темка?
— Нравится.
— Вот и хорошо. Дайте я вашу руку поцелую, дочка. А теперь идите. Устал я. Об остальном в другой раз. Вы ведь еще зайдете к нам? Невестушка...
Я сильно-сильно покраснела.
— До свидания, Сергей Иванович.
Артема в большой комнате не было. Я в нерешительности остановилась, не зная, что делать.
— Где вы работаете? — От резкого, чуть хрипловатого голоса я вздрогнула.
Елизавета Григорьевна стояла возле пианино и в упор рассматривала меня.
— Я?..
— Да, вы.
— Я... в порту, бортпроводницей.
— Стюардесса, значит.
Елизавета Григорьевна говорит слегка в нос, по-видимому, она курит.
— И сколько же вы зарабатываете?
Я растерялась:
— Как когда... Около двухсот рублей.
— А наш Артем около шести тысяч, по-старому...
Меня начал раздражать ее тон.
— Ну и что?
Елизавета Григорьевна хрипло рассмеялась.
— Какое же имеете, девушка, образование?
— Кончила лесотехнический техникум... Только зачем это?..
Елизавета Григорьевна не ответила. Еще раз почти брезгливо смерила меня с ног до головы и вышла из комнаты. От этого липкого, оценивающего взгляда мне стало не по себе, захотелось немедленно уйти из квартиры Неверовых.
— Рита, ты что же стоишь? — запыхавшийся Артем взял меня за руку и подвел к креслу. — Я к машине бегал. Ключи забыл. Извини. Ты чем это расстроена, а?
— Нет, все хорошо, Артем...
— А-а, с мачехой, наверно, посудачила? Да?..
Я пожала плечами.
— Крошки! Я же говорил, не обращай внимания. Она этого вполне заслуживает.
Артем виновато улыбается, суетится, я понимаю, что ему неприятно мое плохое настроение.
— Я завтра, Рита, лечу. На север. Первый рейс после отпуска.
— Надолго?
— Как знать.
Артем берет мою руку своими огромными ладонями.
— Рита...
— Не надо, Артем. Проводите меня домой.
— Где мы с вами встретимся?
— Вы мне позвоните. Запишите номер, Артем.
В «зимовье» никого. Девчонки ушли на вечер в Дом офицеров. Я долго сижу на оттоманке и думаю:
«...Невестушка...» — говорит Неверов.
«...А наш Артем около шести тысяч, по-старому», — хрипит Елизавета Григорьевна.
Разбудили меня голоса. В сенках.
— Спасибо вам еще раз, Клавдия Александровна, за приятно проведенный вечер. По-моему, вы остались довольны? — приглушенно рокотал чей-то басок.
— Да, конечно, Алексей Петрович. Мне было очень и очень хорошо.
— А как вам, Майя?
Майка ответила звонко:
— Хорошо!
— Пошел, — снова загрохотал басок, — приятного вам сна. А вы, Клавдия Александровна, не забудьте, о чем мы с вами договорились. И Риту обязательно уговорите.
— Не забуду, Алексей Петрович.
Я насторожилась и только сейчас догадалась: да это же Филиппов! Но при чем здесь мое имя?
В эту ночь мне пришлось проснуться еще раз. Меня разбудила Майка.
— Рит, а Рит, пусти!
— Ты чего не спишь?
— По тебе соскучилась... Ой, мы натанцевались! Нас Филиппов привез на своей машине. Он за Клавкой весь вечер ухаживал. Мы пиво пили. Клавка — на двадцатом небе. Влюбилась, наверно. Что будет!
— Кирилл был на вечере?
— Был. Все время со мной. Только потом в бильярд играть ушел. Он, Рита, на деньги играет. Лучше всех...
Сон прошел. За окнами, в щели ставен, сочился невыспавшийся рассвет.
— А я, Майка, Артема видела, — вдруг вырвалось у меня.
— Артема! — Майка даже подскочила. — Того, московского?.. Ой!.. А он?..
Майка крепко прижалась ко мне.
— Он... Я тебе потом, ладно...
Я проснулась совсем рано, тихо оделась, стараясь не разбудить девчонок, и вышла на улицу. Когда я вернулась во двор с полными ведрами, возле зимовья меня встретила тетя Пана. Стертой метлой она скребла покосившееся крыльцо. Мирка сидела на крыльце, дрожа и широко зевая.
— Доброе утро, тетя Пана.
— Доброе утро.
Тетя Пана коротко взглянула на меня, поправила на голове сбившийся платок и тихо сказала:
— Письмо у меня к вам. Все забываю отдать. Сейчас принесу.
Она вынесла конверт и, подавая, спросила:
— Фарида от вас съехала, да?
Я кивнула, вглядываясь в неясные строчки адреса. Письмо было Клавке от Михаила.
— Ушла от нас Фарида, тетя Пана.
— И где она теперь?
— Здесь, в городе, к подруге одной переехала.
Тетя Пана тяжело вздохнула, взяла снова огрызок метлы и зачем-то обронила:
— Да. Раньше в нашем дворе жили люди...
Мирка, заскулив, снова зевнула.
Я открыла ставни и постучала в замороженное стекло. Потом прошла в зимовье, включила свет.
— Клава, вставай! Письмо тебе!
Заспанное лицо ее разноцветно: одна щека бледная, другая розовая, подушка отпечаталась сеткой неровных полосок. Клава долго плещется возле умывальника и, только когда сон смыт окончательно, спрашивает:
