И вдруг среди всей этой безудержной болтовни всплыло нечто, похожее на истину. Оно исходило от жестянщика, у которого Пал Грегорич накануне смерти велел купить большой котел, а денег не заплатил. Теперь этот жестянщик явился к господину Гашпару и предъявил счет.

— Тысяча чертей, ведь котла в завещании не было! — хлопнул себя по лбу господин Гашпар.

Он проверил протоколы аукциона, где перечислены были проданные вещи, — котла среди них не оказалось.

— Я напал на след, — ухмыльнулся Гашпар Грегорич. — Мой возлюбленный младший брат не зря велел купить котел. А для чего он купил котел? Для того, чтобы что-то в него положить. И это «что-то» — то самое, что мы ищем.

Он поделился соображениями с Болдижаром. Тот возликовал:

— Это перст божий, братец! Я верю, теперь-то мы найдем богатство. Пали куда-нибудь зарыл котел, чтобы лишить нас денег, и это бы ему удалось, не допусти он такого просчета, а-я-яй, остался должен жестянщику! Но, к счастью, братец, злодей всегда допускает какую-нибудь ошибку.

Жестянщик припомнил, что выбрал и унес котел работник Матько. Тогда Гашпар Грегорич, не откладывая в долгий ящик, зазвал Матько к себе, накормил, напоил и, сочувственно расспрашивая о последних днях покойного, ловко ввернул о котле, долг за который требует уплатить жестянщик.

— Что же это за котел, сын мой Матько? Взаправду ли заказывал его твой хозяин? Ох, не похоже что-то! Зачем он ему понадобился? Скажи, Матько, не свои ли ты делишки обделывал за счет хозяина?

Ничего больше и не требовалось, чтоб задеть за живое благочестивого Матько и, как сойке, развязать ему язык, — в доказательство своей невиновности он рассказал все по порядку: в день перед смертью приказал ему хозяин достать поживее котел да двух каменщиков. Матько выполнил и то и другое. А дело к вечеру было. Внес он котел в спальню господина Грегорича и впустил каменщиков. Каменщики тоже котел тот видели, они подтвердить могут.

— Ну-ну, — сказал Гашпар весело, — счастливый ты человек, Матько. Раз у тебя свидетели есть, тогда дело в шляпе — совесть твоя чиста, как парное молоко. Беру назад свои слова. Ну, я рад, сынок, что ты так легко из беды выпутался. Выпей-ка еще стакан «бычьей крови» и не сердись, что я ненароком тебя обидел, сам понимаешь, подозрение справедливое — котла-то ведь не нашли, а жестянщик долг требует, — говорит, котел ты взял. Куда он мог деваться?

— Бог его знает, — пожал плечами Матько.

— А ты после того не видал его больше?

— Не видал.

— Ну, а каменщики? Они что делали?

— Не знаю.

Гашпар Грегорич стал потешаться над Матько прямо в глаза.

— Ты как «Янош Незнайка» из сказки — тот тоже на все отвечал: не знаю. И свидетелей своих ты, конечно, не знаешь, а ведь в деле с котлом только они. твою невиновность доказать могут. Эх, голубчик, попал ты, видно, как кур во щи.

— Слава богу, одного знаю.

— Как его зовут?

— Эх, кабы знать!

— Что ж ты тогда знаешь?

— У него три волоска на носу растут!

— Вздор! А вдруг он волоски остриг!

— Тогда я его по лицу узнаю — он на сову похож.

— Где ты взял этих каменщиков?

— Они стену в стольной церкви чинили, оттуда я их и привел.

Гашпар Грегорич выпытал все ценные сведения, задержавшиеся в голове у Матько, и сразу земля словно загорелась у него под ногами, — он мигом обежал город, разыскивая каменщика с тремя волосками на носу.

Найти его было нетрудно. В первой же кучке каменщиков, лишь только Гашпар упомянул о трех волосках, ему сразу ответили трое.

— Так это ж он, Андраш Препелица. Добрую шутку с ним усы сыграли — взяли да на кончик носа вскочили.

После этого разыскать Препелицу было просто детской забавой: все каменщики и даже подручные знали, что Препелица строит Пешт. Где-то на проспекте Керепеши работает, на большом доме.

Господин Гашпар, не жалея себя, вскочил в коляску и до самой столицы гнал не останавливаясь, — скорей разыскать среди словаков Препелицу.

Гашпар увидел Препелицу как раз в тот момент, когда мастера поднимали в люльке на четвертый этаж. У Грегорича от страха по спине пробежали мурашки — бр-р-р… не дай бог, канат лопнет!..

— Гей, стоп, Препелица! — закричал господин Гашпар. — Остановитесь! Я ищу вас! Поговорить надо!

— Ну, что же, — равнодушно отозвался каменщик, разглядывая с высоты незваного гостя. — Ежели говорить желаете, подымайтесь сюда!

— У меня спешное дело, вам лучше спуститься!

— А вы крикните, я отсюда услышу!

— Нельзя. Разговор с глазу на глаз будет!

— Хорошее или плохое? — стал нащупывать почву Препелица.

— Лучше быть не может.

— Для кого?

— Для вас!

— Раз для меня, оно и вечером хорошим будет, обождите до вечера, тогда я спущусь, а сейчас мне самое верхнее окно делать надо!

— Ну, ну, не дурите, спускайтесь скорее. Не раскаетесь, Препелица!

— Да я ж не знаю, кто вы будете!

— Сейчас узнаете!

И Гашпар со следующей люлькой отправил Препелице наверх хрустящую десятифоринтовую кредитку. Один форинт получил посыльный.

Увидев столь красноречивую визитную карточку, Препелица сразу же швырнул на леса молоток, мастерок и спустился вниз, на землю-матушку, где со времен Моисея и Иисуса прямо-таки нет конца чудесам.

— Чего изволите, господин хороший?

— Следуйте за мной.

— Хоть к черту на рога, ваша милость.

— Так далеко нам ходить не придется, — улыбнулся Гашпар Грегорич.

И действительно, он привел Препелицу в трактир «Петух», заказал вина и, по-дружески чокнувшись с ним, приветливо спросил:

— Умеете ли вы говорить, Препелица?

Препелица погрузился в раздумье — о чем, собственно, речь? — и долго, испытующе смотрел в маленькие серо-стальные глазки незнакомца. Потом осторожно ответил:

— Говорить, сударь, и сойка умеет.

— Я из Бестерцебани.

— Что ж, там живут добрые люди. А и правда, сдается мне, будто я вас уже видел.

— Тот, кого вы видели, был мой младший брат, — хитренько сказал Грегорич. — Это он затеял то таинственное дело с котлом, помните?

— С котлом! — Препелица от неожиданности разинул рот. — Стало быть, он ваш младший был? Так я понимаю… То есть как же это… — Он стал смущенно скрести за ухом. — О каком котле вы говорите? Боже ж мой, если б я в голове все котлы да сковородки держал, какие мне в жизни на глаза попадались…

Грегорич предвидел, что без притворства тут не обойдется, и, не обратив на это особого внимания, угостил Препелицу сигарой. Препелица помуслил ее, чтобы медленнее горела, потом закурил и большим неуклюжим рабочим карандашом стал равнодушно постукивать по столу, как человек, который вдруг понял, что есть у него для продажи товар и что на этот товар нашелся настоящий купец. Главное теперь равнодушие, как можно больше равнодушия — и цена товара сказочно возрастет!

Сердце Препелицы громко стучало. Он глядел на белого петуха, заключенного в рамку над окрашенным в зеленый цвет столиком, в глазах у него рябило, петух казался живым и словно бы кукарекал: «Добрый день, Андраш Препелица! Кукареку! Ты нашел свое счастье, Андраш Препелица! Кукареку!» — Так вы говорите, Препелица, что про котел не помните. Ай-ай-ай! Вы, что же, меня за дурака принимаете? Выходит, похож я на дурака? А впрочем, правильно вы поступаете, Препелица, очень даже хорошо поступаете. Я на вашем месте вел бы себя так же. Что скажете, неплохое винцо, а? Пахнет бочкой? А как, по-вашему, оно должно пахнуть, постелью? Эй, парень, принеси-ка еще бутылку да убирайся ко всем чертям, оставь нас одних! Так на чем мы остановились? Ах, да. Вы как раз сказали, что и сойка говорить умеет. Хорошо сказано, золотые слова. Умный вы человек, Препелица. По всему видно, что напал я на своего человека. Люблю таких. Мы отлично споемся, братец. Правда ваша, сойка тоже говорить умеет, да только когда ей язычок подрезают, верно? Так вас надо понимать?