Место оказалось очаровательным, и Муане уведомил общество, что эта архитектурная фантазия должна задержать наш выезд к Панаеву на полчаса: он хотел сделать рисунок. Его желание было слишком законным и слишком совпадало с моим, чтобы я пытался встать к нему хоть в малейшую оппозицию. Впрочем, после завтрака, что у нас состоялся, мы не спешили обедать. Тем более что обед должен был уподобиться завтраку!

Рисунок окончен, мы сели на дрожки. Григорович дал топографические инструкции aux isvoschiks ― извозчикам и мы поехали знакомиться с одним из самых видных журналистов России.

Нечего и говорить вам, что журналистика в России находится еще в детском возрасте, что до сих пор цензура мешает расти всему, что хотело бы выбиться из земли.

Окинем быстрым взглядом несколько ежедневных, еженедельных и ежемесячных изданий Санкт-Петербурга и Москвы. В Санкт-Петербурге только четыре журнала делают сенсацию. На первое место поставим Sovremennik ― «Современник», по месту и честь.

Издатели и главные редакторы журнала «Современник» ― мecсьe Панаев и Некрасов.

Мы сказали, кто такой Панаев: один из лучших журналистов Санкт-Петербурга; добавим, что Некрасов ― один из лучших поэтов России. В свое время мы вернемся к двум этим, таким разным личностям. А сейчас займемся их изданием.

«Современник» ― ежемесячный журнал, основанный по образцу de la Revue des Deux Mondes ― «Журнала Двух Миров»; у него либеральные тенденции и 3,5-4 тысячи подписчиков, что позволяет довольно щедро платить редакторам издания.

После «Современника» идет журнал Otetchestwtnnjia Zapicky ― «Отечественные записки» ― les Légendes nationals (фр.), издатель и главный редактор которого ― месье Краевский. Это издание не имеет никакой политической окраски; главный редактор обладает искусством подбирать себе сотрудников, и это определяет заслуженный успех, как с точки зрения литературы, так и с точки зрения дохода. У «Отечественных записок» на несколько сотен подписчиков меньше, чем у «Современника».

Журнал Biblioteka dlia tchenia ― «Библиотека для чтения» ― la Bibliothèque de lecture (фр.) имел огромный успех, потому что руководил им профессор Сенковский, который превосходно сознавал интеллектуальные запросы времени и, не ставя задачи образовывать своих читателей, заботился только о том, чтобы они оставались довольны чтением. Вскоре стало заметно, что золотой лоск, к несчастью, наведен почти на не тронутую пером бумагу, и журнал был почти или почти заброшен. Тенденции издания либеральные.

Журнал Syn Otetchetwa ― le Fils de la Patrie (фр.) ― «Сын Отечества», старое издание, возобновленное с прошлого года; выходит выпусками объемом 1,5-2 листа. Подбор материала очень удачный, и журнал имеет большой успех. Издается в Москве.

Журнал le Ruski Westnik ― le Courrier Russe (фр.) ― «Русский Вестник» основан месье Катковым. С самого начала имел громадный успех; уже через полгода потребовалось удвоить его тираж. Сегодня у журнала 8-9 тысяч подписчиков и лучшая типография в России. Тенденции издания либеральные.

Besseda ― la Conversation (фр.) ― «Беседа» [«Русская Беседа»] орган адептов русского славизма, то есть партии, которая выступает против проникновения опыта западной цивилизации и желает, чтобы Россия ничего не заимствовала за границей и развивалась бы в соответствии со своим собственным национальным началом; это ― издание непритязательного вкуса, публикующее, однако, примечательные статьи, особенно по вопросу текущего момента ― об освобождении крепостных. Главный редактор ― месье Кушелев [Издатели и главные редакторы ― А. И. Кошелев и М. И. Филиппов].

Semledelcheskaia Gaseta ― «Земледельческая газета», специальное издание землевладельцев для статей, посвященных освобождению крестьян. Тенденции либеральные.

О других изданиях скажем то, что сказал Август о друзьях Цинны[139] из рода Корнелиев, после чего был назван Максимом, и, подражая его примеру, проявим осторожность.

Панаев и Некрасов ― сердечные друзья, братья по литературным и политическим взглядам ― поселились и живут вместе: зимой в Санкт-Петербурге, летом в каком-нибудь дачном доме за городом. В этом году они устроили свое гнездо между Петергофом и Ораниенбаумом, чуть ниже холма, увенчанного постройками немецкой колонии.

Наши дрожки повернули направо, переехали мостик, переброшенный через канаву, углубились в великолепные тени деревьев и оказались перед прелестным небольшим шале [швейцарским домиком], на лужайке, где семеро приглашенных к обеду приступили к нему за богато накрытым столом. В семерку обедающих входили Панаев, его жена, Некрасов и четыре друга дома; узнав Григоровича, они встретили его радостными восклицаниями. Меня громко объявили, и Панаев подошел меня обнять.

Вам знакома странная особенность первого взгляда, с которым в сердце запечатлевается симпатия или антипатия к человеку. Мы выдержали испытание, Панаев и я, первые из этих двух ощущений и обнялись как старинные друзья, и нерасторжимое объятие доказало, что мы на деле стали друзьями. Потом подошла мадам Панаева[140]; я поцеловал ей руку, и, по чудесному русскому обычаю, она вернула мне поцелуй, коснувшись губами лба. Мадам Панаева ― женщина 30-32 лет, броской красоты; автор многих романов и новелл, которые она опубликовала под псевдонимом Станицкий.

Некрасов, обнаруживая менее демонстративный нрав, удовольствовался тем, что поднялся, поклонился и протянул мне руку, поручив Панаеву извиниться передо мной, что не говорит по-французски в результате своего небрежного воспитания.

Других мне просто представили.

Я много слышал о Некрасове, и не только как о большом поэте, а еще как о поэте, гений которого отвечает сегодняшним запросам. Я внимательно приглядывался к нему. Это человек 38-40 лет с болезненным и глубоко печальным лицом, мизантропическим и насмешливым складом ума. Страстный охотник, потому-то охота для него, полагаю, ― повод для уединения; и, после Панаева и Григоровича, больше всего он любит ружье и своих собак. Его последняя книга стихов, отнесенная цензурой к не подлежащим переизданию, очень поднялась в цене. Я купил ее накануне, один экземпляр, за 16 рублей (64 франка), и за ночь, по подстрочнику Григоровича, сделал перевод двух стихотворений. Этого вполне достаточно, чтобы получить представление о едком и грустном гении их автора. Мне нет надобности напоминать, что всякий оригинал теряет 100 из 100 процентов при переводе на другой язык. Вот первое из них; оно в высшей степени русское, и, может быть, как раз поэтому во Франции не смогут его оценить по достоинству.