Сара с отчаянием на бледном маленьком лице смотрела, как Лотар заворачивает в брезент лекарства. Лотар прошел с десяток шагов и повернул назад. Девочка дрожала, как выброшенный щенок, но не двигалась с места.

– Хорошо, – вздохнул он, сдаваясь. – Пошли.

Она зашагала с ним рядом.

– От меня не будет никаких хлопот, – бормотала она почти в истерике от облегчения. – Я буду помогать. Я умею готовить, и шить, и стирать. Со мной не будет никаких хлопот.

– Куда ты ее денешь? – спросил Хендрик. – Она не может оставаться с нами. Девчонка помешает нам сделать то, что мы задумали.

– Я не мог оставить ее там, – защищался Лотар, – в этом лагере смерти.

– Для нас так было бы лучше, – пожал плечами Хендрик. – А что делать теперь?

Они покинули лагерь на дне ущелья и поднялись на гребень каменной стены. Дети оставались далеко внизу, на берегу зеленого застойного пруда – единственного места на реке, где еще оставалась вода.

Они сидели рядом. Манфред держал в вытянутой правой руке удочку без удилища. Взрослые видели, как он откинулся назад и сделал рывок, а потом принялся тянуть, перехватывая лесу руками. Сара подпрыгивала, ее возбужденные крики доносились туда, где они стояли. Манфред вытащил из воды большую черную зубатку. Рыба билась на песке, влажно блестя.

– Я решу, что с ней делать, – пообещал Лотар, но Хендрик перебил:

– Решай быстрей. С каждым днем источники воды на севере мелеют, а у нас еще нет лошадей.

Лотар набил глиняную трубку свежей смесью и задумался. Хендрик был прав: девочка все усложняла. Надо было как-то избавиться от нее. Неожиданно он поднял голову и улыбнулся.

– Моя двоюродная сестра, – сказал он. Хендрик удивился.

– Не знал, что у тебя есть двоюродная сестра.

– Большинство погибло в лагерях, но Труди выжила.

– А где она, эта твоя любимая двоюродная сестра?

– Живет на севере, нам по дороге. Мы отдадим девчонку ей, и времени не потеряем.

– Я не хочу уходить, – жалобно шептала Сара. – Я не знаю твою тетю. Я хочу остаться с тобой.

– Тише, – предупредил Манфред. – Разбудишь папу и Хенни.

Он теснее прижался к ней и, чтобы успокоить, коснулся ее губ. Костер погас, луна зашла. Их освещали только звезды пустыни, крупные, как свечи, на черном бархатном пологе неба.

Сара заговорила так тихо, что Манфред с трудом разбирал слова, хотя ее губы были в нескольких дюймах от его уха.

– Ты мой единственный друг, других у меня никогда не было, – говорила она. – Кто научит меня читать и писать?

Манфред ощущал огромную ответственность, которую налагали на него эти слова. Сам он в этот миг испытывал противоречивые чувства. Как и у Сары, у него никогда не было друзей-ровесников, он никогда не учился в школе и не жил в городе. Его единственным учителем был отец. Всю жизнь Манфред провел среди взрослых: отца, Хендрика, суровых людей из придорожных лагерей и с траулеров. Никогда женщина не ласкала и не жалела его.

Сара была его первой спутницей противоположного пола. Ее слабость и глупость раздражали. Когда путники поднимались на холмы, ему приходилось ждать, пока она его догонит, она плакала, когда он забивал зубатку или сворачивал шею жирному коричневому турако, попавшему в силки. Однако она умела рассмешить его, и ему нравилось, как она поет, – тонким, но приятным и мелодичным голосом. К тому же, хотя ее лесть была назойливой и беззастенчивой, он очень хорошо себя чувствовал рядом с Сарой. Она училась быстро и за те несколько дней, что они провели вместе, наизусть вызубрила алфавит и таблицу умножения от двух до десяти.

Конечно, было бы гораздо лучше, будь она мальчиком, если бы не кое-что еще. Его интересовали мягкость ее кожи и ее запах. Волосы у Сары были тонкие и шелковистые. Иногда он словно случайно трогал их, и девочка застывала под его пальцами, так что он смущался и застенчиво убирал руку.

Иногда она прижималась к Манфреду, как котенок, и это доставляло ему странное удовольствие, совершенно не соответствовавшее беглости прикосновения. Они спали под одним одеялом, и по ночам он просыпался и слушал ее дыхание, а ее волосы щекотали ему лицо.

Дорога в Окаханду была долгой, трудной и пыльной. Они находились в пути уже пять дней. Шли только утром и поздними вечерами. В полдень мужчины отдыхали в тени, и дети могли ускользнуть и поговорить, расставить силки или продолжить обучение Сары. Они не играли в выдуманные игры, как могли бы дети их возраста. Их жизнь была слишком близка к жестокой реальности. А теперь над ними нависла новая угроза – угроза разлуки, которая с каждой милей дороги становилась все реальнее. Манфред не находил слов, чтобы утешить Сару. Чувство утраты усиливалось ее уверениями в преданности. Она прижималась к нему под одеялом, и тепло ее худого тела изумляло. Манфред неловко обнимал Сару за плечи, ее волосы мягко прикасались к его щеке.

– Я вернусь за тобой.

Он не собирался этого говорить. Даже не думал ни о чем таком до этой минуты.

– Обещай. – Сара повернулась так, что ее губы оказались возле его уха. – Обещай, что вернешься и заберешь меня.

– Обещаю: я вернусь за тобой, – торжественно объявил он в ужасе от того, что делает. У него нет никакой власти над будущим, и он не уверен, что сможет выполнить обещание.

– Когда? – живо спросила она.

– Нам кое-что нужно сделать. – Манфред не знал подробностей плана отца и Хенни. Он только знал, что дело трудное и опасное. – Что-то очень важное. Не могу рассказать что. Но когда все кончится, мы вернемся за тобой.

Это как будто успокоило Сару. Она вздохнула, и он почувствовал, как расслабляются ее руки. Засыпая, она сонно сказала:

– Ты ведь мой друг, Мэнни?

– Да, я твой друг.

– Лучший друг?

– Лучший.

Она снова вздохнула и уснула. Он погладил Сару по волосам, таким мягким и пушистым под рукой, и загрустил – предстояло расставание. Хотелось плакать, но ведь плачут только девчонки, и он такого не допустит.

На следующий вечер они, утопая по щиколотку в белой, как мука, пыли, плелись по дороге, проходящей по холмистой равнине, а когда догнали Лотара и поднялись на вершину, он молча показал вперед.

В лучах заходящего солнца железные крыши маленького пограничного городка Окаханда блестели, как зеркала, а среди них виднелся шпиль церкви. Тоже крытый гофрированным стальным листом, он едва поднимался над кронами деревьев.

– К ночи будем там.

Лотар переложил мешок на другое плечо и посмотрел на девочку. Тонкие волосы, пыльные и потные, прилипли ко лбу и щекам, а неаккуратные, выгоревшие на солнце косички торчали за ушами, как рожки. Она так загорела на солнце, что если бы не светлые волосы, ее можно было бы принять за ребенка из племени нама. И одета так же просто, а босые ноги выбелила дорожная пыль.

Лотар подумывал о том, чтобы по дороге купить ей в одной из лавок новое платье и обувь, но отверг эту мысль. Трата была бы оправданна, если бы его двоюродная сестра не приняла девочку… Он не стал продолжать эту мысль. Девчонку придется вымыть у буровой вышки, которая снабжает водой весь город.

– Женщину, у которой ты останешься, зовут мефрау Труди Бирман. Это очень добрая набожная дама.

У Лотара было мало общего с двоюродной сестрой. Они не виделись тринадцать лет.

– Она вышла за священника Голландской реформистской церкви. У него приход, здесь, в Окаханде. Он тоже хороший, богобоязненный человек. У них есть дети твоего возраста. Ты тут будешь счастлива.

– Он будет меня учить, как учит Мэнни?

– Конечно. – Лотар готов был уверять девочку в чем угодно, лишь бы избавиться от нее. – Он учит своих детей, а ты ведь станешь одной из них.

– А Мэнни не может остаться?

– Мэнни должен идти со мной.

– Пожалуйста, можно мне пойти с вами?

У резервуара возле насоса Сара обмыла ноги, смочила волосы и заново заплела косички.

– Я готова, – сказала она наконец. Ее губы дрожали, когда Лотар критически разглядывал ее. Грязная маленькая бродяжка, обуза, но почему-то ему не хотелось обижать ее.