– Большое дерево[2], – пробормотал Максим саркастически, возвращаясь в прохладу номера.

Зазвонил мобильный.

– Слушаю, – поднёс он к уху невесомую пластину айфона.

– Мы на месте, сэр, – доложил Брызгалов. – Изменения?

– По плану, – сказал Максим, выключая телефон.

План предусматривал устройство группы в Дохе на постой и сбор в порту в три часа дня по местному времени. Предполагалось обсудить полученный от наблюдателей пакет оперативной информации. А послали их сюда после возвращения Максима из Синдора для того, чтобы вытащить из Дохи – и из страны – российского бизнесмена, обвинённого властями в продаже оружия «сепаратистам».

История конфликта уходила корнями в две тысячи одиннадцатый год, когда в ноябре в аэропорту Дохи таможенники и полицейские попытались просветить рентгеном, а потом и отобрать диппочту, которую перевозил посол России. Позиция властей была проста: Россия не поддержала решение Европарламента по Сирии, и эмира и его окружение это взбесило, он-то как раз был за военную операцию против Сирии. А поскольку такую же позицию занимал высший патрон Катара – Соединённые Штаты, власти Катара решили, что могут позволить себе всё.

Послу в тот день досталось крепко, но диппочту он отстоял.

Инцидентом в аэропорту дело не закончилось.

В конце лета две тысячи двенадцатого года в Дохе задержали спортсменов России, приехавших для участия в автопробеге, обвинив их в контрабанде наркотиков.

Россия последовательно отстаивала своё мнение в ООН о недопустимости вооружённого вмешательства в дела Сирии и Ирана, о необходимости мирного урегулирования конфликтов, и это активно не нравилось военной верхушке США, науськивавшей своих «шавок» по всему миру на граждан России.

И наконец, Катар организовал с подачи ЦРУ захват «русского террориста», продававшего оружие повстанцам – сепаратистам шиитского толка. Которых не существовало в Катаре в принципе. Разумеется, дело было шито белыми нитками, но на заявления МИД России власти Катара не ответили и собирались передать «террориста» Михаила Сивоконя в руки правосудия США.

Максим бросил взгляд на часы: ровно в два часа он должен был связаться с посольством России в Дохе, но время на водные процедуры ещё было.

Он залез под душ, с наслаждением искупался, вспоминая события, происшедшие после внезапной встречи с охотниками генерала Охлина в Синдорском лесу.

Добрались до Сыктывкара быстро, а так как Сидорин требовал прибыть в Москву всей группе срочно, пересели в военный транспортник, попросив местное отделение военной контрразведки посодействовать им в доставке, и вечером третьего июля высадились на военном аэродроме в Жуковском, откуда потом добирались в столицу на джипчике «Патриот».

В среду четвёртого июля Максим быстро вымылся в душе на съёмной квартире, где он останавливался во время вызовов в столицу, и в десять часов уже докладывал полковнику Сидорину о своём возвращении.

Нагоняя не последовало вопреки ожиданиям. Непосредственный начальник Одинцова, командир отряда спецназа ГРУ, был занят своими делами и уже забыл, что просил майора докладывать о положении дел в Синдоре.

– Синдорский лес? – рассеянно спросил он, когда майор доложил ему о своём рейде в Синдор. – Ты же собирался на моря.

– Позвонил дядя по отцовской линии, брат отца, он там лесничим промышляет, попросил помочь с поиском пропавших животных, ну я и поехал к нему. Брызгалова с собой взял, кое-кого из ребят.

– Ну и что, нашли зверей?

– Там ещё охотники пропали, группа из Сыктывкара во главе с генералом Охлиным. Я докладывал. Но в конце концов всё закончилось хорошо.

– Нашлись, и ладно. Ты вовремя вернулся. Есть задание – навестить Катар, срочно. Где парней оставил?

– Они, как обычно, у своих родичей квартируют.

– Собирай группу, изучай местность, обычаи, маршрут проложен, все формальности улажены, план операции разработан. Вылет ночью.

– Что надо делать? – спросил Максим, преодолевая желание отказаться от задания (что было невозможно), но, с другой стороны, радуясь, что полковник не стал требовать официального отчёта о действиях спецгруппы Одинцова в Синдорском лесу.

– Надо вытащить нашего парня, – ответил Сидорин, глядя в глубину объёмного монитора на столе. – Местные шьют ему дело о контрабанде оружия, хотя всё намного сложней, и если катарцы отдадут его америкосам, парня мы потеряем.

– Он разведчик?

– Как тебе сказать… коммивояжёр… криптосотрудник «Росвооружений», доставляющий кое-какое… скажем так, оборудование симпатичным нам парням в разных регионах мира.

– Понял. ЦРУ ест хлеб не зря, если вышло на него. Кстати, один такой парнишка уже сидит в США – по фамилии Бут.

– Вот поэтому и нужно, чтобы второй туда не попал. Он слишком много знает. Учти дополнительно: Доха нашпигована сотрудниками американских спецслужб, а после уничтожения Яндарбиева тем более там сложно работать.

– Учту.

– И последнее: нам давно плюют в лицо американцы, но если начинают плевать в лицо «шавки» вроде катарцев, их надо останавливать жестко.

Так Максим Одинцов, майор ГРУ, командир подразделения «Кресс» особой группы «активного оперирования», оказался в Дохе, столице Катара, спустя всего сутки после возвращения из Сыктывкара.

Выходя из гостиницы, он привычно проверил, не следит ли кто за «туристом-англичанином», сел в такси на территории отеля, напомнившее московское «жёлтое», с большим пузырём на крыше, и за полчаса доехал до порта в Дохе.

Порт его не поразил ни обилием яхт и кораблей, ни величиной причалов, ни красотой морского вокзала, ни наличием военных катеров на рейде. Разве что портовый маяк здесь больше походил на минарет, чем на техническое сооружение.

Кинув взгляд на белоснежный красавец-лайнер «Анна-Мария», застывший у одного из причалов, Максим поспешил в бар «Аш-Шар», ближайший к порту из всех заведений подобного типа, если не считать баров и ресторанов в здании морского вокзала.

Команда была в сборе.

Брызгалов, сохранивший синдорскую небритость и напоминавший Джейсона Стэтэма, походил на завсегдатая немецких пабов и одет был соответствующим образом – в демократические джинсы и безрукавку.

Лейтенант Тарануха не отстал от него по части «пивного» имиджа, хотя одет был в серые штаны и мятую серую рубашку-апаш; он «косил» под бельгийца.

Старший лейтенант Жарницкий, прекрасно владевший девятью языками, в том числе арабским, сидел в отдалении, в белом бурнусе. У него была накладная борода и усы. В Дохе он представился жителем Саудовской Аравии Жюнусом Саидбейли.

Старший лейтенант Есипчук тоже сидел за столиком по соседству, делая вид, что он занятый делом клерк; перед ним был раскрыт новенький ноутбук.

Удивить ноутом или ридером в нынешние времена нельзя было даже папуасов Новой Гвинеи, поэтому на «клерка» посетители бара с любопытством не глядели.

И наконец, присоединившийся к группе Одинцова специалист по Катару Петро Кондырин, капитан, бритый наголо, с большой серьгой в ухе, обстоятельный и медлительный с виду, играл русского туриста, точнее, украинского, одетый в рубашку-вышиванку с украинским орнаментом и штаны «а-ля станичник» из гоголевских «Вечеров на хуторе близ Диканьки». Он тоже, как и Брызгалов, пил пиво и рассматривал красочный рекламный буклет с видами Катара.

Максим подсел к нему, спросил по-английски:

– Разрешите?

– А? – выкатил на него воловьи глаза «хохол» Кондырин.

– Раша? – улыбнулся Максим.

– Не-а, Вкраина, – сказал капитан. – Инглиз?

– Йес, англичанин, – кивнул Максим, за несколько секунд успев просчитать посетителей бара и определить, что он не забит под завязку сотрудниками эмирской контрразведки Mubahith.

– Пива хошь?

– Оф коз.

Капитан подозвал официанта.

– Пива моему другу инглизу, такого же.

Официант, понимавший русскую речь, принёс кружку тёмного местного пива под названием «Harkoto».