— К великому сожалению, правда. Но это вовсе не означает их вины. Всегда находится довольно бессовестных лжесвидетелей, готовых подтвердить обвинение, в особенности если их подкупить.

— А разве не правда, что многие из тех евреев признали свою вину?

— И это тоже правда. Но они признались, после того как им переломали кости на пыточном колесе, а под ногти на руках и на ногах загнали раскалённые иглы. Есть предел боли, какую способен выдержать человек. Вы все слышали про то, как в городе Апьтоне невинную христианку обвинили в ведьмовстве и пытали до тех пор, пока она не призналась, что продала душу дьяволу, и её заживо сожгли на костре. А позднее оказалось, что враг этой женщины нанял бессовестных людей, чтобы свидетельствовали против неё.

Главный судья стукнул по столу молотком и сказал:

— Отвечай на вопросы обвинителя, а не распространяйся на темы, не имеющие касательства к данному суду. Здесь разбирается дело об убийстве ребёнка, а не о невиновности ведьмы.

Внезапно запертые двери суда распахнулись — и ворвался кирпичнолицый великан с плачущей малюткой на могучих руках.

Он опустил девочку на пол возле свидетельского помоста и немедленно удалился. Всё это произошло так быстро, что никто и опомниться не успел. Среди всеобщего недоумённого молчания девочка подбежала к графу Братиславскому и, крича: «Папа! Папочка!», обняла его ноги.

Ян Братиславский побелел как мел. Свидетели, дожидавшиеся своей очереди взойти на помост, разинули рты. Изумлённый обвинитель в отчаянии воздел руки к потолку. В публике кто-то из женщин засмеялся, а кто-то громко заплакал. Главный судья покачал головой в парике и спросил:

— Ты кто такая, девочка? Как тебя зовут?

— Я — Ганка. А это мой папа, — сквозь слёзы ответила малютка, указывая пальчиком на Яна Братиславского.

— Этот ребёнок — ваша дочь Ганка? — спросил судья.

Братиславский молчал.

— Кто таков тот великан, что принёс тебя сюда? И где ты была, Ганка, все эти дни?

— Молчи, не говори ни слова! — крикнул дочери Братиславский.

— Отвечай, где ты находилась? — настаивал судья.

— У нас дома в подвале, — пролепетала девочка.

— Кто тебя туда поместил? — спросил судья.

— Тихо! Молчи! — грозно приказал Братиславский.

— Ты должна отвечать. Таков закон, — сказал судья. — Кто посадил тебя в подвал?

Судья, конечно, был на стороне графа, но у него пропала охота участвовать в этом фарсе. В Праге жило много христиан, которые хотели знать правду. До судьи дошёл слух, что даже император раздражён этим фальшивым судебным разбирательством. Разумные люди среди христиан Европы больше не верили мерзким наветам. И рассудительный судья решил изобразить из себя честного человека.

Ганка молчала, переводя взгляд с судьи на отца. А потом всё же ответила:

— Вот эти дядя с тётей, — она указала на Стефана и Барбару, — заперли меня в подвал. Они сказали, что так велел мой папа.

— Это ложь. Она лжёт, — заспорил Братиславский. — Евреи заколдовали мою дочурку, заставили её поверить в эту чушь. Она моя единственная, обожаемая дочь. Я скорее отдам глаз, чем причиню ей зло. Я — великий Ян Братиславский, столп Богемского государства.

— Были им в прошлом, — холодно возразил главный судья. — А теперь вы проиграли в карты всё своё богатство и подписали вексель, который заведомо не можете оплатить. Вы подкупили этих двух проходимцев и поручили им запереть в подвале вашу дочь, чтобы вы получили в наследство принадлежащие ей драгоценности. За эти преступления вы будете жестоко наказаны и лишитесь права владения вашими землями и имуществом. Стефан и Барбара, — обратился судья к свидетелям обвинения, — кто велел вам запереть в подвал это беззащитное дитя? Говорите правду, или я прикажу вас выпороть.

— Граф велел, — ответили они хором.

— Он напоил нас вином и пригрозил смертью, если мы ослушаемся! — прокричала Барбара.

— Он посулил мне двадцать дукатов и бочонок водки! — воскликнул Стефан.

Напрасно судья бил по столу молотком — шум, поднявшийся в зале суда, не стихал. Мужчины кричали, некоторые размахивали кулаками. А среди женщин были такие, что попадали в обморок. Граф Братиславский поднял вверх руку и принялся было рассказывать судьям, что-де главный судья был с ним в сговоре и должен был получить долю наследства, но главный судья распорядился:

— Солдаты, приказываю вам заковать в цепи этого гнусного преступника Яна Братиславского и бросить его в темницу. — Он указал пальцем на Братиславского и прибавил: — Если этому злодею есть что ещё сказать, он сможет высказаться на эшафоте, с верёвкой на шее. А вы, евреи, свободны. Можете разойтись по домам и праздновать свою Пасху. Снимите с них цепи, солдаты. В таком справедливом суде, как наш, с таким безупречным судьёй, как я, правда всегда восторжествует.

— А кто же был тот великан? — со всех сторон раздавались вопросы.

Однако ответа никто не знал. Всё происшествие казалось сном или сказкой, какие рассказывают старые женщины за прялкой, суча льняную нить при свете свечи.

Хотя святой человек велел рабби Лейбу хранить создание голема в тайне, о големе вскоре стало известно. По городу Праге и по всей Богемии распространилась весть про великана, спасшего евреев Праги от наговора. До императора Рудольфа Второго тоже дошли слухи о пражском судилище, и он повелел рабби Лейбу явиться с великаном к нему во дворец, как только пройдут восемь пасхальных дней.

Ночью, после того как голем принёс в суд Ганку и реб Элиэзер вместе со старейшинами общины были отпущены на свободу, рабби поднялся на чердак над синагогой и увидел, что голем лежит на полу недвижно, как истукан. Рабби Лейб приблизился к нему и стёр с его лба священное имя, чтобы быть уверенным, что голем не появится на улицах в пасхальные дни и не произведёт смятения равно среди евреев и христиан. То был радостный Пейсах для евреев Праги. Поминая чудеса, происходившие с их праотцами в земле Египетской, они также перешёптывались про великое чудо, которое приключилось прямо здесь, в Праге. На Пейсах каждый еврей — царь и каждая еврейка — царица. И великим утешением было сознавать, что Бог по-прежнему со Своим народом и защищает его от нынешних фараонов^[24], как защищал три тысячи с лишним лет назад.

Когда же Пейсах кончился, рабби Лейб поднялся среди ночи на чердак и снова начертал на лбу у голема священное имя, чтобы исполнить повеление императора. Теперь уж ему нечего было и пытаться скрыть существование голема от родных и от всех евреев и даже неевреев.

Жена рабби, его дети и внуки, увидев голема, шагающего за рабби Лейбом по улице, закричали от страха и убежали в дом. Лошади, запряжённые в телеги и кареты, при виде голема взвивались на дыбы и пускались вскачь. Собаки подымали отчаянный лай. Голуби взлетали в поднебесье и кружились над городскими крышами. Вороны раскаркались. Даже быки и коровы громко мычали, когда видели голема, который вышагивал по улице на своих длинных ногах, возвышаясь над всеми людьми.

Когда рабби Лейб подошёл к императорскому дворцу и стража увидела голема, она забыла свой долг охранять вход в императорский дворец и в страхе разбежалась. Император об этом услышал и сам вышел встретить рабби и его чудовищного спутника. Рабби Лейб склонил голову в поклоне и велел голему сделать то же.

Император спросил:

— Кто этот колосс — ваш Мессия?

— Ваше величество, — ответил рабби Лейб, — это не Мессия, а голем, слепленный из глины.

— Кто же дал ему жизнь? Откуда он прибыл в Прагу?

Рабби Лейб не мог поведать ему правду, но и лгать тоже не хотел. Поэтому он только сказал в ответ:

— Ваше величество, существуют тайны, которые нельзя открыть даже королям.