— Умирает? — закончила за нее Фиона. — Да, это правда. Ты можешь произнести это вслух, мы все так говорим. Орла не возражает. Ты наверняка знаешь, что есть люди, которые устраивают целый спектакль из личной трагедии, ну так вот, наша Орла занята тем же. Чем хуже она себя чувствует, тем драматичнее будет развязка. Смотри, она даже сделала себе сценический макияж! Через несколько месяцев мы все соберемся вокруг ее постели, размахивая свечами и распевая гимны, а она будет ангельски улыбаться нам с подушки. Она получает удовольствие по максимуму. — Голос Фионы изменился, стал мягче. — Я просто восхищаюсь ею. До недавнего времени я не отдавала себе отчета в том, как сильно люблю ее. В одном ее мизинце больше характера, чем у любого из нас. Ты знаешь, что она ждет ребенка?

— Да, Кормак говорил. Это невероятно. И ты тоже — мои поздравления.

— Спасибо. Чувствуешь?

— Что?

— Атмосферу. Весь дом переполнен эмоциями. Они почти осязаемы. Иногда у меня просто перехватывает дыхание.

— Да, мне кажется, я тоже ощущаю это. — Но она не была частью этой атмосферы. Викки чувствовала себя скорее наблюдателем, нежели участником этих трагических событий, которые происходили в маленьком домике на Перл-стрит. Ей всем сердцем захотелось стать полноправным членом клана Лэйси, чтобы эти люди принадлежали ей, а она — им.

Кормак пристально глядел на окно третьего этажа дома в Кэмдене. Это было красивое, слегка обветшалое здание на деловой улице, по которой сплошным потоком шли автомобили в центр Лондона и обратно. Занавески на окне, которое так привлекло его внимание, были плотно задернуты, не впуская внутрь яркий свет замечательного майского утра. Вероятно, Андреа все еще спала после ночи, проведенной где-нибудь вместе со своим скотиной-приятелем. Может, они оба еще спали.

Кормаку он казался скотиной. Его звали Алекс. У него были грубые черты лица, необычная для банкира массивная, коренастая фигура, хриплый голос и жуткий акцент. Кормак возненавидел его с первого взгляда.

Андреа встретила его совсем не радостно. Она с видимой неохотой впустила его, отвернув лицо, когда он попытался поцеловать ее. Кормак приехал в Лондон вчера после обеда и направился прямиком к ее квартире. Алекс пока не появлялся.

— Я не отвечала на твои письма, потому что не хотела, — холодно сказала она. На ней были обтягивающие черные брюки и длинная шелковая блуза. Ее красивые ноги были босы, а ногти выкрашены в темно-красный цвет. — Кроме того, сразу после Рождества я уехала в Америку на съемки демонстрации мод. Мы ездили по всей стране. И только вернувшись на прошлой неделе, я обнаружила твои письма. Что за необходимость писать так часто?

— Я думал, мы любим друг друга, — запинаясь, проговорил Кормак. — Я думал… — Он с мольбой взглянул на ее прекрасное лицо. — Разве нет?

— Ты — может быть, милый. Я же совершенно определенно нет.

— Но ты говорила…

— В пылу страсти люди говорят всякое. И иногда жалеют потом.

— Я не жалею.

Выражение ее лица несколько смягчилось.

— Боюсь, ты меня неправильно понял, Кормак. Я полагала, что у нас с тобой просто небольшая интрижка, чтобы приятно провести время. Не буду отрицать, мне понравилось. Но это ничего не значит. — Ее гладкий лоб пересекла морщинка. — Я готова была поклясться, милый, что ты испытываешь те же чувства. Ты не показался мне безумно влюбленным.

В двери повернулся ключ, и в комнату ввалился человек в костюме в тонкую полоску, шляпе-котелке, с зонтиком и портфелем: Алекс.

— Это кто? — подозрительно — грубо, как показалось Кормаку, — спросил он.

— Помнишь ту маленькую работу, которую я выполняла несколько месяцев назад для компании под названием «Лэйси из Ливерпуля»? — защебетала Андреа. — Так вот, это Кормак Лэйси. Кормак, познакомься с моим другом, Алексом Эвереттом.

— Здравствуйте, — вежливо ответил Кормак, пожимая вялую руку Алекса. — Дай мне знать, Андреа, если согласишься выполнить для нас эту работу еще раз. Как я говорил, в июне мы запускаем духи.

— Я уверена, что соглашусь, Кормак.

— А почему бы ему не обратиться в агентство? — проворчал Алекс.

— Не будь таким букой, милый. Вполне естественно, что он решил обратиться ко мне лично. Я была очень дружна с Корма-ком и его партнершей Викки. Правда, Кормак?

— Очень дружна, — согласился Кормак.

Покинув квартиру, он подумал было сразу же вернуться в Ливерпуль, но почувствовал, что очень устал, и решил остановиться в гостинице поблизости. Он долго лежал на кровати, бездумно глядя в потолок, ощущая внутри какую-то звенящую пустоту и пытаясь разобраться, что же с ним не так. Заснул он только на рассвете. Проспав всего час с небольшим, Кормак поднялся, ушел из гостиницы и опять оказался под окнами Андреа.

Чего-то в нем не хватало, может быть, какого-то химического вещества в мозгах, ибо Андреа была права: он не любил ее. Кормак понял это почти сразу после того, как ушел из квартиры. Ожидал, что сердце его будет разбито, но обнаружил, что на самом деле ему все равно. Он думал , что влюблен. Он очень сильно хотел влюбиться, потому что так поступали все: влюблялись, женились или выходили замуж, заводили детей. Случилось то же, что и с Полой: он надеялся провести с ней остаток жизни и спокойно отдал ее Морису.

Андреа была мелким, ничтожным существом, говорил он себе, и если бы он так жадно не желал найти родственную душу, то не попался бы на эту удочку.

Но почему он не сводил взгляда с окон Андреа, этого ничтожного создания? В любую минуту она могла появиться здесь в сопровождении своей скотины-банкира в дурацком котелке.

Кормак не мог ответить на этот вопрос. Он так напряженно вглядывался в окна Андреа, ярко сверкающие в лучах солнца, будто ждал, что они подскажут ему ответ.

Что-то умерло в нем, оборвалась какая-то связь в ту ночь на его двадцать первый день рождения, когда тетя Кора поведала ему, что Элис не его родная мать. С тех пор он не мог никого полюбить. В сердце Кормака поселилась вечная зима. Он больше не был уверен, что знает, кто он такой на самом деле, откуда взялся и какое место занимает в этом мире.

Если бы Викки была рядом, чтобы он мог рассказать ей, что чувствует! Он мог разговаривать с Викки о чем угодно и так, как никогда и ни с кем не разговаривал. Кормак никогда не обсуждал того, о чем ему рассказала тетя Кора, потому что не чувствовал в этом необходимости. Но теперь такая нужда появилась. Викки скажет ему, что с ним не так. У нее были ответы на любой вопрос, она находила решение любой проблемы. Ему срочно нужна была Викки! В гостинице, где он остановился, была телефонная будка.

Кормак помчался обратно в гостиницу. В фойе он вывалил мелочь из карманов и сложил монеты столбиками: пенсы, шестипенсовики, шиллинги. Он уже собрался набрать номер фабрики, как вдруг сообразил, что еще нет восьми, значит, Викки была дома.

— Слушаю. — В ее голосе чувствовалась готовность помочь.

— Викки, это Кормак. — Слова, торопясь, выскакивали пулеметной очередью. — Мне нужно поговорить. Я в ужасном состоянии, Вик. Кое-что случилось.

— Кормак! Ты попал в аварию? С Андреа все в порядке? Ты все еще в Лондоне?

— «Нет» на первый вопрос, «да» на все остальные. О, черт! Этой штуке нужны еще монеты. Подожди минуту.

— Дай мне номер, и я перезвоню, — решительно сказала Викки. — Междугородный разговор поглощает столько монет, что не успеваешь их бросать.

Кормак запихнул кучу мелочи в автомат, протараторил номер, повесил трубку и тут же схватил ее снова, когда через несколько секунд телефон зазвонил.

— Помнишь, как ты однажды спросила, почему я называю маму «Элис»? — сразу же выпалил он, опускаясь на черный пластмассовый стул. По его щеке прошлись длинные листья какого-то растения в кадке.

— Я помню, Кормак. И ты теперь, год спустя, звонишь мне из Лондона, чтобы сказать это?

— Дело в том, что она — не моя мать. Моя родная мать — тетя Кора. Я родился в ту же ночь, что и Морис, и Кора подменила нас в роддоме. — Голос его поднялся до плача. — Ох, Вик! Я не знаю, кто я. Мне кажется, что я — не тот человек, которым хотел быть, которым всегда себя считал. Я — кто-то совершенно другой.