— Ты не дала мне закончить. Эксперименту конец. Мы использовали эту возможность, потому что нам хотелось, чтобы из этого что-то вышло. Лекарства ничего не решили. Правда в том, что все произошло так быстро. Все. Мы все похудели быстрее, чем смогли осознать, что у нас новые стройные тела. Но мозги-то у нас остались такие же толстые. Постойте-ка, вы, толстушки, кричали они, что это там происходит? Что это вы себе вообразили, прыгая по улицам в узких джинсах?

Гейл набросилась на Марину, невежество которой вывело ее из себя.

— Да разве может умная женщина быть такой дурой? Что-то ведь привело к тому, что у тебя был огромный размер? Не еда, даже если ты думаешь, что это так. Ты предпочитала быть толстой. Сама того не ведая. Ты должна была быть толстой. Начав принимать эти таблетки, ты уничтожила защитный слой, который существовал в силу очевидных причин. Но причины-то никуда не делись. До сих пор. Иначе ты не оказалась бы здесь.

Это все равно что принимать аспирин, когда вовсю истекаешь кровью. Все равно умрешь, может, правда, не будет так больно. Но если ты локализуешь источник кровотечения и остановишь его…

Она подняла руки. Больше ничего не нужно говорить.

Марина кивнула. Она все это знала. Она не знала, почему предпочитала быть толстой, но наконец была готова узнать, чтобы разобраться со всеми причинами.

— Гейл, мне нужна твоя помощь. Пожалуйста, помоги мне. Знаю, ты, должно быть, ненавидишь меня за то, что я продалась так быстро, но, по-моему, ты единственный человек, который поможет мне сойти с этого зыбучего песка.

Гейл обдумала эти слова. И сдалась, как уже бывало раньше. Ибо, в отличие от Дэвида и фармацевтических компаний, стремившихся сделать состояние на несчастье толстушек, она не могла оставаться равнодушной.

— Мне выступать через несколько минут. Занимайте-ка лучше места, вы все, пока их не заняли. Сами видите, сегодня полно народу.

Когда она заговорила перед аудиторией, состоявшей почти из двухсот женщин, то говорила без бумажки, без пауз. После красноречивого изложения целей и задач ТФБП она перешла к более частным темам.

— Знаю, о чем вы все думаете. Я и сама об этом уже думала. Вы думаете, что приятно все это слушать, но ведь так и не настанет день, когда вы освободитесь от уз еды. Вы так и не сможете питаться без того, чтобы не отмечать калории на внутреннем калькуляторе, который пищит, когда их число измеряется четырьмя цифрами.

И я знаю, что вам нужно. Потому что и мне это было нужно. Вы хотите стать стройными.

По рядам прошелся недовольный ропот.

— Нет-нет, не спорьте. Это именно то, чего вы хотите. Или хотели. Но вы должны спросить у себя, почему вы хотите стать стройными. Для себя? Вы что, руку отдергиваете от отвращения всякий раз, когда прикасаетесь к своему телу? Не думаю. Вы хотите стать стройными, потому что вам сказали, что вы должны хотеть стать стройными.

Толстушки ведь никому не нужны, правда? Ни СМИ, ни нетболу[42], ни тем парням, которые набирают команды регби. Нужны тонкие. И именно об этом вы думаете, когда смотритесь в зеркало. Только вы знаете, почему продолжаете вести тот образ жизни, что делает вас несчастными, но у меня есть теория, которая, быть может, покажется некоторым из вас знакомой.

Думаю, многие из вас исключают себя из людского сообщества, потому что оставаться там — чертовски трудно из-за конкуренции. Скольким из вас пришлось прекратить заниматься спортом после школы, потому что у вас мало что получалось?

Повсюду закивали.

— Разве вам не нравилось заниматься спортом? Конечно, нравилось! Все дети любят играть в игры, бегать под солнцем, ощущать свою принадлежность к команде. Так почему же вы все бросили? Потому что всегда проигрывали. Вы подводили и себя, и свою команду и в результате переживали. Никому не нравится проигравший. Никто не хочет быть проигравшим.

Вы рано успели почувствовать вкус поражения, и он вам не понравился. Поэтому вы застраховались на тот случай, чтобы быть уверенными — больше это не повторится. Вы написали себе письмо, в котором подробно изложено, почему вы не будете участвовать в житейских играх. Извините, сказали вы как-то раз своим товарищам по команде, не могу сегодня играть, слишком толстая. Не могу танцевать, слишком толстая. Не получу эту работу, слишком толстая. Жить не могу, толстая слишком.

Но ведь это, по-вашему, несправедливо, правда? Вы смотрите в окно, видите, как развлекаются другие дети, как они веселятся. И что вы делаете? Вы не решаетесь выйти и присоединиться к ним. Не хватает сил. Они могут посмеяться над вами. Обозвать как-нибудь. И у вас возникает желание. Вам хочется, чтобы изменился мир. Да, это самое лучшее. Я останусь такой же, а все остальное изменится в угоду моим интересам.

А потом вы услышали о ТФБП. Ага, говорите вы, это то, что надо! Вот и ответ. Они изменят все. Изменят меня, а если и не изменят, то могут изменить мир. В любом случае я не проиграю.

Но этого не будет. Я не собираюсь вас изменить. Только вы сами можете сделать это. Только вы можете разобраться со своими злыми духами, набраться смелости, чтобы отогнать их. К еде это не имеет никакого отношения. Это имеет отношение к тому, почему вы предпочитаете еду. И мы не собираемся менять мир. Конечно же, нет. А журналисты, все эти писаки… Да они все бросятся к своим издателям с политкорректными статьями о том, что толстым быть хорошо, а тонким — плохо. Организуют на своих страницах показ мод с участием женщин в рейтузах шестнадцатого размера, а потом все отретушируют, дабы пощадить чувства читателей. Но когда вы пойдете по улице, эти читатели все равно будут вас жалеть.

Нет, мы не можем изменить мир. Все, что мы можем сделать, это привлечь внимание мира к его жестокости. Помогите нам, помогите друг другу. Но битва всегда персонифицирована. Каждый толстый человек должен бороться со своими страхами, а каждый тонкий — со своими предрассудками.

У Марины дух перехватило от такой проницательности. Гейл будто прямо к ней обращалась. Но стоило Марине оглядеться, и она увидела по восхищенным лицам, что то же самое чувствовали и многие другие. Осознание того, что глубоко укоренившееся в ней несчастье не уникально и не так сложно, огорчило и одновременно утешило ее. Она почувствовала, что вела себя глупо, всю жизнь пытаясь развязать довольно незамысловатый узел, и вместе с тем находила утешение в том, что была не одинока в своей глупости.

Когда раздались аплодисменты, перед Мариной пролетела вся ее жизнь, со всеми унижениями и разочарованиями. У нее голова шла кругом от сознания того, сколь безыскусны были ее побуждения и поступки. Гейл спросила, есть ли вопросы. Ее незаурядная личность и громадный интеллект, по обыкновению, внушали страх аудитории, и никто не осмеливался заговорить. Но Марина нашла в себе силы поднять руку. Гейл внимательно посмотрела на нее.

— У меня вопрос, Гейл. Ты, очевидно, понимаешь, что заставляет многих женщин толстеть. Полагаю, ты и себя включаешь в эту группу.

Гейл жестом дала понять, что именно так обстоит дело. Марина продолжала.

— И как же так получается, что ты не изменилась, хотя и понимаешь это? Очевидно, ты больше не боишься жизни. Никто не станет обвинять тебя в том, что ты простой наблюдатель. Так почему же ты не сбросила лишний вес?

Гейл вздохнула, тряся головой.

— Я так разочарована в тебе, Марина. После твоего путешествия, твоего бесполезного путешествия, предпринятого с целью обойти эмоциональный стержень конфликта с миром и убрать только жир, который безропотно повиновался твоим подсознательным указаниям, ты по-прежнему думаешь, будто все делается для того, чтобы похудеть.

Марина ощетинилась.

— Нет, я так не думаю. Мой вопрос гораздо проще. Вот о чем я спрашиваю. Если тебе больше не нужно быть толстой, то почему ты толстая?

Вопрос был задан прямой, но оттого он показался более спорным, чем был на самом деле. Вопрос совершенно правомерный, и все с нетерпением ждали ответа. Гейл окинула взглядом лица собравшихся, ища хоть одного человека, кто без лишних слов понимает ее позицию. Такого человека она не увидела, и тем самым подтвердилось ее растущее в последнее время подозрение, что годы работы в ТФБП прошли даром.