Еще как полюбовался, подумала Марина. Когда Элеонора спросила, можно ли ей приехать на день раньше, чтобы встретиться с другом, Марина радостно согласилась, страстно желая разделить вновь обретенное благорасположение с преданной секретаршей.

— Здорово! — сказала она, правда, излишне восторженно. — Ну ладно, пойду поболтаю. Встретимся за ужином. Прошу меня извинить.

И она ушла, сжимая мышцы ягодиц с такой силой, что пришлось семенить. Элеонора вернулась к Полу и коснулась его пальцев легким движением, которое продиктовали ей их отношения, еще не ставшие публичными.

— Фантастически выглядит, правда?

Пол оценил щедрость оценки Элеоноры и нежно стиснул ей руку. Очень приятная девушка. Не самая умная, но наверняка без комплексов и не стерва — редкое в его практике сочетание. Он впервые за много лет встретил такую.

— Да. Она что, похудела, или мне показалось?

— Нет, тебе не показалось. Похудела, хотя я не думаю, что она на диете. По-моему, сказалось напряжение последних двух недель. Это ваше с Энди решение насчет мытья ветровых стекол повлияло на нее не лучшим образом. Из-за этого она потеряла много друзей в СМИ. Для нее это напряжение.

Пол знал, что виноват. Энди недооценил, с какими трудностями столкнется Марина. В последние месяцы Пол проникся глубоким пониманием политики ТНСВ и предстоящей борьбы за место в совете директоров. Он даже был удостоен нескольких обедов и ужинов с Энди, но ему стало понятно, что стоит за этими попытками завязать приятельские отношения. Энди был настолько высокомерен, что ошибочно убедил себя, будто ему удалось лишить Пола преданности Марины, хотя это было не так.

Пол позволил ему так думать, отчасти потому, что у него возникли противоречивые чувства по отношению к Марине: он был ошеломлен чувством легкой симпатии по отношению к этой большой женщине, а потом смущен намеками Энди на то, что она лесбиянка. Стоит ли удивляться, что он попал в объятия открытой и очаровательной Элеоноры.

— Элеонора, можно я задам тебе просто ужасный вопрос, который мне не следовало бы задавать? Ты вправе не отвечать на него.

— Ты меня очень заинтриговал! И что же это за вопрос?

— Марина лесбиянка?

Элеонора рассмеялась, будто он рассказал ей старую шутку с новой начинкой.

— С чего это ты взял? Потому что она толстая? Только не говори мне, что ты думаешь, будто все крупные женщины скрытые лесбиянки! Я думала, ты лучше знаешь жизнь.

Пол покраснел в доказательство того, что знает приличия.

— Нет-нет, ничего подобного! Просто… видишь ли, просто Энди Клайн мне вроде как намекнул.

— Я бы и сама могла догадаться! Вот мерзавец! Вполне в его духе! Да он на что угодно пойдет, лишь бы дискредитировать Марину, хотя это гораздо ниже, чем я могла бы о нем подумать. И зачем ему это нужно? Дело ведь не в том, что ее ориентация изменит твое… Ага, понятно. Так он оказался прав, не так ли? Ты почувствовал себя неловко. Узнав, что она, возможно, лесбиянка, ты стал смотреть на нее иначе. Ты меня разочаровал, очень.

Ее разочарование причинило ему большую боль, чем резкое осуждение. Оправдаться он не мог, как не мог и облечь в слова свои чувства, когда Элеонора подтвердила, что Марина той же ориентации, что и он.

Рик и Энди стояли возле бара. Такие внимательные по отношению друг к другу и так дружески настроенные. В такие минуты их дружба становилась крепче.

— Как Джилли? — Энди задал вопрос с некоторым безразличием, покоившимся на двадцатилетнем знакомстве. Ибо всегда считал, что Джилли должна быть его. Они одновременно познакомились с Джилли в Кембридже. До сего дня он не понимал, как Рику удалось завоевать ее. Еще одна несправедливость.

Я ее больше не люблю, хотел сказать Рик. Она мне больше не нужна. Не хочу, чтобы и я был нужен ей. Дети сами по себе. Я сделал все, что от меня требовалось, был примерным отцом. У меня совершенно никаких прав на эти чувства. Я самый счастливый человек из всех живущих. У меня есть все, что человек может пожелать. Жаловаться не на что. Жизнь дается мне легко. Дом мне больше не нравится. В нем слишком удобно. Это мавзолей дизайнера. Я там умираю, Энди. Умираю.

Но мужчины не говорят друг другу такие вещи. Они вместе выпивают, улыбаются, принимают таблетку от головной боли.

— С ней все в порядке.

— А дети?

— Отлично. Сэм после экзаменов год будет бродить с рюкзаком. Лорна сдает экзамены на аттестат зрелости. Как и ее брат, получит одни пятерки. Все хорошо.

Он быстро переменил тему, пока не успел сказать то, о чем действительно думал.

— Ты знаешь, что перед самой поездкой у нас было собрание совета директоров?

Энди это знал. И еще он знал, что ему лучше подождать, пока Рик скажет сам, чем все кончилось.

— Ты, я уверен, догадался, — продолжал Рик, — что главной темой дискуссии была кандидатура следующего члена правления. Как, я уверен, ты догадался и о том, что на сегодняшний день у Марины гораздо больше шансов, чем у тебя.

Энди ощетинился.

— Это не совсем справедливо. Знаю, это она привлекла «Спарклиз», но как же все те годы, когда я вносил вклад в наш бизнес? Нельзя принимать столь необоснованное решение.

— Энди, три миллиона фунтов — достаточное основание для решения.

— Вот как? Значит, все решено. Марина идет дальше, а я больше не нужен?

— Нет. До назначения еще полгода. За это время и ты можешь кое-что успеть.

Энди обдумал услышанное.

— И я должен сделать то же самое? Привлечь равный по объему капитал?

Рик кивнул.

— Что-то вроде этого. Если только Марина не совершит нечто ужасное, от чего компания развалится за полгода.

На губах Энди появилась улыбка, когда он услышал это последнее замечание. Наконец-то. Вот этот язык ему понятен. Сотворить что-нибудь ужасное — это по его части.

— Так как дела, Марина?

За ужином Марина оказалась рядом с Энди. Одного этого достаточно, чтобы пропал аппетит. Из головы у нее не выходило собственное отражение в зеркале в номере наверху. Теперь про меня не скажешь, что я никуда не гожусь. Я всегда была ровней этому человеку в профессиональном смысле, а теперь почти ровня ему и в другом отношении. Она выпрямила спину и без смущения принялась за жилистого цыпленка.

— Отлично, Энди. Я сохранила для тебя твое место в компании, хотя сделать это было непросто. Твои финансы в сохранности, мои урезаны. Наслаждайся победой, пока можешь. «Спарклиз» — мой клиент, Пол Джером — тоже. И какие бы игры ты ни затевал, на какие бы ухищрения ни пошел в будущем, это все равно останется фактом. Когда будет составлен годовой отчет, рядом с тремя миллионами фунтов будет стоять моя фамилия. Воп appetit[24].

Энди смотрел на нее на секунду больше, чем приличествовало. Марина содрогнулась, услышав невысказанную угрозу. И правильно сделала.

В полночь вид из ее окна был столь же прекрасен, что и раньше, хотя и другой. Вот и я теперь другая, криво усмехнувшись, подумала она. Ночь была темная, но улицу расцвечивали яркие огни, так что Марина сощурилась. Только так можно было разглядеть узнаваемые очертания зданий и уличную суету. Ну вот, опять то же самое, подумала она, поймав себя на том, что плачет. Как странно, что слезы у меня такие же крупные, как и раньше.

Она схватила пальто и безрассудно устремилась на улицу. Ее раздражение возрастало на каждом углу. Где, черт возьми, все эти супермаркеты, работающие двадцать четыре часа в сутки, в которых убивают людей в сериале «Нью-Йоркская полиция»? Наконец она увидела один супермаркет, убогий и непривлекательный. То есть непривлекательный, если вам не хочется есть. Ужасно хочется.

Вернувшись в гостиницу, она принялась срывать обертки с плиток шоколада, пачек печенья и бисквитов, с названиями прямо из «Счастливых дней»[25] — «Туинкиз», «Ореос», «Тутси Роллз» и «Херши», и принялась засовывать их в рот подряд, не глядя. Но затем случилось то, что и должно было случиться. Она почувствовала, что больше не хочет. И не потому, что больше не было места в животе. Просто она наелась, пресытилась, утратила потребность продолжать есть. Она не могла больше есть ни физически, ни эмоционально. Перед ней была разложена американская жратва на 47 долларов, а она ухитрилась съесть лишь несколько сот калорий.