— А что это ты вдруг сегодня решил мне позвонить? — прошипела она.
— Просто хотел сказать, что люблю тебя и твой подарок на мне.
Он с удовольствием провел пальцем по часам. Как только магазины снова откроются, он их тотчас продаст и получит передышку, а вот за это он действительно ей благодарен.
Его мягкий приветливый тон смягчил гнев Сюзи. Она заговорила вполголоса, как и подобает любовнице:
— Дэвид, милый, я тоже тебя люблю, но нам надо быть осторожными, а то Кен что-нибудь заподозрит.
Дэвид удержался, чтобы не рассмеяться. Он работал с Кеном каждый день. Тот никогда ничего не заподозрит. У него нет ни воображения, ни глубины чувств, необходимых для того, чтобы подозревать или не на шутку тревожиться по поводу того, что у его жены интрижка с коллегой или приятелем. Он заговорил голосом, который одна из его любовниц сравнила с голосом Ричарда Бартона.
— Дорогая, как тебе мой подарок?
Сюзи вспомнила о довольно дешевом браслете, который развернула еще утром в ванной. Она попыталась скрыть разочарование.
— Да, очень красиво, Дэвид, очень. Мне он понравился.
Дэвид, как настоящий плут, тотчас почувствовал, что ее восторг явно наигранный, однако продолжал в том же духе.
— Я сразу же вспомнил о тебе, как только увидел его, — задорно продолжал он, думая о продавце на Оксфорд-стрит, который размахивал грязной коробкой, полной «качественных» золотых украшений по подозрительно низким ценам.
— Кто это, Сюзи?
Сюзи в ужасе вздрогнула, почувствовав на спине руку Кена. Она резко обернулась к нему, еще крепче стиснув трубку, но быстро взяла себя в руки — результат опыта, накопленного за полгода интрижки.
— Это Дэвид, дорогой. Звонит, чтобы поздравить нас с Рождеством. Хочешь сказать ему пару слов?
— Да нет. Пожелай ему от меня всего наилучшего.
Кен исчез на кухне, и она услышала, как он открывает жестяную банку. Сюзи разрывалась между продолжением приятной запретной беседы с Дэвидом и желанием закричать на Кена, которому было хорошо с самим собой.
— Ты меня слушаешь, Сюзи? — послышался в трубке шепот Дэвида.
Кен ненадолго получил отсрочку.
— Прости, милый, Кен тут крутился. Что ты сказал?
— Я говорил тебе о нашей работе, о том, что мы готовы провести эксперимент на человеке…
— Ах, да.
Сюзи огорчила столь неромантическая перемена темы.
— …и я подумал о твоей приятельнице Марине.
— О Корове Му? А она-то тут при чем? Ты же слышал, что она сказала, — таблетки для снижения веса есть не будет, в легкую жизнь не верит.
Сюзи уловила жесткую, неприятную нотку в своем голосе, которую раньше не замечала. Все дело в том, что она не хочет, чтобы у Марины были какие-то отношения с ее любовником. На кону некое равновесие, нечто сложное и хрупкое, что может не выдержать вторжения еще одной участницы, какова бы ни была ее роль, какой бы крепкой ни оставалась дружба.
Хотя предупреждение и не прозвучало, Дэвид услышал его и притормозил. Можно и подождать.
— Да просто пришла в голову такая мысль, вот и все. Ладно, поговорим об этом, когда увидимся.
Он знал, что сказал то, что нужно, и это сработало. Она ухватилась за эти слова.
— Когда? Где? Как насчет послезавтра? Я скажу Кену, что иду в спортзал.
Дэвид помучил ее, раздумывая, как ей показалось, целую вечность. На самом деле ему было интересно узнать, успела ли эта женщина в его постели разгорячиться. Наконец он дал ей ответ, с которым ей легче будет пережить рождественский кошмар.
— Договорились. Я буду считать часы, — промурлыкал он.
Они растянули прощание, как это делают любовники, — с неохотой, от которой то тошнит, то становится приятнее на душе — все зависит от того, кто что поставил на карту любви.
Сюзи положила трубку, смахнула слезу и попыталась направить свои рассеянные мысли на то, как ей сегодня использовать свой знаменитый белый соус, который лежал в основе всех ее блюд.
Она улыбнулась про себя и в очередной раз посмеялась, вообразив лица тех, кому удастся определить ее секретный ингредиент.
В доме Терезы Стоддард был рождественский обед.
Тереза и ее муж, Род, сидели друг против друга за столом, заимствованным прямо из рубрики журнала «Вог» «Как стильно обустроить Рождество». Роскошный интерьер замечательным образом не сочетался с музыкой, сопровождавшей трапезу. «Мелодии семидесятых» навевали Терезе и Роду воспоминания о тех днях, когда они познакомились в колледже. Разделывая отменно приготовленный гребень индейки, они размахивали вилками в такт песням групп «Sweet» и «Т Rex», подпевали «Вау City Rollers» и подыгрывали на воображаемой гитаре с помощью рождественских крекеров.
Род с энтузиазмом, хотя и нескладно, выводил свою версию песни «Безумные кони»[12], как вдруг прервал сам себя.
— Помнишь, Терри, чем мы занимались под эту мелодию?
Тереза отпустила грязный смешок, однако последовавшая ложь прозвучала вполне пристойно. Она подняла бокал шампанского и вызывающе посмотрела на Рода:
— Как я могу что-то помнить, если ты начал с того, что напоил меня дешевым сидром!
Род кинул в нее хлебный катыш, сделав вид, будто рассердился.
— Извини! Может, тот сидр был и дешевый, но у меня из-за него до конца месяца вышла вся стипендия.
— Ха-ха! — Тереза ответила тем, что угодила куском моркови точно в стакан Рода. — А тебе и не нужны были деньги. Ты перебрался в мою комнату и питался моим шоколадным печеньем!
Рода ураганом снесло со стула. Даже по прошествии двадцати лет Терезе по-прежнему нравилось смотреть на то, как ее муж вытягивается в полный рост. Это был медведь шести футов пяти дюймов: большой, широкий и очень славный. В нем не было ничего, что можно было бы назвать заурядным. Все было резко выраженным и особенным. Его волосы табачного цвета неожиданно переходили в большую рыжую бороду, которая казалась искусственной. Глаза у него были такими зелеными, что его частенько обвиняли в том, что он носит цветные контактные линзы. Сложен он был великолепно, чего не могла скрыть одежда, которую он выбирал небрежно и вместе с тем всегда оказывался прав. Одна лишь Тереза могла видеть его животик, когда они оказывались вдвоем в спальне.
Для нее это не имело значения. Разумеется, не имело. Женщины не обращают внимания на изъяны мужских тел. Это ужасно несправедливо, но так уж в мире повелось.
Род бочком обошел вокруг стола. Бумажный колпак закрывал ему один глаз, придавая мальчишеский вид.
— Твое шоколадное печенье? А кто в два часа ночи шарил по чужим полкам и воровал для тебя это шоколадное печенье?
Слабо защищаясь от его нападения, Тереза подняла руки.
— Может, так и было, но и у меня кончилась стипендия. Я ее всю потратила на серебристые тени для глаз. Мне казалось, что так я буду похожа на Сюзи Кватро.
— Ты была гораздо симпатичнее Сюзи Кватро, — прошептал он.
Род поднял ее со стула, будто она совсем ничего не весила, и одним ловким движением отнес к камину и легко опустил на ковер. Когда оба перестали смеяться, Род принялся гладить ее лицо с нежностью, от которой она расплакалась.
— А слезы от чего? — спросил Род.
Тереза глубоко задышала, чтобы не испортить пудру и румяна.
— Не понимаю, почему ты меня так сильно любишь.
Род крепко обнимал ее.
— Все очень просто. Я люблю тебя за то же, за что любил, когда тебе было девятнадцать. Ты умная, смешная, грубая, сумасбродная, любящая, добрая и…
— Но не красивая.
Род отпустил ее и поднялся.
— Только не надо снова об этом.
Тереза попыталась загладить вину. Она вскочила и обвила его сзади руками вокруг пояса.
— Прости, дорогой. Я не собиралась начинать. Просто…
Род повернулся и сердито посмотрел на нее.
— Просто все дело в том, что если я двадцать раз в день не буду говорить тебе, что ты прекрасна и сексуальна, значит, я не люблю тебя и у меня явно интрижка с какой-то воображаемой тощей пигалицей.
