Мои коллеги, собравшиеся на казнь Бесси, сидели в баре. Было их достаточно много, и все чувствовали себя отвратительно. Я вошел в бар, когда они только собрались выпить. Все загалдели наперебой, но голос Берни перекрыл общий галдеж.

– Парни, кто к нам пришел! – заорал он. – Король сенсаций удостоил нас своим визитом!

Берни Гудсон – нормальный парень, но в голове его сплошная каша. Так что не стоило обращать внимания на эти слова. Лениво махнув рукой, я заказал себе виски.

– Привет, парни, – сказал я. – Держу пари, что ваше веселое настроение скоро изменится.

Эти слова были для них, словно холодный душ на головы, и все с неодобрением уставились на меня. Гудсон ткнул пальцем мне в грудь – жест, который я терпеть не могу. Тем не менее я промолчал.

– Послушай, парень, – сказал он, пристально глядя мне в лицо. – Сюда пропускают только по специальному приглашению. Так что будь человеком и убирайся.

Я отхлебнул виски и продемонстрировал пригласительный билет.

– О'кей, парни, я не только ваш друг, но даже коллега, – миролюбиво сказал я. – Так что буду с вами до конца.

Хаммершмидт из «Глобуса» сдвинул шляпу на затылок.

– А чего это ты заявился сюда так рано? – с подозрением спросил он, напрягая голосовые связки. – Или, как всегда, рассчитываешь на свое везение?

– Почему бы и нет, – безмятежно ответил я. – Ты груб, но попал в самую точку. Лучше явиться раньше, чем позже, как сказала одна знакомая стюардесса.

Гудсон поставил бокал на стойку и посмотрел на часы.

– Все начнется в 12.00, – сказал он.

Хаммершмидт так сжал свой бокал, что тот треснул в его руках. Я задумчиво посмотрел на него.

– Не поранился?

– Обошлось, – буркнул он.

– Не надо волноваться, – я не сводил с него взгляда.

Он выдержал мой взгляд. Взяв со стойки пачку соломки, вытащил горсть. Ребята внимательно наблюдали за нами. Хаммершмидт покраснел. Он разломал соломку на две половинки, и одну из них укоротил на наших глазах; сломал еще несколько штук, зажал в кулаке, выровнял и протянул нам.

Первым тянул Гудсон, но ему досталась не самая короткая. Потом жребий тащили еще трое, но с тем же успехом. Наступила моя очередь, ну и, конечно, короткая была у меня. Я отбросил ее в сторону. Все смотрели удивленно.

– Везунок, как всегда, – буркнул Гудсон.

– Кому-то же должна приходить удача, – сказал я. – Не беспокойся, ты обо всем узнаешь.

11.20. Можно было еще упиться до чертиков, и все пили с таким пылом, словно умирать сегодня именно им.

На улице дожидались три машины, готовые отвезти нас в тюрьму. Гудсон и Хаммершмидт устроились в одной из них, и я составил им компанию.

– Ник, чего ради ты заинтересовался этим делом? – спросил Гудсон, едва машина тронулась с места.

– А почему бы и нет? – Я пожал плечами. – Дело Бесси вызвало много шума, не так ли? – Я усмехнулся. Гудсон – смышленый парень, но меня ему не провести. – Я подумал, что неплохо будет повидать осужденного. Во всяком случае, смерть в газовой камере – этого я еще не видел.

– Ты думаешь, Бесси виновен? – с напускным равнодушием спросил Гудсон.

– А то, – снова усмехнулся я.

– Послушай, если за этим что-то кроется, ты скажи; я должен быть в курсе. Я ведь всегда делился с тобой информацией. Я надеюсь…

– Не надо, – сухо сказал я. – Откуда, черт возьми, я знаю, его это рук дело или нет? Суд присяжных обвинил именно его, не так ли?

– Меня не интересует мнение суда присяжных!

– Вот бы никогда не подумал!

– О'кей, друг, – криво усмехнулся Гудсон. – Подождем, пока тебе что-нибудь понадобится.

Мы прибыли к зданию тюрьмы в 11.40. У ворот была небольшая толпа. Мы вышли из машины, подняв в знак приветствия руки. Ворота открылись в 11.45.

Пара копов внимательно осмотрела наши карточки и пропустила вовнутрь. После казни Шнайдера, полиция опасалась, как бы вновь кто-нибудь не передал осужденному оружие и тот не устроил потасовку. Копы понимали, что это все равно бесполезно, но тщательно обыскивали всех. Мы остановились в тюремном дворике, не зная, куда идти дальше. Вышел провожатый, и мы гуськом прошли в серое мрачное здание. Мне показалось, что осужденные на смерть преступники – мы сами. Пройдя коридором с низким потолком, мы вновь оказались во дворике. «Дом смерти» находился на дальнем конце тюремной территории. Нервно поеживаясь, мы увидели катафалк, который стоял перед этим зданием. Оно имело два входа: один вел в коридор, в конце которого находилась газовая камера, другой – в каморку, где сейчас находился Бесси.

«Дом смерти» стоял особняком. Мы шли к нему.

– Кто из вас будет присутствовать на последнем слове? – спросил охранник.

Я поднял руку.

– О'кей, ждите здесь.

Остальные направились в коридор и стали с любопытством рассматривать газовую камеру. Гудсон прошел мимо меня последним и успел шепнуть:

– Держи себя в руках, приятель.

Я попытался беззаботно улыбнуться, но с удивлением обнаружил, что мышцы лица словно одеревенели. Нервы действительно были напряжены до предела.

Газовая камера представляла собой восьмиугольник с окнами на семь сторон. Узкий коридор, где находились свидетели, был не более четырех футов в ширину. Из камеры выходила высокая стальная труба, посредством которой после казни камера проветривалась.

Я глянул сквозь окно в газовую камеру. Там ничего не было, за исключением стула с высокой спинкой и ремнями. Снизу подходили трубы, по которым подавался газ. Я дернулся; все дрожало внутри, словно это меня должны были вскоре посадить на этот стул. Через окно были видны другие окна и коллеги, которые с любопытством рассматривали внутренности камеры. Они помахали мне рукой, и я автоматически ответил. Наверное, мы все были стаей обезьян.

Пришло время свидания с Бесси. Он сидел в камере и курил сигарету. На нем были лишь трусы. Я вопросительно глянул на охранника.

– Зачем вы его раздели?

– Мы всегда так делаем. Газ скапливается в складках одежды и очень долго выветривается.

– А если осужденные – женщины?

Тот нервно усмехнулся. Вероятно, он тоже нервничал.

– Их это уже не волнует.

Бесси был рослым парнем с тяжелым лицом, на котором словно навечно застыла печаль. Заведомо считая его преступником, я нашел, что он очень похож на такового. Он был мрачен, но никаких признаков страха я не заметил. Капеллан, находящийся в камере, бормотал молитвы. Бесси изредка поглядывал на него, облизывая губы. По всему было видно, что ему чертовски надоело бормотание капеллана.

Я вздрогнул от неожиданности, услышав за спиной шаги. Это пришел начальник тюрьмы. Он был бледен и избегал моего взгляда.

– О'кей, – сказал он охраннику.

Тот отпер дверь камеры и распахнул ее. Бесси посмотрел сначала на них, потом на меня. Тут уже я, в свою очередь, старательно избегал его взгляда. Но потом мне стало совестно, и я подумал, что надо же подбодрить парня. Я подмигнул. Это был глупый поступок с моей стороны, но надо же было показать, что я сочувствую ему.

Охранник дотронулся до плеча Бесси, и тот встал. Только сейчас я заметил, что он в наручниках. Торопясь и запинаясь, начальник тюрьмы прочел приговор и в заключение хрипло спросил:

– Какое ваше последнее слово?

Это было как раз то, ради чего я сюда и явился. Я сделал шаг вперед. Бесси пристально глянул мне в глаза.

– Хорошо. Я скажу… Это не моих рук дело. – Голос его звучал ровно и спокойно. Охранник попытался взять его за руку, но он отступил на шаг, не отрывая от меня взгляда. – Раскрути это дело, Мейсон. Это все Лу Спенсер. Найди его… Лу… Ты слышишь?

Его провели в газовую камеру, усадили на стул и привязали ремнями. Я хотел было записать его слова, чтобы потом показать другим, но почему-то передумал. Через пару минут Бесси уже был надежно привязан к стальному стулу. Он глянул в мою сторону, и я кивнул, пытаясь уверить самого себя, что сделаю все, что в моих силах.