Литмир - Электронная Библиотека

Он усмехался про себя, видя все эти заходы, и даже немного верил ей, прекрасно зная все наперед, но принимая участие в этом постановочном спектакле.

После нескольких тонких, как ей казалось, намеков на женитьбу, прямолинейных, как танковая борозда, для его знания жизни и людей, лежа на развороченной кровати, наблюдая за ее одеванием, он неожиданно для себя решил: «А почему бы нет?»

– Ты хочешь за меня замуж? – лениво поинтересовался Дмитрий Федорович.

Она вдевала серьгу в ушко, стоя перед зеркалом. И Победный с неким удовлетворением наблюдал в зеркальном отражении метаморфозы ее лица, как смену кадров: удивление, ошеломление, испуг, робкая надежда, переполох и, наконец, маску спокойствия.

– Хочу. – Она повернулась к нему, забыв убрать руки от уха, так и не вставив серьгу в дырочку на мочке. – Ты же знаешь, я тебя люблю и хочу за тебя замуж.

Конечно, он сволочь! А кто спорит!

Он развлекался, посмеиваясь, испытывая, до чего она готова дойти в своем жгучем желании получить его в законные мужья.

– Сейчас заедем в загс, подадим заявление, а завтра распишемся. Никаких торжеств и родственников. Только ты и я, в свидетели возьмем моих охранников. Заедем в ресторан, посидим в обед, выпьем. На это ты согласна?

– Да. Согласна!

– Вот и хорошо! – Он рывком поднялся с кровати и, направляясь в душ, дал еще одно распоряжение холодным, не терпящим возражений тоном: – Купи платье. Не белое, не длинное. Простое.

Конечно, сволочь!

«Вот такая вот «фисгармония!» – как говаривал его мичман Носков.

Глоток коньяку, затяжка от сигареты – тошно до рвоты!

С чего бы?

Он все знает про себя и свою жизнь. Он циничный, битый-перебитый, просчитывающий людей, их резоны и расчеты в секунды, он умеет ударить и держать удар, давно, миллион лет назад, закованный в надежную железобетонную панировку от любых эмоциональных уколов и нападений, расчетливый, жесткий, хладнокровный мужик.

С чего бы так хреново-то вдруг?

Ну, ушла жена и ушла, и правильно сделала! Какая там жена и семейная жизнь! Чужие, безразличные друг другу люди на одной территории!

Так в чем дело-то?!

«Ты никогда никого не любил. Ты не способен любить, у тебя атрофировано это чувство, удалено, как аппендикс».

Так она сказала?

Сквозь тошнотворную мрачность его настроения брызнуло во все стороны, заливая солнечными бликами, воспоминание из другой и, наверное, не его жизни.

Из жизни совсем другого Дмитрия Победного, по странному стечению обстоятельств бывшего когда-то им.

Или это был не он, а полный его тезка? Невозможно, чтобы тот далекий парень восемнадцати годов был когда-то им, Дмитрием Федоровичем Победным!

Солнце плавило Севастополь до растекания асфальта, пахло морем, цветущей акацией, немного степной полынью и раскаленным известняком.

Был Дмитрий Победный, активно кобелирующий восемнадцатилетний юноша, закончивший первый курс высшего военно-морского училища на одни пятерки, бывалый, как ему казалось, и все знающий про жизнь и про женщин.

И была соседская девчонка, малолетка двенадцати годов. И не совсем чтобы соседская – приезжала на лето из Москвы к бабушке, Полине Андреевне. И любила она его, «взрослого» мужика, до умопомрачения!

Длинная, тощая, как колодезный деревенский журавль, с тяжелой копной светло-каштановых непослушных волос, закручивающихся в крупные локоны, выгоравших на концах за лето до рыжины, с россыпью веснушек на физиономии и глазами удивительного оттенка серебристой голубизны.

Храбрая, сумасбродная, отчаянная, как мальчишка носившаяся по всем горам и пригоркам, с вечно сбитыми коленками и раздражавшая его своими наивными приставаниями и детской влюбленностью.

В старинном доме, чудом уцелевшем во время войны, в котором они жили, на этажах располагалось по две квартиры. На их четвертом, и последнем, жили они, семья Победных, и Полина Андреевна, бабушка этой «предводительницы краснокожих».

Ковальские – дочь Полины Андреевны с мужем, родители этого двенадцатилетнего ужаса – жили в Москве, и Дима с родителями не раз ездили в столицу и останавливались у Ковальских, потому что они дружили – и не просто по-соседски, а как-то по-семейному, что ли.

Маленькая Машка выросла у него на глазах. Дима помнил, как они приехали с родителями в Москву, когда Машке был год от роду, и она таскала его за волосы, когда этот «кулек» сунули ему в руки. Таскала и хохотала от счастья, ей казалось, что он с ней играет, пытаясь вырвать из цепких пальчиков пряди своих волос. А потом громко пукнула прямо Диме в нос, когда он передавал ее в руки любящего отца.

И взрослые смеялись, а ему воняло.

А теперь она вдруг придумала в него влюбиться!

Но замечать Машку и эту ее беспредельную любовь ему было некогда, он и дома-то практически не бывал, насыщенно проводя законные каникулы. Ходили с друзьями в походы по всему побережью или «зависали» на пляже, ночи проводя с подругами, словом: «Отдыхаем мы хорошо, только устаем очень!»

Но случился незапланированный перерыв в плотной каникулярной программе Дмитрия Победного. Кто-то из друзей был занят, кто-то ушел в поход в горы, его звали с ночевкой, но он поленился, не захотел идти в этот раз, свидание с девушкой, с которой он в данный момент встречался, было назначено после девяти вечера, и он решил сходить на море поплавать.

В подъезде он столкнулся с Машкой в прямом смысле: она влетела в подъездную дверь и, обнаружив, что нежданное препятствие оказалось любовью всей ее двенадцатилетней жизни, проорала на весь подъезд:

– Дима, ты куда идешь?! – Дожидаться ответа ей было некогда, поэтому Машка сразу, теми же децибелами выдала: – Возьми меня с собой!!! – и брызнула в него топленым серебром влюбленных глаз.

То ли от жары, то ли от скуки, то ли от разжижения мозгов Дима согласился и, не доверив Машке оповещения ее бабушки, сам поднялся наверх, толкнул не запираемую никогда летом соседскую дверь, потому что Машка носилась туда-сюда бесконечно, и крикнул в квартиру:

– Полина Андреевна, я Машку с собой возьму на пляж, на Херсонес!

– Хорошо, Димочка, я хоть спокойна буду, а то ее где только не носит целый день!

Конечно, тащиться на пляж с дитем было не по рангу «бывалому» хлопцу его возраста и авторитета, но и одному плавать и загорать не очень-то интересно.

Он помирал со смеху, наблюдая, как Машка плавает по-собачьи, но с такой активностью молотя руками-ногами в воде, что передвигается как маленькая торпедка.

На пляж подтянулись знакомые «мужики», кому-то он кивнул, с кем-то поздоровался за руку, потом подгребли друзья, как и он сбежавшие от жары на море, кто-то принес холодное «Жигулевское», которое надо было срочно пить, пока не согрелось.

Машка терлась все время рядом, не сводя с него глаз.

– Иди поплавай! – отсылал он небрежно.

– Я с тобой! – отказывалась она расставаться с предметом обожания.

– Сестра? – конечно же, поинтересовались мужики.

– Родственница из Москвы, – отмахнулся он и забыл о ее присутствии.

Ну, почти забыл, поглядывал краем глаза, что делает, а то это неугомонное дите влезет еще куда!

Они лениво поговорили о том о сем, кто-то предложил завтра на весь день пойти в Казачью бухту, обсуждали, что с собой брать и кого из девчонок пригласить.

Вообще-то Казачья была строго охраняемым объектом, но все охранения в этом городе были не про них. Они знали ходы-выходы на любой секретный объект, а уж в Балаклаву ходили как на собственную дачу – когда хотели и где хотели, невзирая на все наистрожайшие охранные режимы, проволоки, прожекторы, пропускные зоны и многочисленные патрули.

Они были местные пацаны. Местные, «крутые», все «знавшие» про жизнь, мироустройство и секс восемнадцатилетние пацаны.

– Я с тобой! – потребовала Машка приобщения к завтрашнему мероприятию.

– Со мной нельзя, там опасно, – предпринял попытку отделаться Дима.

– Ну и что! Тебе же не опасно, значит, и мне можно! – настаивала влюбленная Машка.

3
{"b":"261620","o":1}