Наконец она в изнеможении остановилась; ее дыхание стало тяжелым, а кожа заблестела от пота.

– Что ж… Можно и так, – мягко сказал Джош, поднимаясь на ноги. Он бросил взгляд на шесть колышков, пригвоздивших палатку к земле, и на его точеном коричневом лице проскользнула усмешка. Лилли промолчала.

Зомби, незамеченными пробиравшиеся среди деревьев на север, теперь были всего в пяти минутах от них.

Ни один из выживших из группы Лилли Коул – а их было уже около сотни, и все они неохотно сотрудничали друг с другом, чтобы создать хоть сколько-нибудь сносную общину, – не осознавал фатального недостатка этого пустого участка, на котором они разбили свои самодельные палатки.

На первый взгляд место казалось идеальным. Участок был расположен в зеленом районе в пятидесяти милях[2] к югу от города – там, где когда-то каждый год выращивались тысячи тонн персиков, груш и яблок, – и находился в естественном углублении; трава здесь была выжжена, а земля утрамбована. Размером участок был с футбольное поле; прежние хозяева – вероятно, те же, что владели окрестными фруктовыми садами, – его покинули. По сторонам его ограничивали широкие гравийные дорожки, вдоль которых стояли густые заросли белых сосен и виргинских дубов, простиравшиеся на все холмы в округе.

В северной части поля виднелись обгоревшие руины большого поместья. Почерневшие стены выделялись на фоне неба, подобно окаменелым скелетам, а все стекла оказались выбиты недавним ураганом. За последние несколько месяцев пожары уничтожили большую часть пригородов и ферм к югу от Атланты.

В августе, когда люди впервые встретились с ходячими трупами, овладевшая Югом паника разрушила всю инфраструктуру экстренной помощи. Больницы быстро оказались переполненными, а затем и вовсе закрылись, пожарные части прекратили свою работу, а шоссе 1-85 встало из-за аварий. Люди перестали ловить радиосигнал на своих питавшихся от батареек радиоприемниках и начали запасаться необходимым, мародерствовать, объединяться в группы и искать укромные места, где можно было затаиться.

Собравшиеся на этой покинутой ферме люди нашли друг друга на пыльных проселочных дорогах, среди лоскутных табачных полей и пустынных торговых центров в округах Пайк, Ламар и Мериуэдер. Все они были разного возраста, включая более дюжины семей с маленькими детьми, и караван еле ворочавшихся на последнем издыхании машин все рос, пока необходимость найти убежище и сделать передышку не вышла на первый план.

Теперь они обосновались на этом гектаре свободной земли, напоминая какой-нибудь Гувервилль[3] времен Великой депрессии. Некоторые жили в машинах, другие устроились в мягкой траве, третьи укрылись в небольших походных палатках, разбитых ближе к границам участка. У них было мало огнестрельного оружия и очень мало боеприпасов. Оружием теперь служили все элементы цивилизованной жизни: садовые инструменты, спортивные принадлежности, кухонная утварь. Многие выжившие, подгоняемые какими-то невидимыми и неведомыми часами, по-прежнему забивали колышки в холодную неровную землю, работая не покладая рук в стремлении создать временные убежища. И никто не заметил угрозы, надвигавшейся меж сосен с севера.

Под гигантским куском брезента в самом центре участка один из поселенцев, долговязый мужчина за тридцать в кепке с логотипом фирмы «Джон Дир»[4] и кожаной куртке, руководил собравшейся внутри группой угрюмых подростков. Огромная тканевая палатка отбрасывала тень на крупные черты его лица.

– Давайте, дамы, постарайтесь! – крикнул он поверх звона металла, наполнявшего прохладный воздух.

Подростки пытались одолеть массивную деревянную балку, которая должна была стать центральной опорой большого циркового шатра. Этот шатер они нашли на шоссе 1-85: он валялся на обочине рядом с перевернутым грузовиком, на кабине которого был нарисован гигантский выцветший клоун – краска в нескольких местах облупилась. Окружность шатра составляла более ста ярдов, и этот грязный и рваный купол, вонявший плесенью и навозом, по мнению мужчины в кепке с логотипом «Джон Дир», мог послужить прекрасной кровлей для организации общей зоны и хранения припасов, а также стать чем-то вроде штаба, из которого можно было следить за порядком и создавать видимость цивилизованного существования.

– Слышь… Она не выдержит веса, – пожаловался один из подростков, разгильдяй по имени Скотт Мун, одетый в армейскую куртку. Его лицо обрамляли длинные светлые волосы, а его тяжелое дыхание выдавало, как нелегко ему приходилось сейчас вместе с другими татуированными и исколотыми пирсингом ребятами-готами из его школы.

– Прекрати ныть – все она выдержит, – резко оборвал его мужчина в кепке.

Это Чад Бингэм, он поселился здесь вместе со всей семьей, включая четырех дочерей: малышку семи лет, девятилетних близняшек и девочку-подростка. Он был несчастливо женат на кроткой миниатюрной женщине из Валдосты и мнил себя ярым сторонником строгой дисциплины, прямо как его отец. Но у отца его было двое сыновей, и ему никогда не приходилось иметь дело с женским сумасбродством. А если уж на то пошло, отцу Чада никогда не приходилось иметь дело и с мешками гниющей мертвой плоти, возродившимися после смерти. Поэтому теперь Чад Бингэм встал у руля, примеряя на себя роль альфа-самца, ведь, как говаривал его отец, кому-то все равно пришлось бы. Он посмотрел на ребят:

– Держите ровно!

– Вот так – ровнее не будет, – пробормотал один из готов сквозь стиснутые зубы.

– Да ты просто окосел! – ухмыльнулся Скотт Мун.

– Держите ровно! – приказал Чад.

– Что?

– Я сказал, держите проклятую палку РОВНО!

Чад вставил металлический шплинт в отверстие на брусе. Внешние стены огромного брезентового балдахина заколыхались на осеннем ветру и зашуршали, а другие ребята устремились в дальние углы шатра с балками поменьше.

Как только шатер обрел форму и через широкий вход с одного его конца Чаду стал виден весь участок, он посмотрел вдаль поверх примятой коричневой травы, за машины с открытыми капотами, за группки матерей и детей, пересчитывавших скромные запасы ягод и остатков еды из торговых автоматов, за полдюжины пикапов, забитых пожитками.

На секунду глаза Чада встретились с глазами крупного темнокожего парня, стоявшего ярдах в тридцати от него, в северном углу участка, и наблюдавшего за Лилли Коул, подобно громадному вышибале какого-то клуба под открытым небом. Чад знал Лилли по имени – и только. Больше ему ничего не было известно об этой девушке – разве только, что она была «какой-то подружкой Меган», – а о здоровяке известно было и того меньше. Чад вот уже несколько недель жил по соседству с этим гигантом, но не в силах был даже вспомнить его имя. Джим? Джон? Джек? В общем-то, Чад не знал ничего ни о ком из этих людей, понимая лишь, что все они были доведены до отчаяния и напуганы и просто молили об установлении дисциплины.

Однако уже некоторое время Чад периодически обменивался многозначительными взглядами с черным здоровяком – так они приглядывались друг к другу, проводили оценку. Они не обменялись ни словом, но Чад чувствовал, что вызов уже брошен. Здоровяк, может, и одолел бы Чада врукопашную, но так далеко Чад заходить не собирался. Размер не имел значения для пули 38-го калибра, которая покоилась в стальном «смит-вессоне» 52-й модели, засунутом сзади за широкую портупею Чада.

Но в этот момент между двумя мужчинами, находившимися в пятидесяти ярдах друг от друга, проскользнула искра понимания, подобная молнии. Лилли по-прежнему стояла на коленях перед черным здоровяком, ожесточенно колотя по колышкам палатки, но во взгляде парня, обращенном к Чаду, промелькнуло нечто темное и тревожное. Понимание пришло быстро, в несколько этапов, подобно зажиганию электрической цепи.

Позже оба мужчины независимо друг от друга решили, что они – как и все остальные – не учли два фактора, имевших в тот момент громадное значение. Во-первых, шум установки палаток целый час привлекал ходячих. Во-вторых, что, возможно, важнее, участок обладал одним серьезным недостатком.