Существовала версия, что Сталин сам организовал убийство Кирова, опасаясь его как конкурента на пост Генерального секретаря партии. Кроме того, Киров был очень популярен в народе и выступал за снижение темпов индустриализации. Эта версия, скорее всего, является вымыслом. Но нельзя отрицать, что убийство Кирова положило начало Великому террору, в результате которого пострадали сотни тысяч людей.

Во время коллективизации и раскулачивания ОГПУ, переименованное в НКВД в 1934 году, уже раскинуло свои сети сквозь все слои населения в поисках классовых врагов. Прослушивание телефонных разговоров, слежка, давление на арестованных, одиночное заключение, признательные показания, полученные под пытками, – все это стало нормой. Компрометирующая информация распространялась как вирус, задевая тысячи людей.

В 1935 и 1936 годах, когда массовые аресты были начаты, страну охватила коллективная истерия. На пике «Великого террора» только за «семнадцать месяцев в 1937 и 1938 годах были арестованы 1,7 миллиона человек, более 700 тысяч из них расстреляны, примерно 300 или 400 тысяч отправлены в лагеря или ссылку в Сибирь, Казахстан или другие отдаленные регионы страны.

В 1937 году Сталин произнес такую речь для своих ближайших соратников на банкете, посвященном двадцатой годовщине Октябрьской революции:

В 1938 году, когда репрессии осуществлялись НКВД, население тюрем ГУЛАГа выросло до двух миллионов человек.

Одиннадцатилетняя Светлана, конечно, не могла ничего понять в этом, но она лично почувствовала эту новую атмосферу террора, когда вернулась из Сочи, где проводила каникулы, в конце лета 1937 года. Каролина Тиль, немка-домоправительница, которая проработала в семье Сталина десять лет, была уволена как ненадежная, и ее место заняла лейтенант Александра Накашидзе. Накашидзе полностью изменила комнату Светланы, убрав всю мебель, которая когда-то принадлежала матери девочки, выкинув из шкафа все детские дневники, альбом с рисунками, глиняные фигурки и подарки, полученные от тетушек. Несколько дорогих ей вещей, которые связывали девочку с матерью, – эмалевая коробочка с драконами на крышке, крошечный стаканчик и несколько чашек – пропали без следа. Когда Светлана пожаловалась няне на это исчезновение, та сказала, что ничего сделать не получится: ведь все вокруг принадлежало государству.

Накашидзе была лейтенантом госбезопасности. Молодая женщина моложе тридцати лет, она была плохой домохозяйкой, но ее брали вовсе не для этого. Главной ее обязанностью было соглядатайство. Она должна была сблизиться со Светланой и ее братом Василием и отслеживать их знакомства.

Осенью 1937 года у Светланы появился личный охранник Иван Кривенко, кислый, желчный мужчина, который ей сразу не понравился. Он сопровождал ее везде: в школу, в театр, на уроки музыки. Однажды она обнаружила, как он роется в ее портфеле и читает ее дневник.

В школе тоже все стало по-другому. Светлана больше не пользовалась общим гардеробом, она раздевалась в отдельной комнате рядом с учительской. Ей запретили обедать вместе с другими учениками. Теперь она ела еду, принесенную из дома, в маленьком уголке, отгороженном от столовой, под присмотром офицера НКВД, что заставляло девочку краснеть от смущения.

Затем случилась беда с Мишей, близким другом Светланы. Рыжеволосый и веснушчатый, как и она сама, Миша был страстным читателем. Они знали друг друга с восьми лет. Дети любили рыться в богатых библиотеках своих родителей и обсуждали прочитанные книги. В одиннадцать лет они разделили страстную любовь к Мопассану и с ума сходили от Жюля Верна и индейских романов Фенимора Купера. В школе Миша и Светлана обменивались шутливыми любовными записочками, а дома целый день звонили друг другу по телефону. Вскоре родители Миши, которые работали в ГОСИЗДАТе, были арестованы. Гувернантка Светланы отнесла ее любовные записочки директору школы и настояла на том, чтобы Миша был переведен в другой класс. Его влияние явно сочли опасным из-за его «ненадежных» родителей и прекратили их со Светланой дружбу. Встретились они только через девятнадцать лет.

С первых дней революции в большевистской идеологии было принято разоблачать «врагов народа» и «антисоветских элементов». Показательные процессы и сфабрикованные доказательства были в порядке вещей во время Гражданской войны. Люди привыкли верить в то, что тайные враги пытаются сорвать великий советский эксперимент. После Первого и Второго московских процессов, организованных Сталиным в августе 1936 года и январе 1937 года и нацеленных на старую большевистскую гвардию, тетя Светланы Мария Сванидзе писала в своем тайном дневнике:

Мария Сванидзе верила во все эти злодейства, пока ее саму не арестовали.

21 декабря Мария и Александр Сванидзе стали первыми членами семьи Светланы, которые попали в лапы НКВД.

По словам Анастаса Микояна, Сталин относился к Александру Сванидзе как к брату. Он был заместителем председателя правления Внешторгбанка СССР с 1935 года, а до этого – торговым посланником в Германии. В апреле Сталин приказал новому главе НКВД Николаю Ежову (предыдущий глава Генрих Ягода в это время ждал расстрела) начать чистку во Внешторгбанке.

21 декабря Павел и Женя Аллилуевы принимали гостей у себя дома. Мария и Александр были у них, а после окончания праздника вернулись в свою квартиру в соседнем подъезде. После полуночи в дверь позвонил их сын Джоник, названный так в честь американского писателя Джона Рида, автора «Десяти дней, которые потрясли мир». «Маму и папу арестовали! – закричал он. – Они увезли ее прямо в нарядном платье!» Сестру Александра Марико тоже арестовали, так же как и брата Марии. Джоник, товарищ Светланы по играм в Зубалово, вскоре исчез.

У Светланы в голове не укладывалось, что дядя Алеша и тетя Мария могли оказаться «врагами народа». Она считала, что они стали «жертвами такой страшной ошибки, в которой даже сам отец не смог разобраться». Все в семье были перепуганы и пытались передать Сталину какие-то сообщения через Светлану. Когда она их пересказывала, Сталин говорил: «Что ты повторяешь все, что тебе скажут, как пустой барабан!» Он приказал девочке перестать «адвокатствовать».

Александр Аллилуев, сын Павла и Жени, рассказывал историю о том, как Мария сумела передать его матери письмо из тюрьмы. Оно было написано на обрывке рубашки: «Женя, ты не представляешь, что здесь делается. Я уверена, что Сталин ничего не знает об этом. Я прошу тебя о милости – пожалуйста, расскажи ему». Ничего не сказав мужу, Женя перепечатала письмо Марии и отдала его Сталину. Его ответ был холодным и сдержанным: «Женя, я прошу тебя больше никогда не подходить ко мне с письмами наподобие этого».

Летом 1938 года дядя Павел часто бывал в кремлевской квартире, надеясь вымолить прощение для Сванидзе. Подавленный, он сидел в комнате Светланы или у Василия, глубоко вздыхал и ждал Сталина. Сын Павла Александр считал это совершенно бесполезным: «Сталинская широкая сеть стукачей бесперебойно поставляла доносы. В нее постоянно попадали старые большевики и представители высшего военного эшелона, которые могли быть потенциальными соперниками вождя. Как ужасно это ни звучит, люди были разделены на категории. Бесполезно было просить за тех, насчет ликвидации кого Сталин сам лично распорядился.»