— Я не оправдываюсь, я признаю свою вину и ничего от тебя не скрываю. Если считаешь, что я недостоин твоего прощения, прошу тебя только об одном: никому не рассказывай. Пойми — если люди узнают об этом, меня выгонят с работы, я стану посмешищем и не смогу жить в хуторе. Как буду смотреть людям в глаза, как буду жить среди людей?

— Не хочу больше разговаривать. Видеть тебя не хочу,— твердо произнесла Надежда Яковлевна, вставая со стула.

Она была так слаба, что едва держалась на ногах. Он поддержал ее за руку.

— Ну, хорошо, ты не хочешь со мной разговаривать, все же выслушай меня, — сердито повысил он голос. — Надя, это большой позор для меня. Большой позор, — повторил он. — Понимаю, как плохо тебе, как обидно, ты вправе осуждать меня. Я готов встать перед тобой на колени.

Последняя его фраза словно повисла под потолком комнаты. Окажись она на его месте при подобных обстоятельствах, думал он, ожидая решения жены, в порыве гнева убил бы ее. А она не может предпринять что-либо решительное в отношении его, даже выгнать из дому. И с глубоким облегчением прочитал на ее лице снисхождение.

— Отстань от меня, — сказала она дрожащим голосом, — отвяжись. Моя жизнь и так загублена, не разбивай вконец моего сердца! — С трудом сдерживая рыдания, хотела сказать что-то еще, выразить свое возмущение, но почувствовала очень сильную слабость, ни ругаться, ни плакать сил уже не было, и понуро вздохнула.

— Мне надо прилечь.

Захар Матвеевич осторожно подвел ее к кровати и уложил, а сам сходил в кухню за лекарством, решив, что мучительный разговор окончен. Она, беспомощно повернувшись на бок, выпила микстуру и, взглянув на мужа, увидела в нем искреннее сострадание к себе. В ту минуту она готова была простить его. У них в жизни было многое, что сближало, была и любовь, но постепенно болезни и горе сделали ее равнодушной, она замкнулась в своей беде. Ей так было легче. Он же, в отличие от нее, не очерствел, всегда жалел ее, заботился, как умел, постоянно просил не перегружать себя делами, заставлял больше отдыхать. Она подумала, что он действительно обделен женской лаской, а что случилось — не горе, тем более, это был единственный случай; не стоит из-за этого ломать жизнь и ему, и себе. Подумала так и сказала:

— Хорошо, я все скрою от людей, только при одном условии: если ты эту распутницу выгонишь с работы. Совсем потеряли совесть, раньше таких вымазывали дегтем и водили по всему хутору… Иначе завтра же поеду в райком партии, мне есть что рассказать: и как ты треплешься с чужими бабами, и за какие деньги строишь себе дом в Ростове.

После пламенной речи жены у Захара Матвеевича уплыла земля из-под ног. Он оказался между двух огней, ведь Марина, услышав об увольнении, может заявить ему то же самое. И за что увольнять ее? Она ни в чем не виновата, он сам должен за все ответить. Предстояло сделать нелегкий выбор между совестью и должностью, справедливостью и унизительным общественным порицанием. Для размышления над этим впереди целая ночь, а сейчас он без промедления дал жене торжественное обещание и подумал: «Как тяжело в этой жизни, кругом одни сложности. Правильно поется в песне: «Лучше нету того света».

х х х

Он спал дурно и утром встал рано. Перед тем как поехать в контору, сложил Маринины вещи в портфель, плащ завернул отдельно и бросил в машину. Потом в кабинете долго ходил взад и вперед между столом и дверью.

Он не мог свыкнуться с мыслью, что предстоит уволить Марину, и все еще надеялся найти какое-нибудь другое решение, которое удовлетворило бы жену. Но что можно придумать? Его неотступно разбирала досада, и он чувствовал себя удрученным. «Привести любовницу в свою спальню, зная, что жена должна приехать! — говорил он себе, качая головой. — Надо же проявить такую неосторожность, хотя бы ключ в замке оставил, в крайнем случае, успел бы Марину через заднюю дверь выпустить. И сейчас не было бы никаких проблем. Надо же, из-за такой мелочи вся моя жизнь может пойти наперекосяк».

Рабочий день начался, в конторе послышались шаги, от-рывочные разговоры, а Марина не появлялась. Захар Матвеевич подождал еще немного и послал к ней домой уборщицу, узнать, в чем дело. Тамара Капитоновна поставила за шкаф свою драгоценную швабру и спортивным шагом направилась исполнять поручение. Утро предвещало чудесный день. Солнце сверкало, словно помолодевшее, небо было безоблачным, легкий ветерок игриво гулял по вершинам деревьев, веселя и радуя их. Во всей природе воцарилось весеннее настроение, придающее особое очарование переходному этапу от наскучившей серой зимы к теплому яркому лету. Ликуя от избытка приятных чувств, вызванных дивной погодой и сведениями, которые ей предстояло добыть, а потом разнести по всему хутору, Тамара Капитоновна подошла к покосившейся хате, похожей на саманный сарай с крошечными окошечками и с белеными стенами. Хата стояла в глубине двора. Словно скрывая от насмешек со стороны соседей, летом ее укрывали густые заросли сирени и вишня с широко раскинувшейся кроной, которая находилась сейчас в ожидании своего цветения. Прищурив глаза от солнца, Тамара Капитоновна сначала покричала от калитки, потом, не теряя время понапрасну, проникла во двор и постучалась. Вместо Марины вышла ее мать — костлявая старушка с дряблым изнуренным лицом.

— Директор послал узнать, почему Марины нет на работе, — торопливо поздоровавшись, громко сказала Тамара Капитоновна.

Старушка отмахнулась, как будто хотела сразу же вернуться в хату, но все же ответила:

— Лежит моя дочка с температурой. Простыла. Вечером у нас овцы со двора разбежались, она до полночи бегала по хутору, искала их. А дождик-то какой хлыстал! Вся насквозь промокла, теперь кашляет. Прямо беда приключилась. И на старого страшно поглядеть, совсем плохой, одной ногой в могиле стоит. Ой, Господи! Что я говорю? У него ведь ног-то нет. Ой, горе! Ой, горе! — Она перекрестилась, подтянула кончики платка и пробубнила: — Как перестанет хворать, так и придет.

Тамара Капитоновна, прибежав в контору, не задерживаясь, заскочила в кабинет директора, доложила обстановку и расположилась рассказать ему о Митьке Дятлове, как тот водит собутыльников.

— А вчера притянул жену бригадира фермы. Все соседи видали. Они около его дома покрутились, покрутились, между ними ругань пошла. Потом он помчался к Насте, наверно, деньги занимать, а она закрылась и не впустила его к себе. Пропился вконец, нигде же не работает. Он, похоже, и так был злой, а тут еще денег не раздобыл, стал орать на эту алкашку: «Это чего, чего ты тута стоишь?» Потом отлупил ее, бил прямо по морде. Стук, стук. Она пьяная, пьяная, а сообразила — лицо руками закрывала. Вот чего он отчебучил. Еще…

Сердце у Захара Матвеевича больно застучало: «Неужели сейчас про Марину начнет, как она бегала голая по хутору?» Но Тамара Капитоновна стала рассказывать о том, как Митька пришел к ее Федору, вроде бы просто так, а после стал заставлять его сходить к кому-нибудь и занять для него три рубля.

— А Федор сказал: «Что я, больной, что ли?» Мой Федор страсть как боится меня, а то бы пошел. Я им кручу, как хочу, он все мои команды выполняет, как военный. Это у меня строго, пусть только попробует! Я считаю, муж должен слушаться свою жену, без этого никак нельзя.

«Так, видимо, не одна ты считаешь, — подумал Захар Матвеевич, — многие жены стремятся подчинить своей воле мужа, им чрезвычайно нравится, когда он попадает в зависимость». Дольше Захар Матвеевич слушать Тамару Капитоновну не стал, тактично выпроводил, сославшись на свою занятость делами.

Донесение несколько успокоило. Но все же он не прекратил опасаться огласки происшедшего, его очень страшила мысль потерять из-за этого работу. Сел он в свое кожаное кресло и загрустил. Марина может заупрямиться и тогда придется уволить ее по надуманной причине — это неизбежно приведет к конфликту с ней. «Н-да, — задумчиво произнес он вслух, — одна проблема всегда тянет за собой другую». Он неосмотрительно посвятил ее во многие свои скрытные дела, грозящие для него большими неприятностями; стремясь отомстить ему, она непременно воспользуется этой информацией, не задумываясь, разнесет все известные ей секреты по всему свету, ведь отвергнутые или обиженные женщины в своих поступках руководствуются больше чувством, чем разумом. Охваченная жаждой мести, она не остановится ни перед чем. Да так, наверное, поступит любая, независимо от характера и порядочности. Каждый человек имеет право отстаивать свои интересы, только совершенно безвольные люди, не уважающие себя и не считающие себя достойными жить по-человечески, в тех случаях, когда дело касается их самих, могут смириться с несправедливостью и опустить руки. Захар Матвеевич попытался войти в ее положение: конечно, уволить ее — это несправедливо, но все равно придется уволить, другого выхода нет. Подумать только, вчера восхищался ее телом, сгорал от ее ласки и с вожделением жаждал интимной близости с ней, теперь же не придумает, как избавиться от нее, был бы рад, чтобы она вообще исчезла.