— Настя, дорогая, как я счастлив, что мы с тобой повстречались в ту ночь, а ведь могли бы жить рядышком, но не вместе, — продолжал он, немного хмелея, и протягивая к ней руку. — Пойдем спать.

— Нет, — отрезала она, — я еще не напилась. Знаешь, если бы мы тогда и не встретились, я все равно влюбилась бы в тебя, а ты — в меня, потому что мы созданы друг для друга. — И, пытаясь отвлечь его от нетерпеливого проявления чувств, спросила: — Сколько, по-твоему, стоит билет до Байкала?

— Если на самолете, думаю, больше тысячи.

— Да? Эрудит, ты не мечтал стать летчиком?

— Нет. С чего это вдруг?

— А все-таки?

— Почему ты меня об этом спрашиваешь?

— Просто так. В детстве все девчонки мечтают стать артистками или стюардессами, а мальчишки — летчиками. — Она хитро посмотрела на него, как фокусник на публику, которую он только что одурачил своим трюком. — Значит, не мечтал стать лётчиком?

— Я мечтал с парашютом прыгать с самолета.

За окнами сгущалась темнота. Эрудит встал, задернул занавески и вздохнул. Его душа пламенела и рвалась в лоно жгучих страстей.

— Видишь, уже поздно, мне кажется, ты хочешь спать. — Он обернулся и сделал приглашающий жест в сторону спальни.

Настя вскинула глаза.

— А мне кажется, не хочу. Между прочим, я раньше не боялась спать одна, а теперь стала бояться. Любимый мой! Я так хочу, чтоб ты всегда был рядышком!

— Я тоже! Только об этом и думаю!

— Но давай еще немножко поговорим. — Ее голос звучал просительно и нежно. — Мне так нравится с тобой разговаривать, ведь ты — единственный, кто меня по-настоящему понимает и любит. Я бы вечно вот так смотрела на тебя. Понимаешь, ты совсем не такой, как остальные. Ты… ну как бы тебе сказать… Даже объяснить не могу. Ты тот, о ком я мечтала всю свою жизнь.

Она уже считала его своим мужем, и разговор повела соответственный.

— Знаешь, почему я не хочу тратить деньги на свадьбу?

— Почему?

— Потому что я задумала купить корову. Давай заведем полный двор скотины.

— А чем кормить ее? Где столько корма возьмем?

— Ну, ты даешь! Где все берут? Воруют в совхозе. Вот и мы воровать будем. А как же? Не украдешь — не проживешь! Представь, как это здорово! Я буду просыпаться рано-ранешенько. Пока ты спишь, подою корову, провожу ее в стадо, а потом разбужу тебя. Ты выпьешь полную кружку сливок, свеженьких, холодненьких и скажешь: какая заботливая у меня жена. И станешь кругленький, как сторож Жора.

— Как Жора не хочу.

— Я пошутила. Еще и на моем, и на твоем огороде посадим перец, синенькие, всякую петрушку. Каждый год все будем продавать. А когда разбогатеем, купим машину и в один прекрасный день поедем в Ростов, в театр. Я так хочу увидеть живых артистов. А ты?

— Мне хочется послушать оперу.

— Мне — тоже. Я верю, что все это сбудется, вот увидишь. А когда-нибудь мы с тобой махнем на море, на Черное. Хочу увидеть море: голубое-голубое, бескрайнее, до самого неба. Я заберусь на скалу, и буду махать рукой кораблям. А потом мы с тобой прыгнем в волны, и будем плыть долго-долго, пока не выбьемся из сил. Тогда я начну тонуть, но ты спасешь меня. Ведь ты такой сильный. Есть у меня еще одна мечта — побывать на Байкале, но это неосуществимо, если туда дорога стоит так дорого. А хотя, чем черт не шутит, вдруг тоже удастся. Но самое главное: нарожаю я тебе детей, крепеньких — таких, как ты. И больше мне ничего на свете не надо. Вообще ничего не надо, лишь бы знать, что никогда не расстанемся. Мне рядом с тобой так легко дышится, как после летнего дождика. Знаешь, какое сейчас у меня сердце? Как это вино: бьется от радости, от счастья и вот-вот выскочит из груди.

— У тебя такие красивые мечты. Обещаю осуществить их, приложу для этого все силы, — сказал Эрудит и опять нетерпеливо вздохнул.

— Ну-ка немедленно прекрати вздыхать! — грозно сказала Настя и стукнула кулачком по столу. — Развздыхался тут, понимаешь. Где это видано, чтоб жених сватал свою невесту и при этом все время вздыхал? Веди себя прилично, как подобает интеллигентному кавалеру!.. Но ничего, я все равно тебя люблю.

— Что ты кричишь? Я хочу обнять тебя.

Настя засмеялась.

— Обнимай. Сколько хочешь, обнимай, я никому не скажу!

— А еще поцеловать.

— И это можно.

— А еще…

— Ну что еще?

— Ты сама понимаешь.

— Нет, ничего не понимаю, я не умею читать чужие мысли. Милый, ты о чем?

— Все о том же.

— Что ты все намеками да намеками? Ну-ка скажи прямо, чего ты от меня добиваешься, мне ужасно любопытно узнать.

— Я тебя как человека прошу: пойдем в спальню.

— И не вздумаю. Ни за что не подчинюсь тебе.

— Почему ты стала такая?

— Такая вот я. А какая раньше была, другая, что ли?

— Ну конечно, — совершенно серьезно произнес Эрудит.

Настя обвела его сердитым взглядом и сказала:

— Давай еще выпьем!

Эрудит был уже далек от романтических восторгов и испытывал только одно желание: поскорее оказаться в ее страстных объятьях. Если бы решение вопроса зависело только от него, он бы даже яичницу не ел.

— Ты вообще слушать меня не хочешь! Выпьем да выпьем.

— Одно другому не мешает, мой любимый, — засмеялась она, обхватила его за шею, с жаром стала целовать и приговаривать: — Ты мой единственный, неповторимый, необыкновенный, ненаглядный. Я вся — твоя. Как ты можешь воспринимать мое озорство всерьез?

Когда вино кончилось, она обняла его одной рукой, как делают это изрядно захмелевшие гости на свадьбах, и, покачиваясь из стороны в сторону, запела:

Напилася я пьяна,

Не дойду я до дому…

Довела меня тропка дальняя

До вишневого сада.

Эрудит слушал и смотрел на Настю с изумлением: подвыпившая, она казалась ему смешной и еще более прелестной. Когда же она пропела:

Чем же я не такая,

Чем чужая другая?

Я хорошая, я пригожая,

Только доля такая, он не выдержал и стал ее целовать. А потом сказал:

— Моя милая певунья.

— Ах так, — возмутилась она, отодвигая его от себя как что-то постороннее. — Не хочешь слушать, как я пою? Значит, пойдем танцевать!

Тут же схватила его за руку, притянула в зал и включила магнитолу — от громыхающей музыки в доме задрожали стены. Она встала напротив его и, оглушенная грохотом ударных и умопомрачающими вариациями саксофона, прокричала:

— Я жду приглашения на танец.

Но Эрудит не пригласил ее, вместо этого, подбоченившись, словно с досадой, начал под американский джаз отплясывать русскую «Барыню». Настя взяла двумя пальчиками подол платья и тоже пустилась в пляс. Когда музыка закончилась, она обессилено упала ему на грудь и, ощущая приятное движение ласковых рук, начала разглядывать лицо любимого, будто определяя, нравится он ей или нет.

— Прости, я напилась. У меня так кружится голова.

Эрудит испытывал радостное чувство.

— Милая, моя милая, — шептал он.

х х х

Толпа, стоявшая накануне в конторе, утром следующего дня в полном составе собралась там снова. Вчерашняя новость о смерти Черненко теперь никого не интересовала, хотя его портрет с траурной ленточкой по-прежнему стоял на столе. Ожидая, когда откроется окошечко кассы, люди, убивая время, непринужденно беседовали. Говорили они о чем угодно, только не о покойном. Одна женщина завела разговор о козах. Обращаясь ко всем сразу, она сказала:

— Лучше коз никакой скотины нету. Свиней хорошо держать, у кого корм бесплатный, — они на хлебе растут, а с травы в крючок загибаются. Держала я их, знаю, чуть саму не сожрали. Вот коза — милое дело: летом — на траве, зимой тоже клок сена бросил, ну помои какие, больше ничего и не надо.

— Хорошо тебе рассуждать, одна живешь. А если семья? У меня пять ртов, коровы не хватает, не только твоей козы.

— Хорошая коза дает по полтора литра молока, в совхозе коровы по столько не дают.

— Вот я и говорю, одной тебе хватит, но для семьи корова нужна. Не знаю, как в совхозе, а я от своей Ночки летом по три ведра надаиваю.