Много лет назад от Кэтрин отказался человек, который претендовал на любовь к ней, но не сдержал обещания. И вот снова Кэтрин оставляют под предлогом любви. Но на самом деле от Кэтрин отказались не потому, что «слишком сильно ее любили», а потому, что любили ее недостаточно сильно.

Имение Инвернесс, Мэриленд

Февраль 1990 года

— Элиот? Это Алекса Тейлор.

— Здравствуй, Алекса.

— Я звоню насчет Джеймса. Все ли у него в порядке?

Прошло почти шесть недель с той горькой холодной январской ночи, когда они простились. Сначала прощание напугало Алексу. Оно звучало так зловеще, словно Джеймс сомневался в том, что когда-либо вернется. Но он быстро успокоил Алексу, отчитав ее за излишнюю мелодраматичность. И все же в ту ночь Джеймс очень нежно напомнил Алексе, что любит ее, и еще более ласково сказал, что Роберт Макаллистер — совершенный болван, если позволил ей уйти.

— Да, Джеймс в полном порядке.

— О, отлично. Нет ли возможности связаться с ним?

— Ты можешь сказать зачем?

— Нет. Это так важно?

— Думаю, что Джеймс вернется недели через две. Дело может подождать?

— Да, — ответила Алекса, хотя дело и не терпело отлагательства: крошечное существо в ней росло с каждым днем. — Если тебе доведется говорить с ним до возвращения, передай Джеймсу, что я в Инвернессе.

Джеймс отдал Алексе ключи от дома и код сигнализации, сказав, что она может приезжать сюда когда захочет, если ее гнездышко любви будет навевать слишком горькие воспоминания о Роберте. Джеймс позвонил три дня спустя после ее разговора с Элиотом.

— Привет. Элиот сказал, ты звонила?

— Да. Мне нужна юридическая помощь.

— Алекса! Ты звонила Элиоту потому, что я нужен тебе для заключения очередного контракта?

— Нет. Кое-что другое. Очень важное. Я не пытаюсь прикидываться застенчивой, Джеймс. Просто я должна обсудить это с тобой лично. А Элиоту позвонила, чтобы узнать, вернешься ли ты в обозримом будущем.

— Вернусь.

— Как всегда, с победой? — усмехнулась Алекса; добрая ирония неожиданно перенесла их обоих в счастливые беспечные времена, когда они были любовниками.

— На этой арене победы не даются так просто, — признался Джеймс. — Игра называется «Терпение и компромисс».

— И то и другое ты не очень-то жалуешь.

— Да. Но я учусь.

В действительности же ветеранами госдепартамента Джеймс, казалось, уже был зачислен в команду мастеров. Его хладнокровие, как и всегда, было непоколебимо. Джеймс представлял собой ледяную скульптуру, которая никогда не таяла, даже в ужасающей жаре джунглей, даже когда согласие, казавшееся уже возможным, неожиданно растворялось, словно мираж в пустыне. Они достигли прогресса, потрясающего прогресса на пути к подписанию соглашения и через месяц должны были снова вернуться и попытаться его все же заключить. Джеймс учился терпению и компромиссу.

— Ребенок Роберта? — резко спросил он, приехав через десять дней.

— Да, разумеется.

— Как это случилось?

— Обычно.

— Не обычно, Александра. Ты всегда была такой осторожной. Или это было запланировано?

— Нет. Ты же знаешь, что ни одно средство, кроме разве что воздержания, не обеспечивает стопроцентной защиты. Я не была неосторожной, Джеймс, — спокойно и искренне заявила Алекса. — Просто так получилось.

— Ну хорошо. — Голос Джеймса наконец смягчился, потому что он смотрел на Алексу, которую любил и которая была сейчас так беззащитна, так ранима, так нуждалась в его помощи.

Но чем мог помочь Джеймс, сердце которого было так изранено и измучено? И тем не менее в ожесточенной душе его проснулись доброта и сочувствие, и он спросил:

— И что же теперь?

— Теперь мне нужно, чтобы ты помог мне с усыновлением.

— Усыновлением?

— Я хочу, чтобы у Бринн и Стивена появился ребенок. Я знаю, как отчаянно они хотели детей, и я знаю, какими замечательными, любящими родителями они будут.

— Все это истинная правда, Алекса, но тебе не кажется, что не мешало бы этот вопрос обсудить с отцом ребенка?

— Ты забыл, что Роберт от меня отказался? Нет причин, чтобы он даже знал о ребенке. — «К тому же, — подумала Алекса, как часто думала в последние недели, — Роберт тоже этого хотел бы для своей сестры и для крошечного, драгоценного плода любви, что растет во мне». — Это мне решать, Джеймс.

— В таком случае, мне кажется, тебе следует еще подумать.

— Я уже подумала. Я ничем не занималась, только об этом и думала с того самого момента, как узнала, что беременна. Я приняла решение, которое, на мой взгляд, будет наилучшим для ребенка. С Бринн и Стивеном жизнь малыша станет такой счастливой, наполненной любовью — без вопросов об отсутствующем отце.

— А как насчет вопросов об усыновлении?

— Думаю, такая неуверенность может возникнуть у Бринн и Стивена, — нахмурилась Алекса. — Не взялся бы ты развеять их неуверенность, организовав закрытое усыновление? Есть законный путь закрыть документы навечно? Я хочу, чтобы ты убедил Бринн и Стивена в том, что у них никогда не отберут ребенка.

— Да, я могу оформить дело законным путем, но не могу гарантировать им, что ребенка у них никогда не заберут.

— Не можешь?

— Нет, дорогая, — мягко ответил Джеймс на растерянный взгляд Алексы. — Потому что мать ребенка — ты, и ты будешь знать, у кого твой ребенок.

— Ах да, но я никогда… В августе, когда вы с Кэтрин плавали, у Бринн случился выкидыш. Я была с ней, видела ее горе, когда она поняла, что их со Стивеном мечта разбилась навсегда. Я чувствовала боль и страдание Бринн. Джеймс, я никогда не попытаюсь забрать у нее ребенка, — спокойно и уверенно поклялась Алекса. — Ты должен мне поверить.

Глядя в ее милые грустные глаза, Джеймс понял, что Алекса сдержит свой страшный обет, несмотря ни на что, даже если это будет стоить ей невыносимых мучений. Он мог с чистым сердцем заверить Бринн и Стивена, что мать ребенка никогда не появится и не заберет свое дитя, но есть ли уверенность в том, что тайна будет сохранена абсолютно?

— Алекса, кто еще знает о ребенке?

— Ни одна живая душа, Джеймс. И никто не узнает, кроме врача. Я еще не искала его. Я думала, может быть, ты кого-нибудь знаешь?