Хилари была уверена, что победила. Она ликовала и до гала-представления, а когда Роберт в конце концов вернулся в Арлингтон, совсем успокоилась. Ее план сработал идеально! Она победила… правда, Роберт выглядел так, будто потерял все. Но Хилари надеялась, что рано или поздно пройдет и это. Со временем глупый эпизод в их супружеской жизни совершенно забудется… если только боль в темных глазах Роберта не вызвана тем, что он считает дни до окончания разлуки с Алексой.

— Роберт?

А Макаллистер никак не мог избавиться от мучительных видений, вызванных поведением на вечере Джеймса и Алексы. Некоторые видения были порождены сценами, которым Роберт сам был свидетелем: Алекса дразнит Джеймса, флиртует с ним, танцует. Но были и другие, пострашнее: Алекса занимается с Джеймсом любовью прошлой ночью, этой ночью, все ночи, которые Роберт не был с Алексой. По твердому, спокойному взгляду друга Роберт понял, что Джеймс не знает о его связи с Алексой. Значит ли это, что все время Алекса играла с ними обоими?

— Ты что-то сказала, Хилари?

— Ты, очевидно, страдаешь, Роберт, и мне невыносимо это видеть. Если тебе так больно без этой женщины, кто бы она ни была, в разлуке будущие пять месяцев, что ж… мы с отцом переживем.

— Никаких проблем.

— Нет?

— Нет. Мой роман окончен.

— Женатый мужчина — это Роберт? — гневно потребовал ответа Джеймс, отвозивший Алексу в Роуз-Клифф.

— С чего ты взял?

— Не стоит играть со мной, Алекса.

— Неужели это было так заметно?

— Нет. — Джеймс смягчился, как только услышал в вопросе такую беспомощную безнадежность, словно Алекса не только совершенно утратила свои актерские навыки, но и потеряла главное в своей жизни. — Полагаю, это было очевидно только для того, кто держал твою руку, внезапно похолодевшую. К тому же, — ласково пошутил он, — получилось так, что чьи-то длинные ноготки весьма глубоко впились в мою ладонь.

— Прости.

— Я хотел, чтобы ты мне сказала.

— Я боялась, ты этого не одобришь.

— Очевидно, следовало бы спросить тебя о мотивах, учитывая твои чувства к Хилари.

— Не было никаких мотивов, — тихо произнесла Алекса. — Просто я полюбила Роберта. Вот и все.

— И все еще любишь?

— Все еще люблю.

Джеймс подогрел молоко, пока она принимала душ и переодевалась в новую ночную рубашку, мягкую, скромную, которую никогда не надевала для любовников. Джеймс проследил за тем, чтобы Алекса выпила молоко, и, укладывая в постель, мягко отклонил ее просьбу, скорее крик одинокой души, нежели страсти, лечь с ней рядом.

После того как Алекса уснула, Джеймс поехал в Инвернесс.

Она сказала, что не говорила ему о своих отношениях с Робертом, поскольку боялась, что Джеймс это не одобрит. А сама-то Алекса одобрит его любовь к Кэт? Может быть, и нет, по крайней мере в данный момент. Алексу беспокоит в нем неугомонность, желание бросать вызов и оберегать свою личную жизнь и, конечно, собственное признание Джеймса в том, что он вряд ли сможет полюбить по-настоящему. Короче — Алекса будет волноваться за Кэтрин.

Он же, когда придет срок, убедит Алексу в том, что ей не о чем беспокоиться. Никто так не позаботится о счастье Кэтрин, как он. Джеймс задумался, когда именно расскажет все Алексе? Впрочем, это не имело значения. До тех пор пока Кэтрин желает, чтобы их любовь оставалась тайной, сокровищем, принадлежащим только им двоим.

— Я не разбудил тебя, дорогая? — Джеймс звонил Кэтрин из Инвернесса, выполняя свое обещание, а Кэт дала слово ждать звонка Джеймса независимо от того, как поздно он раздастся.

— Нет. Я занималась. Как прошел вечер?

— Все в порядке. Я рад, что вы будете вместе на Рождество. Именно сейчас Алексе необходимо быть с людьми, которые ее любят. Особенно с младшей сестрой. — Джеймс немного подождал ответа, но, услышав лишь удивленное молчание, наконец позвал:

— Кэтрин?

— Да?

— А ты знаешь, что необходимо мне?

— Нет.

— Мне нужно, любовь моя, видеть тебя постоянно, и мне мало того времени, что мы проведем с тобой вместе от завтрашнего утра и до момента, когда я посажу тебя на самолет до Топики, после обеда.

— Джеймс, но… — прошептала Кэтрин, не в силах поверить своему счастью.

— В Париже время завтрака. Я сейчас позвоню родителям и договорюсь встретиться с ними в среду на острове, вместо того чтобы плыть туда вместе из Ниццы.

— Полагаешь, они не будут возражать?

— Нисколько.

«Если бы родители только узнали причину, — с любовью подумал Джеймс, — они были бы на седьмом небе от счастья».

Джеймс и Кэтрин приготовили друг другу рождественские подарки любви задолго до того, как были произнесены сами слова любви, потому что сердца их уже давно знали об этой любви.

— Счастливого Рождества, дорогая! — Джеймс протянул Кэтрин маленькую коробочку в золотой фольге, перетянутую атласной ленточкой всех цветов радуги — фирменный знак ювелирного дома Кастиль.

— О-о, — прошептала Кэт, увидев серьги — два идеально подобранных под удивительный цвет ее глаз редких сапфира. — Джеймс, они прекрасны.

Переводя взгляд от сапфиров к сияющим глазам Кэтрин, Джеймс понял, что не зря потратил столько времени в поисках магазина «Кастиль» на Пятой авеню, — цвет драгоценных камней безупречно подходил к прелестным глазам любимой.

Но, улыбнувшись этим глазам, Джеймс увидел в их мерцающей синеве едва заметное сомнение.

— Кэтрин?

— Они изумительны, Джеймс. Спасибо.

Кэт задумчиво смотрела на потрясающие серьги, затем прикоснулась тонкими пальчиками к драгоценным камешкам, но, вместо того чтобы надеть серьги, положила бархатную коробочку на стол и достала праздничный пакет с подарком для Джеймса. Снова взглянув в глаза любимого, Кэтрин улыбнулась:

— Это тебе. Он не так великолепен…

Но шарф, связанный Кэтрин, по мнению Джеймса, был гораздо более ценен, чем сапфиры. Рисунок для шарфа Кэтрин придумала сама: его яхта «Ночной ветер», скользящая по морю в мерцающем лунном свете.

— Кэтрин… — Джеймс запнулся, не находя слов.

— Тебе нравится?

— Замечательно, дорогая. Мне очень нравится.

— Я так рада.

— Но, любовь моя, если ты не уверена насчет сережек, я завтра же отвезу их в магазин.